Нужно было что-то предпринимать! И вновь появляется Яковлев. Как пишет в своей книге Калугин, он впервые после возвращения из Канады посетил своего старого друга осенью 1984 года, до прихода Горбачева к власти. Он хотел предупредить команду Горбачева, в том числе и Яковлева, о той опасности, которую мог представлять для них Крючков:
· Я работал с Крючковым около десяти лет и знаю его, как опасного человека.
· Не верьте ему!
Вспоминая эту встречу, он пишет, что Яковлев в Москве сразу же становится ближайшим советником Горбачева. Калугину было понятно, что они уже тогда готовили план действий “по захвату власти” Горбачевым после смерти Черненко. Во время их разговора Яковлеву позвонил Горбачев. Яковлев сразу же сказал, что разговаривал с членом Политбюро, секретарем ЦК КПСС Горбачевым и добавил:
— Он великий человек. Если станет Генеральным секретарем, то произойдут огромные перемены в нашей стране. Он реформатор с большой буквы “Р”.
Из всего сказанного Калугиным об этой встрече вызывает недоумение вопрос: почему он считал необходимым предупредить Горбачева и Яковлева об опасности со стороны Крючкова? Будем полагать, что Калугин в книге говорит правду. В 1984 году Крючков являлся начальником советской разведки, участвовал в формировании внешнего и внутреннего курса страны, не влияя на сложные партийные игры при выборе Генерального секретаря. Все-таки, цель поездки одного “колумбийца” к другому состояла не в предупреждении Горбачева. Как свидетельствуют последующие действия Калугина, видимо, на первой встрече со “старым другом” он рассказал о своих злоключениях с 1979 года, связанных с Куком и о ленинградских проблемах. Крючков в данном контексте действительно представлял для них опасность, так как могла всплыть еще и “колумбийская” история. Она влекла для них реальную угрозу.
Калугин в книге упоминает лишь об этой единственной встрече с Яковлевым за то время, пока он находился в Ленинграде. Но их конспиративные встречи в Москве были зафиксированы контрразведкой неоднократно. По каким-то причинам Калугин и Яковлев не хотели, чтобы об этом знал КГБ. Предположения могут быть разные. В некоторых источниках указывается, что Яковлева в то время в КГБ считали резидентом ЦРУ в Москве. Но эту версию чекистам не удалось проверить — слишком высокие кресла занимал он на Старой площади. Трогать партийных функционеров, даже при наличии серьезных компрометирующих данных, Комитету категорически запрещалось: Ахиллесова — пята КПСС.
После неприятного разговора с Носыревым Калугин в очередной раз выехал в Москву для негласной, причем длительной, встречи с “колумбийцем”. Возвратившись, он встал на новый путь поведения, который, вероятнее всего, был окончательно отработан совместно со “старым другом” — идеологом грядущей перестройки, давшей необратимый стремительный толчок к разрушению советского государства. Слишком коротким оказался отрезок времени от возвращения Калугина в Ленинград до его следующих неожиданных шагов, чтобы предполагать иное.
Новое амплуа Калугина полностью соответствовало задачам ЦРУ на этом этапе борьбы против советского государства, в которой особое место отводилось операциям против КГБ. Роль главного руководителя, исподволь готовящейся пропагандистской кампании, явно была возложена на Яковлева, а исполнителем нагнетания ненависти к Комитету становился под крышей “диссидента в КГБ” генерал от разведки Олег Калугин. Яковлев к этому времени усиливает свое влияние на прессу.
После этой встречи Калугин встал на путь борьбы с КГБ.
— Достаточно, с меня хватит. КГБ не верит в мою преданность и продолжает следить за мной. Ничто меня не остановит, сказал я себе, — откровенничает он в книге.
Я дословно привожу его слова. В данном случае они нуждаются в комментариях. Будучи честным человеком, не связанным с ЦРУ, Калугин так бы не сказал. Ведь он действительно соблазнил и заставил подневольную молодую женщину лечь с ним в кровать. Она была вынуждена согласиться, понимая, что ее работа во многом зависит от него. Выезд за границу он мог ей закрыть в любое время, что повлекло бы затем и трудности с устройством на другую работу.
Его отношения с этой женщиной выглядели, как аморальные и не достойные мужчины. Чувство настоящей вины всегда гнетет человека. А Калугин, как видно из его слов в книге, стал обвинять во всех своих бедах Комитет, но только не себя. Хотя, казалось бы, основой недовольства Калугина должно было стать его расхождение со службой во взглядах на мораль. Но тогда он не смог бы публично обосновать свою “диссидентскую” позицию.
Поверить в правдивость его слов невозможно — так в жизни не бывает. Он вынужден их написать для оправдания своего “диссидентского” будущего, пытаясь убедить, что его новая линия поведения вызвана политическим недоверием к нему, необоснованным подозрением в шпионаже, несогласием с методами работы службы. Фактически же он начал выполнять новое задание ЦРУ, играя роль схожую с ролью агента влияния. Теория здесь не важна, главное — действия и результаты.
Первое, что он сделал, вернувшись от Яковлева, — написал письмо на шести страницах под грифом “Совершенно секретно” на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева и отправил его фельдъегерской связью в Москву. Этот шаг, конечно, был разработан с Яковлевым.
В письме Калугин обвинял ленинградских партийных, советских руководителей и генерала Носырева в нежелании бороться с коррупцией, некомпетентности и протекционизме, нарушении норм партийной морали.
Спустя две недели в Ленинград прибыла специальная комиссия во главе с заместителем председателя КГБ СССР по кадрам Виталием Пономаревым. В ее состав входили также работники ЦК КПСС. Но, как пишет Калугин в книге, комиссия не расследовала указанные в письме факты, а стала собирать сведения о нем — связях с женщинами, участьях в попойках с подчиненными, саунах, присвоении и растрате служебных денег, связях с иностранцами и т. п… Появление комиссии было в его интересах: отвлечь внимание от разработки по шпионажу, создать имидж борца с несправедливостью, выяснить, какой компромат имеется на него в Ленинграде и Москве, а также наиболее важное и тайное — положить начало решению вопроса о его возвращении в Москву как “реформатора” КГБ.
Но решить поставленные задачи удалось лишь частично. Через некоторое время его вызвали в Москву и объявили о переводе в резерв Комитета и назначении офицером безопасности в Академию Наук СССР. Якобы недовольный такой невысокой должностью, он попытался отказаться и просил дать время на обдумывание. На следующий день встретился с Яковлевым, который посоветовал согласиться с предложением. Яковлев рассказал, что разговаривал с Горбачевым и Крючковым, пытаясь убедить их вернуть его в Москву и назначить на руководящую должность в КГБ, но все старания закончились безрезультатно. Об этих днях Калугин говорит:
— Я не видел другого пути, но смутно предчувствовал, что впереди лежат большие задачи. Я не знал, какие они, но понимал, что сыграю большую роль в реформах службы, которой посвятил свою жизнь…Я возвращался в Москву с главной целью: взорвать и реформировать этот гигантский кусок тоталитарной машины.
Вновь придется кратко прокомментировать его слова. Скорее всего, он ничего не предчувствовал и тем более не предвидел, и написал их в книге, чтобы показать себя этаким провидцем. Но можно с уверенностью предположить, что на встрече с Яковлевым были очерчены его будущие задачи по борьбе против КГБ.
Прощанье с коллегами в Ленинграде было быстрым, немногие пришли сказать до свидания, большинство сторонилось общения, смотря на него как на опасную и запачканную личность. В начале января 1986 года, после семи лет, принесших много бессонных ночей и тревожных ожиданий, Калугин возвращается в Москву.
Он приступил к исполнению новых задач, поставленных ЦРУ на этом этапе перестройки. Вскоре вновь посетил Яковлева. Было решено написать пространное письмо Горбачеву. В нем он настаивал на необходимости немедленного проведения коренных реформ в КГБ, требуя, прежде всего, усиления контроля со стороны ЦК КПСС, раздробления функций и ликвидации “государства в государстве”, сокращения на одну треть штата и снятия большинства ограничений на выезд за границу и многого другого. В противном случае, пугал Калугин Горбачева, перестройка “захлебнется” и не достигнет своих целей.
Отдельные предложения отвечали задачам времени и с ними трудно было не согласиться — Комитет, как и многие другие государственные структуры, нуждался в реформировании. Постепенно немалые изменения в работе уже происходили. Но смысл предложений Калугина заключался не в улучшении работы органов госбезопасности. Он понимал, что реализация его предложений, основанных на ликвидации Комитета, как системы якобы противостоящей государству, не на одни год выведет такой сложный и громоздкий аппарат из работы. Преследовалась цель — лишить государство важного органа в то время, когда было необходимо, как никогда, его охранять. Постепенное же реформирование для противников СССР было опасным — оно в действительности укрепило бы государство, сохранив и усилив его стража.
Калугин отвез письмо Яковлеву, который одобрил его и лично передал Горбачеву. “Диссидентское” прикрытие генерала от КГБ окончательно определилось. Хотя Яковлев заверял Калугина, что Горбачев внимательно ознакомился с письмом и согласился с некоторыми предложениями, ожидаемого результата они не получили. Хуже того, через некоторое время Калугина вызвал председатель КГБ Чебриков и стал расспрашивать о содержании письма. Во время разговора Калугин, в частности, заявил:
— Я не могу понять, как эта организация, которой я преданно служил свыше тридцати лет, может подозревать меня как агента ЦРУ все это время. Вы знаете об этом?
Ответ председателя был понятен:
— Мы вправе проверять любого.
В январе 1988 года Калугина перевели в Министерство электронной промышленности, где он занимался вопросами рассекречивания объектов. Работой удовлетворен не был, но положенными льготами пользовался и был доволен. В сентябре 1989 года, когда ему исполнилось пятьдесят пять лет, его вызвали в кадры и объявили о предстоящей отставке. В планы Калугина увольнение из органов госбезопасности не входило — окончательно пропадала надежда на карьеру в КГБ, на что он и Яковлев еще продолжали надеяться. Калугин предпринял неординарный ход и, как мне представляется, совершил ошибку, явно переоценивая влияние “колумбийца” и искренность Горбачева. Он попросил ставшего к этому времени председателем КГБ СССР Владимира Крючкова принять его для личной беседы. На приеме он прямо заявил, что хотел бы и далее работать в органах госбезопасности, причем в Москве. При положительном решении он обещает ничего отрицательного о Комитете не писать, а жить и работать мирно. Но если его все-таки уволят, то он начнет публично выступать против КГБ и никакого мира не будет. Конечно, такой разговор с Председателем КГБ не мог закончиться в пользу Калугина. Прямой шантаж еще раз убедил Крючкова в правильности мнения о Калугине как о беспринципном человеке, способном ради своих целей одевать любую маску, скрывавшем долгое время свое истинное лицо — откровенного врага своего государства. Об этой встрече с председателем он в своей книге не рассказывает.
26 февраля 1990 года он был уволен. Получив удостоверение пенсионера, он направился от Лубянки по Никольской улице в Историко-архивный институт. Разговор с директором института Юрием Афанасьевым, выступавшим за коренные преобразования в СССР, был непродолжительным:
— Я хочу помогать демократическому движению. Я уверен, что мой опыт и знания будут полезными. Вы можете использовать меня так, как сочтете нужным, — заявил Калугин. Его собеседник, казалось, не был удивлен:
— Я всегда считал, что такие люди, как Вы, придут к нам, — ответил, приветливо улыбаясь, Афанасьев.
Калугин ощущал, что с его плеч “свалилась тяжелая ноша”, чувство собственной ничтожности и страха постепенно покидало его, и, наконец, он сможет “жить так, как хотел”. Вот такие откровенные мысли посещали его после увольнения из КГБ, где он стал “самым молодым руководителем в разведке и самым молодым генералом”, и так этим гордился?
Из сказанного в этой части книги видно, что “колумбийские друзья”, Яковлев и Калугин, делали основную ставку при выполнении своих задач на поддержку Горбачева.
Все зависит от характера гласности.
К концу 80-х и началу 90-х годов американцы резко усилили разведывательную работу в СССР. Сотрудники московской резидентуры и “чистые” дипломаты проводили по нескольку встреч в день со своими контактами, собирая информацию и давая рекомендации. На помощь им из США в срочном порядке направлялись десятки экспертов, делегаций, “гостей посла”, значительно расширялся корпус журналистов. Государственными органами был утерян контроль за направлением приглашений для иностранцев от различных политиканствовавших личностей и за выдачей виз.
Развал государственной машины неуклонно вел к снижению дисциплины и ответственности, у многих вызывал ощущение нестабильности и неуверенности в завтрашнем дне. Глубокий кризис постепенно охватывал все сферы общественной жизни и государственной системы. Горбачев и Яковлев — основные действующие лица перестройки — не дали реальной программы экономического и политического развития. Обещанные людям перемены и улучшение жизни не наступали, народ слышал лишь надоевшую всем болтовню, катившуюся как снежный ком. Роль государства дискредитировалась его правителями. Произошла невиданная до сих пор политизация широких масс населения. В стране появлялось все большее число разнообразных политических и общественных течений во главе с новыми лидерами. Шел неизбежный исторический процесс — смены общественной формации.
КГБ располагал обширной достоверной информацией, которая постоянно докладывалась Горбачеву. Однако никаких действенных мер ни им, ни его приближенными не принималось. “Мои попытки поговорить с Горбачевым заканчивались или пустыми отговорками или уклончивыми обещаниями разобраться. Неискренность Горбачева сомнений не вызывала. Лидер партии действовал против партии, Президент Союза разрушал Союз…Явно просматривалась зловещая роль Яковлева” — такими словами характеризует Председатель КГБ СССР Владимир Крючков те смутные времена.
Первое публичное выступление Калугина с обвинениями в адрес КГБ состоялось 16 июня 1990 года в зале кинотеатра “Октябрь” на Калининском проспекте (ныне Новоарбатский) на собрании нового политического объединения — Демократической платформы в КПСС. Оно сразу же привлекло внимание прессы — впервые в советское время бывший работник КГБ, причем в звании генерала, выступал с обвинениями в адрес организации, критика которой стала только появляться. Все, что он говорил, принималось на веру и поддерживалось.
Сейчас, когда прошло время, хотя и не столь длительное, стоит напомнить читателю о том, что “перестройка”, начатая Горбачевым в 1986 году, привела к гласности во всех областях жизни советского общества. В силу именно такой ситуации и поддержки Яковлева Калугин получил неограниченную возможность выступать в советской и иностранной прессе, по зарубежному и центральному радио и телевидению, на собраниях и митингах.
Его слова воспринимались с интересом, хотя бы потому, что тема КГБ и вообще органов госбезопасности среди населения стала востребованной. Впервые за время советской власти появилось множество, правильнее сказать, лавина книг и статей о “деяниях” большевиков в первые годы после революции, гибели невинных людей, Белом движении, сталинских репрессиях, нравах и ужасах ГУЛАГа и тому подобное. Конечно, многое было откровением, быстро раскупалось и читалось. Старые дела ЧК-ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ перекладывались волей неволей, а во многом и преднамеренно, на КГБ. О заслугах органов госбезопасности никто не вспоминал, наоборот все очернялось. Поэтому не удивительно, что немногие фолианты и обширное словоблудие Калугина оказались ко времени. Пресса активно ему помогала.
Нельзя сказать, что он так правильно смог рассчитать время для раскачивания недоверия людей к органам. Время само создало благоприятные условия для его “разоблачений”, и он им воспользовался. В принципе, ничего нового или неизвестного прежде сказано не было, и это отмечалось даже его единомышленниками. Но для людей несведущих и не особо вникавших в политику он казался первооткрывателем, и в оценке органов — борцом за справедливость. Сейчас, в наши дни, читая его статьи и выступления, диву даешься, как быстро можно было в те годы заслужить популярность столь пустыми словами и демагогическими измышлениями. Но таково было время — грядущих коренных, слава Богу, эволюционных преобразований в жизни всей советской страны. Общество требовало перемен, и впитывало любую правдивую и неправдивую информацию.
Нет необходимости подробно останавливаться на всех его выступлениях, но для доказательности своих оценок, все-таки сгруппирую основные обвинения по предметам критики. Такой подход даст возможность четко определить и обосновать, где он говорит правду или ложь, и почему? Важно учесть, что ложь, обман, подтасовка фактов и прочие приемы “виртуозного обмана венчают все усилия игрока” (помните его слова о Гордиевском?), то есть, проще говоря, являются у Калугина как агента ЦРУ средством достижения цели. Моя задача показать применение этого “средства” (лжи) на конкретных примерах.
Все его обвинения КГБ сводились к следующему:
— Вербовка агентуры в среде инакомыслящих; денежная оплата работы агентов.
— Подслушивание телефонных разговоров, перлюстрация почты, сбор компрометирующих материалов на всех советских граждан.
— Политическое руководство КГБ аппаратом ЦК КПСС и в силу этого сопротивление перестройке.
Требования, которые он выдвигал:
— Коренная реорганизация КГБ, разделение функций, сокращение штатов на 50 процентов.
— Отказ от платной агентуры.