— Можешь пока собрать вещи, а я попрошу мать поторопиться с ужином.
Сусанна быстро кинула сарафан в чемодан. Собственно ничего больше она и не доставала. Только телефон. С ним она подошла к комоду, на который аккуратно положила ожерелье. Неужели то самое? Детская память отказывалась вспоминать. И всё равно она решила сфотографировать ожерелье на память — раз оно аутентично, то Нен-Нуфер точно будет его носить. А серьги? Сусанна потрясла головой. Ей гвоздики остались в гробнице. За вычетом её страха, равнозначный обмен!
— Ты ешь печёнку?
Она повернулась к Аббасу и кивнула.
— Когда Реза очнётся?
— Надеюсь, достаточно скоро, чтобы я не в ночи тебя вёз, но не так скоро, чтобы помешать нам с ужином. Пошли.
Аббас сел в конец стола, чему Сусанна несказанно обрадовалась — значит, его откровения закончились. От Резы и его болезни её уже реально подташнивало. Она не нуждается в живописных подробностях его сумасшествия. Она уже довольно испытала его на собственной шкуре.
Мадам Газия принесла то самое дневное крошево, рис и лепёшки. Отлично — она у них совсем разучится есть вилкой, и ладно. Главное, что уголки губ у хозяйки больше не опущены. Видно, сын с ней поговорил. Спасибо ему огромное.
Неприятный запах печёнки полностью перебивался восточными пряностями, но на вкус она оказалось жутко кислой — лимон, что ли, в ней? Не может же зелёный перец давать такую кислинку, но с рисом и хлебом всё пошло на ура. Или же живот просто не насытился мороженым.
Мадам Газия не села с ними, но зато принесла ароматный чай. Только отхлебнуть его Сусанна не успела, оглянувшись на дверь после фразы Аббаса:
— Perfect timing, bro!
Реза молча опустился на стул и вперил взгляд в аккуратно сложенную тарелку. Чисто вымытый, но жутко бледный. В свободной серой футболке с длинным рукавом и в джинсах. Как он вошёл в дом? Ах, да, в спальне, кажется не окно, а дверь — в сад. Значит, он уже видел её собранный чемодан. Впрочем, неужели он ожидал иной реакции после случившегося?
— Я ничего не буду, — замахал он на мать, когда та появилась из кухни с чистой тарелкой.
Аббас поставил на стол пустую чашку, поднялся и поманил брата за собой. Реза покорно поплёлся за ним, так и не взглянув ни разу на Сусанну. Хорошо, что она поела. Сейчас от жалкого вида хозяина дома у неё собственная печёнка встала поперёк горла.
Какое-то время Сусанна просидела за столом в полном одиночестве и в полной тишине, но вскоре её вновь оглушили арабские вопли Аббаса. Только на этот раз Реза ему отвечал, а потом кто-то из братьев с такой силой шарахнул дверью, что у неё в стакане задрожала ложка.
Аббас ворвался в столовую. Реза наступал ему на пятки.
— Я действительно не помню, куда положил паспорт. Что ты хочешь от меня?
Они перешли на английский здесь, специально для неё, или же она просто издалека не могла понять их речь и потому приняла за арабскую?
— Уже ничего! — орал Аббас. — Я хотел, чтобы ты изначально его не брал.
— Я его не брал! Она его потеряла, — теперь Реза ткнул в гостью пальцем, но не удостоил взглядом. — Почему ты не веришь?
— А потому что ты мне врёшь постоянно!
— Ты мне тоже всю жизнь врёшь!
— Я не играю с детьми в дурацкие игры!
— Она не ребёнок!
— Она ребёнок, идиот! Она ребёнок! Она ещё и из другой страны.
— Мы найдём паспорт. У нас есть два дня…
— Мы что, всю мастерскую перевернём? Вдруг ты туда отнёс.
— Если потребуется… Но этого не потребуется. Просто пойдём в посольство и сделаем ей документы.
— Тебе так хочется вновь туда идти?! — продолжал орать Аббас.
— У меня нет выбора, — отвечал спокойно Реза. — Я беру на себя ответственность за случившее, — и он наконец повернулся к Сусанне. — Не переживай. Я завтра, надеюсь, всё вспомню.
Аббас вытащил телефон:
— Нужно заявление из полиции.
— Зачем? У неё его не украли.
— Ага, — нагло усмехнулся Аббас. — Если паспорт потерян, тоже нужно заявление… У тебя, малыш, есть какой-нибудь документ с фотографией?
— Студенческая карточка.
Сусанна удивлялась своему слоновьему спокойствию. Блин, она без документов теперь! Впрочем, после всего, это, пожалуй, самое простое… У родителей есть копия паспорта. О, нет… Это же надо будет рассказать, где она потеряла паспорт и кто пойдёт с ней в посольство. Нет! Мистер Атертон, ну напрягите память! Мозги вам напрягать бесполезно!
— А есть знакомые, способные подтвердить личность? — продолжал читать с телефона Аббас.
— Есть.
Только Паши с Мариной не хватало! На их месте она бы сказала, что они не знают эту дуру. Или групповод? У него всё-таки доверенность на неё… Мистер Атертон! Ну, ёлки…
— Отстань от неё, Аббас. Всё сделаем в срок. В крайнем случае, купим новый билет.
— У меня школа в понедельник.
И зачем она это вставила?
— Ты ему про школу не говори, он не знает, что это такое…
Реза промолчал, и Аббас вышел в кухню к матери, но, услышав его речь, Реза кинулся следом. Ну и Сусанна не осталась на месте. О чём на этот раз спор? Явно о ней, раз Аббас тычет в неё пальцем. Мадам Газия даже позволила себе повысить голос, но Аббас не унимался, и Сусанне показалось, что он готов наброситься на брата с кулаками. Наверное, не показалось, потому что мать встала между братьями и, когда Аббас, плюнув, вышел из кухни, она, наглаживая Резе спину, вывела его обратно в столовую, куда Сусанна успела ретироваться от греха подальше. Хозяйка взяла с подноса чашку и наполнила до краёв чаем. Реза произнёс тихо:
— Шакар, Латифа.
И она ушла. Реза медленно потягивал горячий чай, не поднимая на Сусанну глаз. Ему стыдно, что она видела его в таком состоянии. Он планировал шокировать её драгоценностями и костюмами, а получился этот ужас со шприцем и мумией. Мумией… Хотелось задать ему вопрос, но она боялась первой нарушать тишину. Наверное, это не тот случай, когда женщина первой заговаривает с мужчиной. После трёх печений, она стащила с блюда ещё с десяток фиников, и во рту стало можно открывать сахарную фабрику!
— Сусанна, ответь на один вопрос и больше ничего не говори, — Реза поставил пустую чашку на блюдце, но глаз на Сусанну не поднял. — Мне есть за что извиняться? Или я вёл себя пристойно?
Он ничего не помнит. Совсем ничего… И боится, что перестал быть джентльменом, оттого и глаз не поднимает.
— Нет, Реза, тебе не за что извиняться, — И он тут же поднял на неё глаза, покрасневшие то ли от гари факела, то ли от попавшей в них краски. — Если только ты не обидел меня словами, которые говорил.