Но Сети ошибся. После прочтения гимна Осирису фараон, пошатываясь, спустился в пустые по воле брата покои. Сети опустился перед повелителем двух земель на колени и снял с него юбку, а потом за руку, словно ребёнка, спустил по двум ступенькам в купальню.
— Дальше я сам.
И всё же, когда фараон опустился в мраморную ванну, Сети успел первым поднять сосуд с водой и опрокинуть одним махом на голову царственного брата. Тот отряхивался и фыркал, как лошадь.
— Ещё один, и я сумею держать глаза открытыми.
Сети исполнил просьбу и велел подниматься. Завернувшись в простыню, фараон вышел из ванны и принялся несуразно растирать тело, пока Сети не сорвал с него простыню и не вытер насухо в два счёта, после чего фараон покорно растянулся на скамье. Сети ударил в ладоши. Тут же явились прислужники, и в шесть рук принялись натирать маслами мускулистое тело повелителя. Молоденькие служанки опустили на стол в царской опочивальне блюдо с финиками и фиалы с вином, и когда Сети подал им знак удалиться, фараон вскарабкался по ступенькам и рухнул в кресло. Царская рука тут же потянулась к фиалу.
— Ты обещал…
— Напомни мне это за ужином, — улыбнулся фараон, — а сейчас вели принести сенет. Я должен встряхнуть мозги перед встречей с чати.
После трёх проигранных в угоду брату партий Сети кликнул прислужников, и те помогли фараону облачиться в длинную юбку из тонкого льна и огромный воротник на половину груди, прикрыли плечи платком и возложили на голову корону с коброй. Братья вновь, как и ночью, двинулись по длинному коридору в сторону тронного зала. Только нынче плечи их не касались друг друга. Поступь фараона была тяжёлой, он смотрел вперёд и с каждым шагом двигался все быстрее и быстрее. Мимо проносились колонны в виде стеблей папируса, под ногами плыла плитка со сценами охоты, которую он всегда любил рассматривать, но сейчас он старался не опускать глаз, чтобы не запнуться. Фараон прошёл мимо склонённых стражников и быстрее обычного пересёк тронный зал, чтобы отыскать в троне желанную опору. Перед началом приёма посетителей предстояло выслушать сводку о сборе урожая. Фараон из последних сил сверял в уме услышанные цифры и, когда чати велел ввести первого просителя, несчастный правитель уже почти спал. Лицо фараона оставалось бесстрасно-спокойным, когда он изрёк:
— Хентика, сегодня ты сам вершишь суд.
— Слушаюсь, Божественный, — жрец Маат склонил перед троном голову, и богиня божественного равновесия и порядка, изображённая на его груди, вздрогнула, но фараон безучастно поднял к потолку глаза и сложил руки на коленях.
Просители сменяли друг друга, но правитель двух земель их не видел — перед его взором летали голуби, нарисованные на голубом небесном фоне потолка. Ладья Амона слишком медленно двигалась на Запад, и до того момента, как небесная ладья Осириса серебряным полумесяцем появится на горизонте, отпустив его спать, оставалось слишком много часов.
— Божественный может отдохнуть, — от шёпота чати фараон вздрогнул. — Нынче слишком много просителей.
Маат сжалилась над ним! И фараон чуть ли не бегом выбежал на террасу. Сети поспешил следом, чтобы принять корону.
— Я буду у пруда, если потребуюсь тебе. По пустякам или из-за обеда никто не смеет меня тревожить.
Сети кивнул, и фараон начал спускаться в сад, отмахиваясь по дороге от прислужников, чтобы те не вздумали идти за ним с опахалами. Добравшись до пруда, он думал сначала выловить голубой лотос, но решил, что сонливости ему нынче довольно и без дурмана. Он развалился в кресле, наслаждаясь тишиной и одиночеством, и даже расстроился, когда на соседнее кресло запрыгнула кошка.
— Прислужница Великой Бастет, я давно забыт Богиней… Быть может, в том её милость, ибо даже это ожерелье не в силах вынести мои плечи… А мне так нужна сила, чтобы отвратить неизбежное от моей несчастной Асенат.
Кошка перепрыгнула ему на колени, и фараон прижал её рукой, опустил тяжёлые веки и мгновенно уснул. Только Бастет не желала дарить властителю Кемета покоя. Кошка слишком сильно оттолкнулась лапами от живота, и фараон проснулся:
— Вернись!
Пусть хотя бы Бастет не покидает его! Он протянул руку, но кошка стояла слишком далеко. Ничего, он догонит её, если только сумеет выпрямиться. Кто это здесь? Кто посмел нарушить его приказ?
Глаза скользнули по тонким босым ногам, выше к платью, прикрывшему едва приметную грудь. Асенат! Он уже почти выкрикнул её имя и раскрыл объятья для непослушной дочери такого же непослушного отца, скрывшего от него возвращение племянницы, но тут туманный взгляд приметил у кустов ещё одну фигуру. Конечно, кто отпустит Асенат одну… О, нет, Великая Хатор, с одного фиала не может быть видений… Ты ведь не послала вновь свою жрицу во плоти…. »
Сусанна отшвырнула листы. На третьем пропечаталась всего лишь одна строка. На пустом листе должно быть продолжение того, на чём они остановились в гробнице. Хорош же, мистер Атертон! Как он смог написать столько текста за те пару часов, которые она спала? Может, наркотик — энерджайзер для него. А для тебя, Суслик? Ведь мистер Атертон ждёт твоего хода. Это же ролевая игра, ты ещё не поняла? Аббас же обвинил брата в том, что тот играет с тобой. Но ведь текстовая игра не опасна. Так чего ты ждёшь? Пиши ему ответ. На английском? Нет, я и так в переводчик в итоге залезла… Пиши, он ждёт. Нет, он спит. Озвучу ответ на рассвете, когда он за ним придёт. Спустимся к пруду и озвучим… Может, и прислужница Бастет вернётся. Бойся прислужниц богини любви, кошки никогда не приходят одни, они приводят за собой хозяев… Ступай уже спать, глупый мозг! Хватит доводить меня!
Сусанна погасила свет и уткнулась в подушку. На соседней лежали листы, но утыкаться в них носом она не стала. Она ведь только-только из них вылезла!
Глава 27
— Wake up, sleepy head. And don’t ask me for another five minutes this time ‘cause we have only five minutes left. Get up!
И Реза сорвал одеяло, которое Сусанна изо всех сил пыталась удержать у носа. Она специально улеглась в шортах, хотя их длина не оставляла простора для фантазии. Времени на одевание, как она и предположила, ложась спать, ей не дали. Уж лучше так, чем нестись за ним совсем голой.
— Я прочитала о фараоне, — выдала она уже в коридоре, но Реза только рукой махнул. Свободной! Другой он с такой силой сжимал её пальцы, что приходилось перепрыгивать ступеньки, чтобы не распрощаться с рукой. Не мог, что ли, разбудить на десять минут раньше?
На крыше её поджидала кошка. Он, выходит, не выгнал Сануру, а забрал себе для тепла. Радуйся, что не тебя! Потому что потом так же прогонит, как согнал кошку, выдернув из-под спящего животного плед. С богатой бахромой. Небось из запасов Латифы. О, она имя запомнила!
— Грейся пока!
Хорошо, что Реза накинул ей на плечи плед, а не футболку, которую стащил с себя. Сусанна отвернулась, не в силах видеть его руки, но вопрос относительно тела оставался открытым — на нём действительно ничего не растёт, или мистер Атертон умудряется каждое утро брить грудь? Самостоятельно! Над фараоном-то корпела толпа прислужников!
Уже почти рассвело, но пальмы оставались синеватыми, хотя на горизонте уже появилась яркая полоса… Появилась и исчезла, потому что под тяжестью руки Резы пришлось опуститься на колени и ощутить всю прелесть тростниковой циновки, на которой спала Нен-Нуфер. Надо было в джинсах спать ложиться! Мистер Атертон-то в джинсах. А ты радуйся, что он ограничился снятием футболки… Ограничился? О, нет…
Теперь она точно вперит взгляд в Пирамиды, пусть и скрытые пальмами, и не повернёт головы даже на тридцать градусов. Впрочем, боковое зрение никто не отменял, и его голые ноги совсем рядом.
— Переодевайся! Живо!
Перед носом появилось льняное платье. Живо — это значит за секунду? Сколько уже минут из пяти прошло? И переодевайся — это значит полностью? Впрочем, она вопросы вслух не задавала, боясь потерять драгоценные секунды. Суслик, а тебе уже нормально перед ним голой стоять, да? На две секунды, на две секунды! И только она оторвала руки от коленей, расправляя платье, руки Резы тотчас сомкнулись за её шеей. Ожерелье! И серьги… Так он за ними ночью заходил и браслетами. Какой спектакль на этот раз заготовил?
— А макияж? — спросила Сусанна, когда вторая тяжёлая серёжка оттянула ухо.
— У кого на рассвете есть время на макияж?
Ах да, фараон только после гимна Осирису пошёл в купальню. А они куда — в пруд, потому что на верёвке остались сохнуть вчерашние полотенца…
— А драгоценности тогда зачем?
— Можно выйти голым, но без золотых браслетов нельзя — неприлично. Ну, а женщина всегда успеет надеть ожерелье. Даже с закрытыми глазами. Не так ли?
Он смеётся или серьёзно говорит? Какая разница?! Он первый, кто серьёзно отнёсся к твоему творчеству. Он ещё на развалинах Мемфиса сказал, что готов помочь. Вот и помогает… Даже слишком.
Реза вновь усадил её на циновку, но теперь ноги её спасала ткань платья, а вот у него юбка всё же была коротковата. Бедный, и всё для неё старается… Да для себя он это делает! Закатай губу, идиотка! Ему нравится играть. Не ты первая! Аббас ведь использовал множественное число, произнося фразу «playing with kids». Главное, чтобы мистер Атертон не заигрался, потому что свиток, который он аккуратно опустил перед собой, придавив края камушками, точно не копия, слишком уж ветхий папирус. С ним явно похоронили фараона. Ему тысячи лет… А про мумию он так толком и не сказал. Её нет, но где она?
— Ты знаешь слова гимна Осирису?
Сусанна кивнула. Знаю… Читала… Наизусть не учила, и точно не по-английски.
— Тогда ты понимаешь, о чём идёт речь. Теперь просто повторяй за мной настоящий текст. Я буду проговаривать египетские слова медленно.
— Египетские?
— Ну не на английском же нам его читать!
Он смеётся или злится? Ничего, Суслик, повторишь. Ты английский долго повторяла за учителем, нифига не понимая… А сейчас будто понимаю! Похоже, не очень… Только на школьную пятёрку, а вот по жизни, кажись, ты, Суслик, двоечница, потому что тобой крутят, как хотят! А мне нравится игра, так что отстань! А то с Пашей, сытым музеями, кальян бы сейчас курила…
Сусанна уставилась на рисунки папируса. Почему в музеях они все рваные, а тут полотно, пусть и истончившееся от времени, но целое и яркое. Суслик, ты дура! Мистер Атертон же рассказывал, что его отец по просьбе музея переписывал папирусы. Это не настоящий, но достаточно аутентичный, как всё, что делают Атертоны!
Голая коленка Резы касалась её бедра и жгла кожу даже сквозь лён, но Сусанна побоялась демонстративно отстраниться. Обидится ещё… К тому же, Реза уже начал читать гимн, и она начала повторять за ним странные звуки. Первые слова дались с огромным трудом и казались чужероднее арабских, но уже на середине она стала признавать уже сказанные ей в начале гимна слова, и они слетали с языка быстрее фразы Резы. А когда тот замолчал, Сусанна даже пожалела, что гимн такой короткий… Короткий? Когда они, взявшись за руки, поднялись на ноги, солнце уже выплыло из-за пирамид и окрасило пески в оранжевые тона. Она бы так и стояла тут, щурясь на небо, если бы коварный утренний ветерок не забрался под лён. Заметив её дрожь, Реза поднял с пола плед и укутал её в него по самые уши.
— Я сейчас заварю тебе чаю, — говорил он, растирая поверх пледа замёрзшие плечи. — Пойдём в дом.