После первого бокала она прекрасно всё понимала, только он ничего не говорил. Его первый поцелуй оказался настолько кратким, что она не была на сто процентов уверена, что он вообще был. Реза просто хотел, чтобы она открыла глаза. А потом… Он молча смотрел на неё, сложив на груди руки, а она… Она начала судорожно стягивать платье, а потом долго комкала его, не зная, куда деть, пока он не забрал его, чтобы швырнуть на диван, не заботясь, в каком виде она его потом наденет. Какое ему вообще до неё дело! Его забота о ней мнимая, пустые слова. Он развлекается с ней. И развлечения его немного отличаются от её представлений о взрослых мужчинах.
— Я закажу ещё один кофе.
Реза соскользнул с кровати и поднял трубку стационарного телефона. На этот раз он сделал заказ по-английски. Теперь ему нечего скрывать от её ушей. Интересно, он вчера и про шампанское им говорил, или всё же оно входило в стоимость люкса? Может, и входило, если попытаться поверить в то, что снял он его для себя одного, чтобы не тащиться ночью домой. Или всё же он планировал напоить её, если уж не собирался делать ничего другого… У, голова… Фа…
— Watch your language, young lady!
Да, щаз! Начните с себя, мистер Атертон! Следите за тем, что вы говорите и делаете! А я сейчас следить ни за чем не способна по вашей милости… Если что изо рта и вылетает, то без моего ведома… Ага, Суслик, ты ж ругаешься по-английски! С его братиком, наверное, переобщалась? Слушай ты, внутренний голос, заткнись уже, а? И не смей напоминать об этом уроде!
Реза убрал ладонь с трубки и продолжил разговор по-арабски. Что? Опять какую-то бяку планируете, мистер Атертон? Вам не нужны непристойные предложения мистера Газии. Вы их прекрасно придумываете сами… Кажется, взрослые мужики, а так школьники даже не поступают! Или мистер Атертон наврал, сказав, что Аббас поспорил, что он не затащит эту русскую девчонку в постель… А, может, и правда братик подсуропил, ведь недаром же компостировать ей мозги на балконе. А она подумала ещё— вот ты, какой нравственный! Интересно, что стояло на кону?
Да что бы ни стояло, мистер Атертон положил на стол ключ не из-за пари с братом. Он точно больной на голову. Ему нравится её страх. Он им упивался вчера, как она потом шампанским, чтобы забыть унижение.
Сусанна подтянула к подбородку испачканный край простыни и уставилась в непроницаемое лицо каирца.
— Что мне сказать родителям, мистер Атертон? Как объяснить, где я была ночью?
Она что, действительно задала этот вопрос? Да, задала… Потому что это единственное, что её сейчас волнует. Кроме гудящей головы, конечно. Только Реза продолжил неподвижно сидеть в кресле. Ну чего он на неё пялится? Ночью не насмотрелся?
Он тогда взял её руки в свои, чтобы она не спешила раздеваться полностью — пришлось смять пяткой задник кроссовка. Он смотрел, а она думала — успеет ли вся кожа стать гусиной до того, как он разрешит залезть под одеяло? Не успела, он опустил её руки себе на плечи. Танцевать, что ли, собрался под шум трепыхающихся на ветру занавесок? Но нет. Он не обнял её, а расстегнул манжеты. А пуговицы оставил ей? Последняя у него была застёгнута только в самолёте под галстуком, а здесь свободными всегда оставались две верхние — от жары? Или это психологическое — чтобы рубашка не душила? Или показать всем, что на теле нет растительности…
Какие только мысли в тот момент не проносились в голове, чтобы заглушить ту, которая настойчиво пробивалась к мозгу — за рубашкой последуют брюки. Но эту мысль быстро перебила другая, когда рубашка присоединилась на диване к её платью. Что у него с руками? Нет, эта мысль лишь постучалась, а в мозг ворвалась другая — боже, а если он не только наркоман… И эта мысль металась в голове в поисках словесного выхода, пока мистер Атертон наливал ей ещё шампанского.
— Я колю себе обезболивающее, — процедил он сквозь зубы, всучивая ей бокал. Ага, пей, дура, чтобы не думать о последствиях… Но ведь последствий не будет, нет? Но зубы напрасно стучали о стекло. Шампанское не давало ответа, только подсмеивалось над ней, превращая уши в морскую раковину.
Пустой бокал незаметно исчез из пальцев, и пальцы как-то нашли застёжка ремня… Наверное, она пыталась удержаться за него, когда нога соскочила с кроссовка, но она всё равно полетела… Только не в него, а на кровать. Руки горели — он с такой силой врезал ей, что на пальцах даже отпечаталась бляха ремня, а потом уже толкнул… Кровать была мягкой, но тело заболело изнутри. Боль медленно поднималась к глазам, пока не вылилась слезами… Сусанна не знала, когда заплакала: от боли или уже после его слов.
— Я поспорил на тебя, дура!
Хотелось сжаться в комок, спрятать хотя бы грудь, но под его взглядом невозможно было шевельнуться. Целую вечность пролежала она, будто распятая. И когда он стащил с ноги второй кроссовок, она закрыла мокрые глаза, зная, что последует за этим. Только он не коснулся резинки трусов. Он за плечи усадил её на край кровати, и перед носом тут же оказался третий бокал. Его она и могла пролить, потому что руки дрожали так же сильно, как и губы. А он продолжал истуканом возвышаться над ней и вещать нечеловеческим голосом.
— Ты как две капли воды похожа на девушку, которую я любил в шестнадцать лет. Я еле пережил с тобой рядом полёт и сам не поверил, что сумел предложить пойти со мной. А когда ты отказалась, у меня всё внутри оборвалось, и весь следующий полёт я думал, как заполучить твоё тело — сколько предложить, чтобы ты согласилась. И только при посадке понял, что должен бежать от тебя, как от огня. Я не спал всю ночь, мучимый кошмарами, и на следующий день ты опять оказалась передо мной — я поднял тебя на руки и понял, что не смогу отпустить. И если уж не пересплю с тобой, то хоть буду рядом. Но как, как заставить её остаться? Разум успокаивал меня: тебе не шестнадцать, ты не имеешь права дурить… Но я дурил, дурил с этими мумиями на глазах людей, с которыми работаю, которые знали ещё моего отца. И я бил себя по рукам всякий раз, когда позволял себе лишнее. Ночью я лежал и думал: Реза, ты не имеешь право брать чужое. Эта девочка похожа на неё и только. И тогда я притащил тебя домой в надежде, что Аббас скажет, что ты не похожа на неё, но ты сама видела, что он чуть с лестницы не свалился, когда увидел твоё лицо. А потом сказал, что я слишком правильный, чтобы переспать с тобой только лишь потому, что ты похожа на другую. А я ему ответил, что смогу.
Наступила тишина, и Сусанна поняла, что настало время отдать пустой бокал. Зачем он рассказал это? Она не спрашивала, почему ему понравилась. Только он не забрал бокал. Он сел рядом и поднял с пола бутылку, чтобы долить его до самых краёв.
— I can’t…
Сусанна хотела добавить, что больше не может пить, но язык уже не ворочался, а руки так тряслись, что, чтобы не пролить ещё больше, она отпила глоток. Только шампанское пошло носом. Возможно, именно тогда она и замочила простынь.
— Допивай и ложись спать.
Реза встал, чтобы бросить пустую бутылку в ведро, и остался стоять на ветерке к ней спиной. Она давилась шампанским, и когда он, не оборачиваясь, спросил, легла ли она, Сусанна опустила бокал на пол и, когда тот упал, не стала поднимать, а попыталась закинуть на кровать ноги. Щёлкнула задвижка — Реза закрыл балкон. Сусанна сунула ноги под одеяло и стала искать головой подушку.
— Хорошо хоть кровать большая, — матрас прогнулся с другой стороны. — Я могу представить, что тебя здесь нет.
Она бы с удовольствием оказалась сейчас в другом месте, но не могла поднять даже руки, чтобы подтянуть к груди одеяло. Так, наверное, и спала. Так что смысл ему сейчас её рассматривать? Вот ей себя видеть совершенно не хочется. Зрелище будет не из приятных. Но это то, что он желал увидеть, а он получает всё, что хочет… И отказывается от того, чего не хочет… Это ты, дура, думала, что он слюной по тебе исходит. Не по тебе, потому что ты сидишь перед ним почти голая, а у него ни один мускул не дрогнет.
— Что сказать родителям? Правду, — улыбнулся Реза.
Не оскалился, а действительно улыбнулся. Да, забавляйтесь дальше, вам-то что! Это её уже разобрали по косточкам церберы! Ух, как теперь встретиться с Мариной и упросить ничего не говорить маме…
— Маат требует всегда говорить правду. Ложь ведёт к хаосу.
— Тогда и вы, мистер Атертон, говорите Аббасу правду!
Она хотела бросить ему слова в лицо, но крик сорвался на хрип, и слова не достигли цели. Реза продолжал улыбаться.
— Я и скажу ему правду. Ты взяла ключ. А остальное его не касается!
— Касается! Я не хочу, чтобы он и ваша мать думали…
И Сусанна замолчала, а Реза нет. Он улыбнулся ещё шире:
— Ну? Что думали? Продолжай.
Сусанна уставилась на простынь, желая сравняться с ней цветом, но знала, что у лица её совсем другой окрас.
— Продолжай.
Он точно маньяк! Но ты сама пошла с ним, дура!
— Я не хочу, чтобы они думали, что я спала с вами.
Фу, она это сказала, и он теперь должен успокоиться. Ага, сейчас… Он ещё посмеётся…
— Но ты действительно спала со мной! Ты знаешь, что пинаешься во сне? Хотя нет… Тебе никто не мог это сказать… Но теперь ты знаешь…
Он что, хочет поджечь простынь?! Волосы за ушами уже явно воспламенились! И что за стук в дверь? Пожарные? Нет, служащий с кофе. Сусанна по самые уши натянула простынь, но тот даже не глянул в сторону кровати — вышколенные они тут. Или насмотрелся на таких, ничего интересного! Или уже видел её в более непристойном виде, когда приносил первые два кофе…
Реза взял чашку и пересел на кровать.
— Осторожно. Кофе горячий.
Она взяла чашку и начала пить, а потом пропищала совсем жалобно:
— Не говорите ничего брату. Пожалуйста.
— Нет, я скажу. Во-первых, Маат не столько любит правду, сколько гармонию. А его ложь давно перевесила мою. А, во-вторых, мы поспорили на фотосессию. Он замечательный фотограф, правда, правда… Я одену тебя египетской царицей. Вот и будет тебе причина, по которой ты не добралась до отеля. Ладно, ладно… — Реза вновь смеялся. — Это был ночной круиз за чертой города… Сусанна, в самом деле, я не та плохая компания, чтобы обо мне умалчивать. У тебя есть моя визитка. Покажешь её родителям. И вообще ты же собралась мне писать письма… Я готов помочь тебе с романом.
— Мне не нужны фотографии, — скрипела Сусанна. — Скажите Аббасу правду.
— Что за правду ты от меня требуешь! — Реза вскочил из кресла. — Он сказал, что ты не согласишься со мной спать, но ты согласилась. Вот она, правда! — и он подсел к ней на кровать. — Так будет лучше для тебя, поверь. Тогда Аббас не посмеет лезть к тебе с таким же предложением. Сама подумай — ты не умеешь говорить нет, а он не я, он не станет учить тебя жизни… Вернее станет, но немного иными методами. Он сначала трахнет тебя, а потом скажет, что хорошие девочки так не делают. И не смей отворачиваться, когда я говорю с тобой, — и он схватил Сусанну за подбородок. — Это именно то, на что ты вчера согласилась. Заниматься любовью и трахаться — абсолютно разные вещи. Я тебе в любви не признавался, как и ты мне. Ты по какой-то непонятной причине решила принять моё предложение. Кладя на стол ключ, я на сто процентов был уверен, что ты меня пошлёшь. И мне нужно было услышать твоё «нет», чтобы отогнать это наваждение. Я видел, как ты дрожишь подле меня, и говорил себе — как же ты смеешь утолять ею свою юношескую мечту! Ты же сам обещал ей не пользоваться её неопытностью!
Реза убрал руку, и Сусанна опустила голову.
— Но когда ты взяла ключ и разбила образ невинной девочки, мне захотелось тебя трахнуть. Именно тебя, не свою мечту. Взять ключ, да ещё с закрытыми глазами. Согласиться лечь в постель с тем, о ком ты ровным счётом ничего не знаешь. Я шёл и думал: эта дура предлагает себя, так бери, а утром отвези в отель и забудь о ней. Пусть она получит то, что хочет.