— Я донесу тебя до храма.
И, не спрашивая согласия, стражник подхватил её на руки. Его пальцы впились в кожу, но лёгкое прикосновение царевича было намного крепче.
— Сколько раз говорила тебе, чтобы ты не смела одна отлучаться из храма, — напустилась на Нен-Нуфер наставница, когда та лежала на жёсткой циновке, отдав тело на растерзание невольницам. Целительная мазь жгла сильнее вина. — Теперь ты не сможешь танцевать, и если даже к Великому празднику кожа затянется, то время будет упущено. Как, как ты предстанешь перед великой Тирией?
Нен-Нуфер молчала, понимая, что ей в глазах наставницы нет оправдания. Она огорчит и Амени, и, конечно же, Пентаура. Только этой ночью она не спала не из-за страха предстоящей встречи со жрецами, ей снился Райя, и сколько бы не хваталась она за фигурку Исиды, царевич не желал покидать её сны. Она окончательно проснулась задолго до зари и с открытыми глазами стала ждать, когда чернота под потолком станет серой и наступит новый день. Никем незамеченная, Нен-Нуфер выскользнула на улицу и поднялась на крышу пристройки. Где-то там, далеко, фараон сейчас внимает гимну Осириса и отпускает в небо светило, пережившее ещё одну ночь хаоса. И, быть может, царевич Райя преклонил сейчас колени подле Божественного брата. Нен-Нуфер простёрла руки навстречу восходящему солнцу и зашептала гимн Осирису, который не имела права читать, но который знала наизусть, потому что писала его для фараона Тети пять лет назад.
После лёгкого завтрака из хлеба и фиников, Нен-Нуфер осталась одна — наставница в наказание не позволила ей даже смотреть, как танцуют остальные девушки. Нен-Нуфер дождалась, когда невольницы примутся за работу, и отправилась к входу в храм. Быть может, именно сегодня царевич принесёт Пта обещанные дары. Она готова была стоять у пилонов без еды и отдыха, только бы увидеть его ещё раз. Она вздрагивала, завидя вдали каждое облако пыли. Богатые прихожане сменяли друг друга, но царевича Райи среди них не было.
— Нен-Нуфер, ты забыла обо мне?
Она обернулась — сын стражника тянул её за подол. Она достала лучшее своё платье и надела подаренное женой Амени ожерелье, чтобы её больше не принимали за рабыню. Даже мальчик не мог не заметить её необычный вид.
— Ты кого-то ждёшь?
— Нет, нет, — замахала рукой Нен-Нуфер и поняла, что покраснела.
Он прижимал к голой груди табличку, и даже чубчик на бритой голове недоверчиво колыхался в поднявшемся к вечеру ветерке. Нен-Нуфер опустилась прямо на дорогу, позабыв про наряд. Мальчик сел рядом и положил табличку на колени. Нен-Нуфер то и дело вскидывала голову и чуть ли не вскакивала, заслышав конское ржание.
— В другой раз отыщи иное место для занятий.
Нен-Нуфер вскочила и встретилась с осуждающим взглядом Амени. Верховный жрец Пта отправлялся домой. Не в носилках, пешком, в сопровождение лишь двух невольников. Нен-Нуфер попыталась отряхнуться, но пыль прочно засела в платье. Скорее бы стражник забрал сына — в таком виде стыдно повстречать даже Пентаура, не то что царевича, но даже когда мальчик ушёл, она ещё полчаса не могла заставить себя вернуться в храм.
— Мы закрываем ворота, — подошёл к ней один из младших жрецов. В его взгляде не было осуждение — в нём было иное, то, что таилось на губах Райи, и Нен-Нуфер постаралась опередить жреца на несколько шагов, чтобы тот не вздумал протянуть к ней руки, как часто делал с проходившими мимо рабынями. Она — жрица Хатор, и никто не смеет касаться даже её руки.
Сейчас засов скрипнет, и растает последняя надежда увидеть царевича. Однако засов не скрипнул. Наоборот створка с шумом распахнулась.
— Фараон! — услышала она крик стражника. — Фараон! — закричал он уже в лицо жреца, хватая того за руку.
Нен-Нуфер побежала следом, и её никто не остановил. Колесницы и носилки растянулись на половину храмовой аллеей — в великие праздники свита растягивалась на всю улицу, но и сейчас их было слишком много для простого жертвоприношения, да и фараон никогда не посещал храм в ночи и в отсутствие верховного жреца.
Нен-Нуфер прижалась к пилону, где простояла весь день. Так много колесниц! Среди них должна быть и та, на которой она вчера стояла, и, быть может, она сумеет разглядеть Райю! Сердце подскочило к горлу, но зазевавшийся вначале стражник опомнился и схватил её за руку:
— Ждёшь, когда тебя растопчут!
Она бросилась к стене. Факелы осветили небо, как днём, но плотная стена стражников скрывала от взгляда Нен-Нуфер не только Божественную чету, но и всех остальных, но как же хотелось увидеть Райю, и как хотелось, чтобы он улыбнулся в ответ! И тут Нен-Нуфер вспомнила о втором входе. Там ворота закрывали последними, чтобы те, кто жил вне храма, могли уйти домой. Стражник дремал, привалившись к пилону. До него явно не дошла ещё весть о приезде фараона, но только Нен-Нуфер прошмыгнула мимо, как затрубили фанфары и её едва не сшиб несущийся сломя голову молодой жрец, но признав, он обернулся и схватил Нен-Нуфер за плечи. Она закрыла глаза, готовая разреветься от досады — сейчас её погонят прочь к пристройкам, а ей нужно во внутренний дворик, чтобы увидеть процессию.
— Где Пентаур?
Она затрясла головой. Жрец оттолкнул её и побежал дальше, а Нен-Нуфер метнулась во дворик и замерла в тёмном углу, где её никто не должен был заметить, зато ей было видно всех. Мимо в панике пробежали ещё двое жрецов — оба искали Пентаура. Только он в отсутствие Амени мог встретить Божественного. Где же он? Ведь явно первым делом жрецы проверили башню, да и не заслышать фанфары Пентаур не мог. Только мысли о наставнике покинули её, лишь она увидела, как распахнулись двери, чтобы пропустить Божественную чету, а за ними. За ними должен был идти Райя!
— Что ты тут делаешь? — громом обрушился на неё голос Пентаура.
Он развернул её к себе — дыхание сбилось, накинутая наспех шкура соскользнула с плеча.
— Искала тебя, — ложь сама слетела с губ, да и разве она лгала — её ведь спросили о нём. — Все искали тебя…
Пентаур сжал ей запястье и потащил в сторону с такой силой, что она застонала.
— Шевелись. Вот, здесь… — Пентаур толкнул дверь. — Ты будешь сидеть здесь и молчать, пока я не приду за тобой. Молчи, слышишь, чтобы ни случилось, кто бы ни позвал тебя. Если жрецы найдут тебя здесь, ты погибла.
Пентаур толкнул её в темноту и затворил дверь. В тишине злобно ухнул засов, и когда стихли торопливые шаги разгневанного жреца, наступила пугающая тишина. Глаза долго отказывались привыкать к темноте. Нен-Нуфер шарила по пустым стенам, пока не нащупала скамейку. Холодную. Но сейчас она села бы и на голый пол. Ноги ныли от долгого стояния, а раны саднили. Забытая в предвкушении встречи боль вернулась с удвоенной силой. Она не наложила с утра мазь, и теперь в раны набился песок — какой же неосмотрительной она была, и отчего мысли о Райе не отпускают её даже сейчас, наполняя усталое тело огнём?
Нен-Нуфер прижалась к стене, представляя, что это не камень, а сильная ладонь царевича. Он здесь, совсем рядом и, может, вспоминает её имя в благодарственной молитве Пта. Тогда и ей следует молиться. И она молилась. Долго и жарко, перебирая все молитвы одну за другой, даже те, что ей не были дозволены, слова из Книги Мёртвых, которую фараон Тети держал перед собой всякий день.
Тишина становилась мучительной. Отчего до неё больше не долетают песнопения? Где Пентаур? Отчего он оставил её в ледяном мраке так надолго? И почему вообще запер её? И пугал карой? Что такого она сделала, чтобы напугать его так сильно?
И вот тишину пронзили шаги, тяжёлые. Явно принадлежащие не жрецу. Нен-Нуфер вжалась к стену, затаив дыхание. Если кто-то откроет дверь, её не увидят. Шаги приближались. Шло несколько человек. И голоса их не были стройными. Они спорили, и среди них слышался прерывистый голос Пентаура и другой… Она узнала его — Райя, царевич Райя стоял за стеной. И кто-то ещё, который сейчас говорил громко, перебивая шёпот Пентаура. Нен-Нуфер прижалась ухом к стене, но слов разобрать не могла. Неужто Райя решил разыскать её, но отчего Пентаур не открывает дверь? Из-за чего они спорят? Новые шаги, тяжёлые и спешные, новые голоса. Потом грохот и короткий приказ. Шаги удалились. Наступила тишина. Тревожнее прежней. Нен-Нуфер вжалась в скамью. Кто был за дверью? Кто?
И вот засов скрипнул. Нен-Нуфер прижалась к стене, чтобы вошедший не увидел её. Темноту полоснуло тусклое пламя лампы.
— Это я. Выходи.
Нен-Нуфер сползла со скамьи. Колени дрожали. Боль прожигала тело. Но она не ждала, что Пентаур протянет руку.
— Выходи, — повторил жрец чуть громче.
Нен-Нуфер поравнялась с лампой.
— Ступай за мной как можно тише.
Сам он был босиком, и ей пришлось взять в руки сандалии, и теперь она шла на цыпочках, будто по острым иголкам. Жрец пару раз нетерпеливо оборачивался и наконец опустил лампу к разодранным коленям.
— Это ужаснее, чем мне сказали. Как могла ты снять повязки так рано?
— Не было никаких повязок, — выдохнула несчастная, хватаясь рукой за стену. — Мне наложили лишь мазь.
— Почему же ты не пришла ко мне?
— Ты для меня занят, — выдохнула свою сердечную боль Нен-Нуфер, хотя не думала с утра просить помощи ни у одного врача. Если бы она не простояла целый день в пыли у храмовых пилонов, помощь бы ей не понадобилась.
Пентаур поднял лампу к бледному лицу воспитанницы и лишь сейчас заметил ожерелье, закрывавшее фигурку Исиды. Нен-Нуфер закусила губу, не в силах выдумать ничего в своё оправдание, но Пентаур не спросил про наряд, он отвернулся и продолжил свой путь под звёзды. Во дворе он перестал шептать.
— Идём в больницу, иначе раны твои к утру загноятся.
Поняв, что каждый шаг даётся Нен-Нуфер с трудом, жрец замер на мгновение и вдруг подхватил её на руки. Он оставался в церемониальной одежде, и Нен-Нуфер уткнулась носом в шкуру, но даже сквозь неё слышала, как заходится сердце воспитателя. У дверей горел одинокий факел, но привратник заметил их, и Пентаур внёс драгоценную ношу в придерживаемую стариком дверь.
Молодой врач, присматривавший в ночи за больными, бросился к ним, но Пентаур сам уложил больную на узкую кровать и велел принести чистой материи, вина и мёда. Нен-Нуфер не знала, куда деть сандалии, и те продолжали болтаться в воздухе, зажатые дрожащими пальцами. Пентаур уже склонился над её ногами, как врач легонько тронул его за плечо, прося снять шкуру. Нен-Нуфер лежала неподвижно, не издавая и звука, хотя Пентаур всякий раз с открытой тревогой склонялся к её лицу, то и дело опуская на лоб ледяную, пахнущую мёдом, руку.
— Теперь ты должна поспать, — сказал Пентаур, убирая от губ обессиленной девушки чашу. — Утром я загляну к тебе и решу, можно ли тебе вставать. — Он наклонился совсем низко, и Нен-Нуфер ожидала, что жрец запечатлит на её лбу поцелуй, как давно в детстве, но он лишь прошептал: — Забудь, что было нынче вечером. Ты пошла прямиком ко мне в башню и дождалась моего возвращения от фараона. Ты ничего не знаешь, чтобы ни стал спрашивать тебя Амени. Тебя не должны были видеть, но коли я не доглядел кого подле кельи, ты всё отрицай. Я приду утром, а сейчас спи.
Пентаур отступил от скамьи, и тогда над Нен-Нуфер склонилась невольница, чтобы прикрыть простыней.
— Спи, — повторила она за жрецом единственные услышанные слова.
Нен-Нуфер закрыла глаза. Пентаур просит её лгать, но что же такого она совершила, что расстроит Амени? Что же… Неужели Райя что-то сказал Пентауру, но даже скажи он всю правду, которую просил таить, ей не в чем упрекнуть себя. Не мог же он оговорить её и зачем ему могло понадобиться это… Нет, она не понимает злобы Пентаура. Но он обещал прийти утром, и тогда она спросит его, в чём провинилась. Не может же он вечность злиться на неё молча. До утра не так долго ждать, а утром он придёт и заберёт от неё все сомнения.