Еще и ста лет не прошло с начала Первой мировой войны. Но уже сейчас трудно представить, из-за чего европейские властители развязали эту войну, которую во Франции принято называть Великой. Казалось бы, неразрешимые противоречия теперь не видны из-под гор трупов, наваленных за четыре военных года. Из нашего прекрасного далека иной раз, кажется: если бы знали европейские правители, как все обернется, может быть, и не стали бы играть «в войнушку».
Но в истории нет сослагательного наклонения. И 1 августа 1914 года, когда Франция объявила всеобщую мобилизацию, А.Ситроен и два его брата ушли воевать.
…хочешь от войны хлеба — давай ей мяса.
Известно, что генералы всегда готовятся к уже прошедшей войне. Поэтому красивой и продуманной война выглядит только в их послевоенных мемуарах. Великой, кстати, тоже. В «реальном времени» происходит, как правило, только бардак, затыкание дыр, наказание невиновных и награждение непричастных.
Война началась для Франции неожиданно и сокрушительно. Немецкие войска за две недели оккупировали нейтральную Бельгию, 15 августа они вторглись на территорию страны с севера и начали наступление на Париж. 2 сентября немцы были уже в 30 километрах от столицы Франции. Правительство переехало в Бордо. Казалось, повторяется кошмар франко-прусской войны. Только 5-12 сентября 1914 года в битве на Марне французской армии удалось остановить продвижение немцев и отбросить их на 50-100 километров. О том, какую роль при этом сыграли легковые автомобили, парижские такси «Рено», уже говорилось. Это было первое в истории военное использование автомобилей.
Немецкое наступление захлебнулось. Уже к концу сентября война стала позиционной и безнадежно нескончаемой. Линия фронта вытянулась на 650 километров от побережья Северного моря до швейцарских Альп. В попытках прорвать оборону противника тысячи пушек вели непрерывный огонь иной раз в течение недели, всаживая миллионы снарядов в несколько квадратных километров земли. После артподготовки пехота переходила в атаку. Но атака неизменно захлебывалась из-за ответного пулеметного огня. В лучшем случае ценой невероятных жертв удавалось продвинуться на несколько десятков метров.
Лейтенант 2-го полка тяжелой артиллерии IV французской армии Андре Ситроен находился на Аргоннском участке линии фронта (в районе границы с Люксембургом). Своими глазами он видел, как одна за другой захлебывались попытки перейти в наступление.
Видел он и то, что французская артиллерия уступает по численности немецкой. Но хуже всего было другое: запас снарядов исчерпался за несколько недель боев. А что такое пушки без снарядов? Металлолом. Получалось, что судьба страны решалась не столько на фронте, сколько на заводах, производящих снаряды. Хотя французская промышленность спешно переключалась на производство военной продукции, заводы Парижа и окрестностей с трудом могли давать фронту 10 тысяч снарядов в день. При этом качество этих снарядов оставляло желать лучшего. Значительная их часть при попадании в цель попросту не взрывалась.
Объяснялось это низкой культурой производства. Страна, провозглашавшая себя флагманом цивилизованного мира, оставалась страной аграрной. В отличие от США, Великобритании и Германии. Половина французских рабочих трудилось в сельском хозяйстве, и большая их часть — на мелких фермах. Из 1 миллиона 100 тысяч промышленных предприятий только 600 были крупными, то есть таких, где работало более 500 рабочих. Сколько из этих рабочих были квалифицированными, сказать трудно. Но ясно, что немногие. Ни к чему им была квалификация.
15 октября Андре Ситроен получил страшное известие. Был убит его брат Бернар. Бернар ушел на фронт добровольцем и воевал в пехоте на соседнем с Андре участке фронта. Он погиб, спасая раненного товарища, и был посмертно награжден военным орденом за храбрость. Слабое утешение для родных и близких. Андре тяжело переживал смерть брата: ведь Бернар был для него лучшим другом и товарищем юности. Если вспомним, именно Бернар ввел юного Андре в парижскую светскую жизнь.
Вероятно, смерть брата подтолкнула Андре Ситроена к решительным действиям.
В январе 1915 года генерал Луи Баке (Louis Baquet) (1858–1922), начальник службы артиллерии в министерстве обороны Франции, получил письмо, подписанное капитаном артиллерии Андре Ситроеном. Генерал Баке был одним из конструкторов 75-миллиметровой пушки, и прекрасно знал о проблемах с поставкой снарядов для своего детища.
Генерал не поверил своим глазам. Андре Ситроен брался в течение четырех месяцев построить и оборудовать завод по производству 75-миллиметровых шрапнельных снарядов. Это были снаряды самого востребованного на фронте калибра. А.Ситроен гарантировал, что к июню 1915 года его завод сможет выпускать 10 тыс. снарядов в день. Один завод должен был производить снарядов больше, чем все заводы, сосредоточенные в Париже и в окрестностях! А к концу года А.Ситроен обещал удвоить объем производства.
Андре Ситроена вызвали из армии. 9 февраля 1915 года министерство подписало с ним договор об оптовой закупке продукции еще не построенного завода: миллион шрапнельных снарядов по цене 24 франка за штуку. И Ситроен приступил к работе.
Своими заместителями он выбрал тех, с кем был знаком еще по работе в компании «Морс»: Жоржа-Мари Хаардта и Мирама Экнаяна. Первому было поручено закупить необходимое оборудование в США, второй должен был выполнять функции финансового директора. Набором рабочей силы занялся демобилизованный из армии брат Юг. Сам Андре Ситроен возглавил строительство здания нового завода.
Можно считать, что в 1915 году судьба во второй раз столкнула Андре Ситроена и прекрасную «железную даму» Парижа. Завод начали строить едва ли не у подножия Эйфелевой башни на участке площадью более 120 тыс. кв. м. Это место на левом берегу Сены приблизительно в 2 км ниже по течению от Эйфелевой башни называлось набережной Жавель.
Здесь издавна размещались небольшие заводы. Еще в 1785 году французский химик Клод-Луи Бертолле (Claude Louis Berthollet) (1748–1822) открыл отбеливающие свойства гипохлорита натрия (который мы в просторечии называем «хлоркой»). В 1789 году он построил в районе Жавель фабрику по производству отбеливателя, который вскоре по-французски стал называться «Жавелевой водой» («Eau de Javel»). Знакомо это место было и А.Ситроену. Неподалеку, на набережной Гренель располагался его завод по производству шестерен.
Но все же до войны в районе Жавель в основном занимались сельским хозяйством. Здесь находились огороды, на которых выращивали овощи для парижских рынков. 17 марта 1915 года бывшие капустные поля были куплены А.Ситроеном, и на них тут же закипела работа.
Вставай!
Иди!
Гудок зовет,
и мы приходим на завод.
Народа — уйма целая,
тысяча двести.
Чего один не сделает -
сделаем вместе
За два месяца был завершен первый этап работ. Вступило в строй сталелитейное производство. Здесь тут же начали отливать шрапнельную картечь. Одновременно с возведением сборочных цехов, начали изготавливать специальные инструменты из быстрорежущей стали. Предполагалось, что завод будет полностью обеспечивать себя всеми необходимыми для производства ресурсами: электричеством, теплом, паром и сжатым воздухом. Для контроля качества поступающего сырья и отгружаемой продукции создавалась центральная заводская лаборатория. Для внутризаводских перевозок построили электрическую железную дорогу.
К 15 июня 1915 года весь заводской комплекс был закончен. Станки стояли на своих местах и работали. Снаряды начали поступать на склад готовой продукции. К 16 августа завод производил 1 500 снарядов в день, к 11 сентября — 5 000. Год спустя выпуск продукции удвоился.
Всего же за годы войны завод Ситроена произвел 23 миллиона снарядов. За три года работы объем производства завода на набережной Жавель утроилось. Соответственно, увеличилось число рабочих. В 1915 году здесь работало 3 500 человек, к моменту окончания войны — уже 11 700. Не меньше, чем 50 процентов из них составляли женщины.
11 700 человек — почти четыре полные армейские дивизии. Настоящая «трудовая армия» под командой Андре Ситроена.
«Трудовая армия» — это не метафора. Хотя рабочие и не рисковали жизнью, как на фронте, дисциплина в цехах была не менее строгой, чем в полках. Подобное явление происходило не только во Франции, но и во всех воюющих европейских странах. Впервые в истории война стала тотальной и захватила все слои населения. «Разгул демократии» прекратился, рабочие стали «винтиками» военной машины.
В Париже ввести полувоенный режим было совсем просто. Хотя город и не находился в осаде, война была совсем недалеко. Зимой 1916–1917 года она даже приблизилась, хотя фронт по прежнему проходил по полям Шампани. Город бомбили дирижабли, и обстреливала сверхдальнобойные немецкие пушки. Продовольствие и топливо были лимитированы. Поэтому никто не протестовал против ужесточения условий труда. Не до жиру — быть бы живу!
Рабочий день на заводе Ситроена был двухсменным. Дневная смена приступала к работе в 7 утра и работала до 6 вечера. Ночная смена продолжалась с 7 вечера до 6 утра. В течение смены разрешался один часовой обеденный перерыв. Рабочая неделя продолжалась 7 дней: никаких отпусков или праздников. Только в Рождество завод останавливался на один день.
К концу войны производственный распорядок стал менее изматывающим. Рабочий день уменьшили до десяти часов, а раз в две недели рабочие стали получать выходной.
Условия работы на снарядном заводе Ситроена были лучше, чем на многих других предприятиях. Новые цеха, светлые и чистые, хорошо проветривались. Имелись туалеты и душевые, на заводе даже работала прачечная, вел прием врач и дантисты, постоянно дежурила машина скорой помощи. Еду в столовой готовили приличную, а цены на обеды субсидировались.
Более половины работников на заводе составляли женщины. Парижские женщины всегда славились своим зажигательным характером. Знатоки утверждали, что поэтому они бесподобны в любви. Впрочем, и до бунта довести толпу горячих женщин, измотанных работой и лишенных мужского внимания, проще простого. Любая бытовая мелочь может сыграть роль запала. Вспомним, кто в феврале 1917 года начал революция в Петрограде. Поэтому не удивительно, что на территории завода на набережной Жавель были организованы магазины, в которых по субсидированным ценам продавали еду, одежду, обувь и даже детские игрушки. А поскольку работа была посменная, на заводе впервые в мире организовали ясли и детский сад. Тот, кто пятьдесят-шестьдесят лет спустя работал в мирное время на каком-нибудь не бедном советском заводе (вроде ЗИЛа или «Уралмаша») может сравнить производственные условия. И понять, откуда ноги росли у всего советского производственного «соцкультбыта».
И у заводских клубов тоже. Потому что администрация предприятия давала рабочим возможность, не выходя с территории, не только «скупиться», но и развлечься. В Париже во время войны с хлебом обстояло не очень хорошо, однако на зрелища ограничений практически не было. Кино, театры, дансинги, кабаре и бордели работали с полной нагрузкой. Но за деньги. На территории же завода устраивались для рабочих бесплатные концерты и даже «крутили» кино.
Завод на набережной Жавель в Париже сделался не меньшей достопримечательностью, чем завод Форда в Детройте. Многие политические деятели, военные и промышленники посетили это индустриальное чудо.
Бывал здесь и военный атташе России во Франции генерал Алексей Алексеевич Игнатьев (1877–1954). Личность интересная во многих отношениях.
Игнатьевы — фамилия на Руси не редкая, и вроде бы даже простонародная. Однако, дворянский род Игнатьевых — древний и упоминался в истории России с 14-го века. Игнатьевы потрудились для отечества немало, главным образом на военной и дипломатической ниве. Особенно прославился здесь Николай Павлович Игнатьев (1832–1908). Его назначили российским военным атташе в Лондоне и в Париже в веселенькое время, сразу после окончания Крымской войны. О том, что свои обязанности Н.П.Игнатьев исполнял хорошо, свидетельствует его высылка из Лондона уже в 1857 году. Причиной объявления графа «персоной нон грата» был случай, происшедший при осмотре им военного музея. Николай Павлович нечаянно положил в карман унитарный ружейный патрон, представлявший собой в то время военную новинку.
Высланный из Лондона, граф Игнатьев оказался сначала в Бухаре, а после — в Китае. Фактически благодаря его деятельности в Поднебесной, Россия без единого выстрела получила Приморский край. Случай в истории Российской империи, надо сказать, редкий.
С 1864 года Н.П.Игнатьев — посол России в Константинополе. Попав с Дальнего Востока на Ближний, он действовал по-прежнему решительно и успешно. Граф Н.П.Игнатьев — автор Сан-Стефанского договора, завершившего русско-турецкую войну 1877–1878 годов на условиях чрезвычайно выгодных России. Граф Игнатьев пользовался огромной популярностью в Болгарии, его именем была названа одна из центральных улиц в Софии и улица в Варне. Вполне возможно, что он мог бы даже стать болгарским царем. По крайней мере, только после смерти Н.П.Игнатьева принц Фердинанд Саксен-Кобургский согласился занять болгарский престол.
Евреям России с особой теплотой вспоминать графа Н.П.Игнатьева не за что. Как раз в бытность его министром внутренних дел, в мае 1882 года были изданы «Временные правила о евреях». По этим правилам права евреев, проживавших в черте оседлости, были сильно урезаны. Среди прочего евреям запрещалось селиться в сельской местности. Если читатель помнит, именно этот запрет послужил причиной изгнания из родного местечка Тевье-молочника.
Алексей Алексеевич приходился Николаю Павловичу племянником. После русско-японской войны он был военным атташе в Дании, Швеции и Норвегии, а с 1912 года — во Франции.
С началом Первой мировой войны Россия столкнулась с той же проблемой, что и Франция. Не хватало вооружений, не хватало боеприпасов. В рамках военного сотрудничества между союзниками А.А.Игнатьев размещал российские военные заказы на французских предприятиях. Он воочию видел дезорганизованность французской военной промышленности и явную коррупцию среди чиновников и подрядчиков.
Заказ на шрапнельные снаряды для 75-милиметровой пушки брать никто не хотел. Слишком уж трудоемкой была работа для небольших мастерских на одних из которых по воспоминаниям А.А.Игнатьева «…стучали молоты, на других вертелся десяток-другой токарных и шлифовальных станков. Сегодня у одних не хватало металла, завтра для других требовались рабочие руки, а в результате поставки первых партий снарядов задерживались».
По рекомендации заместителя военного министра, генерала Луи Баке, с А.А.Игнатьевым встретился А.Ситроен и принял российский заказ.
А.А.Игнатьев вспоминает:
«Вот мое предложение, — спокойно, но со всепобеждающей уверенностью заявил Ситроен, разложив снова передо мной план местности. — Сегодня у нас 10 марта. К 1 августа завод будет построен, и я начну сдачу шрапнелей с таким расчетом, чтобы выполнение всего заказа закончить к 1 августа 1916 года. Цена — 60 франков за снаряд. Аванс — в размере 20 % с общей суммы, в обеспечение которого выдаю кроме банковских гарантий первоклассного банка по вашему выбору еще и закладную на все заводское оборудование и на земельный участок с существующим уже заводом. Прошу мне сообщить по возможности без промедления ваше решение.
…Заказ был выполнен с минимальным опозданием и без единого процента брака».
Судьба графа А.А.Игнатьева интересно закрутилась после февральской революции. В сентябре 1917 года графу, продолжавшему представлять во Франции российскую армию, было присвоено звание генерал-майора. А.А.Игнатьев был единственным человеком, имеющим право распоряжаться государственным счетом России в «Банк де Франс». На этом счету находились 225 миллионов золотых франков, предназначавшихся для закупок вооружений во Франции. После гражданской войны многие российские эмигрантские организации обхаживали графа Игнатьева с тем, чтобы он передал эти деньги им, как законным представителям России.
Поступок графа был для многих неожиданным. В 1924 году он явился к советскому торгпреду Л.Б.Красину и передал ему все деньги. Те, кто не верит в громкие слова о любви к России и истеричные клятвы в верности Родине, но зато знаком с методами НКВД, не сомневаются, что такова была цена за жизнь и за советский паспорт.
Эмиграция объявила графа А.А.Игнатьева изменником, осрамившим честь русского офицера. Мать отказала ему от дома и попросила не приходить на ее похороны «дабы не позорить семью перед кладбищенским сторожем». Родной брат Павел стрелял в Алексея. Друзья, например, Карл Маннергейм, с которым они вместе учились в Академии Генштаба, порвали с Игнатьевым всяческие отношения.
До 1937 года А.А.Игнатьев жил во Франции и числился на работе в советском торгпредстве. В 1937 году он возвращается в Россию, то есть, в Советский Союз. А.А.Игнатьев повторно становится генерал-майором, на этот раз, Красной армии.
Он исполняет различные «несерьезные», по его мнению, должности: работает преподавателем иностранных языков в военной академии, редактором в Воениздате. Говорят, по его совету в 1943 году в Советской Армии были введены погоны. Хотя генерал Игнатьев и выражал недовольство тем, что его знания и опыт не востребованы, но похоже, он был доволен тем, что не слишком «светился». Это позволило ему умереть не насильственной смертью.
По воспоминаниям А.А.Игнатьева, именно он натолкнул А.Ситроена на то, чтобы его снарядный завод после окончания войны начал производить автомобили.
«Через несколько дней после заключения перемирия в Компьенском лесу Ситроен, которого я уже потерял из виду, неожиданно мне позвонил по телефону и просил заехать к нему на завод, выполнявший в то время какой-то румынский заказ на снаряды.
— В течение скольких лет, по вашему мнению, не будет войны? — задал он мне вопрос.
— В течение, по крайней мере, десяти лет, — ответил я.
— За такой срок можно успеть амортизировать любой капитал, — заметил Ситроен. — А что бы вы сказали, если бы я предпринял поход против вот этого господина? — И он указал на противоположный берег Сены, где дымились трубы мощного автомобильного завода Рено в Бийянкуре.
На заседаниях поставщиков, собиравшихся у меня во время войны, Рено и Ситроен всегда садились на противоположных концах стола.
— Конкуренция тяжела, — ответил я, — но если выпускать машины по более низкой цене, то рынок для них, по-моему, уже создан самой войной…
— Я решение принял, — в обычной категорической форме заявил Ситроен».
Не всему в воспоминаниях А.А.Игнатьева следует доверять. Так, согласно его книге, А.Ситроен родился не в Париже, а в Одессе, и до войны его предприятие производило подшипники.
Скорее всего, решение о том, чтобы переориентировать свое производство на выпуск автомобилей А.Ситроен принял раньше. Но, так или иначе, Андре Ситроен был готов начать новую, но не менее рискованную битву с удвоенной энергией и оптимизмом. Что поделаешь? Желание рисковать было неотъемлемым свойством его натуры.