— Хватит!
Сусанна с силой ударила по листам и выбила всю стопку из рук опешившего Резы, проглотившего даже последнее слово.
— Довольно! Я прекрасно всё помню.
— Я знаю это, моя царица!
Реза поднялся с дивана и поклонился.
— Я не твоя царица! Ты не он и никогда им не будешь!
— Но и ты не она, — произнёс Реза достаточно резко. — Всё пошло немного не так, как думал Пентаур, верно? Но я даже рад, что твой воспитатель ошибся, , а теперь уходи, как ты обещалась ей. Уходи, тебе нет места среди живых! Уходи с миром. Сколько же можно мучить меня? Сколько же можно?
— Сколько же можно мучить меня?! — вскричала Сусанна, швыряя пустой бокал в бледное лицо Резы. — Хватит! Я устала от твоего продолжения! Это мой роман, оставь его в покое. Пиши про своего прадеда и свою мумию! Оставь в покое мою Нен-Нуфер! Она не твоя статуя, слышишь? Не твоя!
Реза перегнулся через стол и, схватив Сусанну за шею, выволок из-за стола.
— Тебе стоит освежиться!
Он потащил её дальше на палубу и под удивлённые взгляды хозяев лодки нагнулся с Сусанной к самой воде и на мгновение окунул её с головой.
— Я говорил тебе о живительной силе нильской воды?
Сусанна крутила головой, обдавая Резу брызгами, и пыталась откашляться. Платье на плечах намокло, и она судорожно отжимала ткань. Махмуд протянул Резе тряпку, которая оказалась длинной рубахой, и Реза отконвоировал Сусанну обратно под навес, и когда та переоделась, произнёс тихо:
— А теперь ты сядешь и не откроешь рта, пока я не закончу говорить. Иначе я заставлю тебя поплавать в реке.
— Я не умею плавать, я говорила тебе уже, — пролепетала Сусанна, пытаясь отжать волосы испорченным платьем.
— Потому тебе лучше молчать.
Реза молча собрал листы рукописи и придавил их неразбившимся бокалом.
Глава 36
Реза невидящим взглядом уставился на стопку листов.
— Не смей прикасаться к ним больше. Я стёр в кровь пальцы, пока писал это. Если ты повредишь хоть один лист, мне придётся переписать его.
— Зачем?
Суслик, тебе велено молчать. И ты прекрасно знаешь, зачем он рисует и пишет. Вернее не зачем, , а почему. Потому что он больной на всю голову! Уверена, коль сверить листы, то иероглифы на них будут идентичны! Но как, как у него получается так складно рассказывать? Потому что он сумасшедший, а сумасшедшие все талантливы. Его нельзя оценивать, как нормального человека! Его вообще не надо оценивать. Его надо принимать таким, какой он есть. И не раздражать по мелочам, , а то в нынешнем состоянии он тебя точно утопит…
Сусанна поджала ноги и натянула на колени плед. Сейчас бы хиджаб, а то виски от холода сводит!
— Затем, — ответил Реза с опозданием, — что это наше с тобой проклятье. Вернее моё, потому что ты сама — часть моего проклятья. Возможно, самая приятная и неожиданная, ради которой я могу простить ему тридцать лет ужаса, в который он ради исправления собственной ошибки ввергнул моего отца и меня самого.
Суслик, если ты ещё хоть раз откроешь рот, то придётся заткнуть уши. Иначе после очередного признания мистера Атертона захочется утопиться в реке даже без его помощи!
— После похорон отца я остался один на один с проклятьем, хотя ещё не до конца понимал его сути. Оно было сумрачным, почерпнутым из суеверий, созданных Голливудом и чокнутыми литераторами. Я оставался последним, в ком текла кровь Раймонда Атертона, и моя скорая смерть казалась мне закономерной, а сопротивление потусторонним силам бесполезным. Прадед, взломав печать на гробнице и уничтожив росписи, необходимые для благоденствия фараона в загробном мире, по идее подписал себе смертный приговор, и я терялся в догадках, отчего он умер своей смертью. Дед, продавший женские украшения скупщикам, стал в отличие от прадеда настоящим вором, но и его не постигла преждевременная смерть. Мой отец зашёл ещё дальше, уничтожил мумию фараона, и тоже столько лет оставался жив. И лишь я, взяв на руки мумию ребёнка, тут же привёл в исполнение смертельный приговор. Только умер не я, умер отец — выходит, моя жизнь оказалась для фараона важнее справедливого возмездия, но смерть отца стала явственным посланием — он грозил мне карой в случае непослушания. Я лежал и гадал, что ему может быть от меня нужно. И ничего не приходило на ум. Я взял тогда тетрадь, куда записывал воспоминания деда, но либо слишком мало деталей записал, либо детектив получился из меня аховый, но, не найдя и единой зацепки, я со злости сжёг тетрадь. Лист за листом. И когда Латифа принесла ужин, в комнате стоял такой чад, что она выгнала меня в сад. Я уже много дней не покидал комнату, и духота и угар примешивались к слабости, оставшейся от падения. Я попытался зачерпнуть в пруду немного воды, чтобы умыться, но в итоге потерял сознание и рухнул лицом в ил. Если бы не Аббас, посланный матерью вытряхнуть половики, мы бы с тобой сейчас не разговаривали, — Реза усмехнулся. — Да тебя бы вообще не было…
Сусанна прикрыла глаза в надежде что из-за завесивших лицо мокрых прядей это останется незамеченным. К сожалению, незаметно закрыть уши не получится. А многословность мистера Атертона уже переходит в бредовый потоп, в котором захлебнуться ещё проще, чем в реке.
— Той ночью у меня случился первый после смерти отца приступ. К счастью, в тумбочке лежал заготовленный им шприц. Я проспал до полудня. Аббас был в школе, Латифа хлопотала по дому, и я сумел незаметно спуститься в гробницу. Если бы мать увидела меня, то решила б, что я собрался засесть за работу, и за шкирку вытащила бы меня из мастерской, а я шёл совсем за другим. Мне нужно было наполнить новый шприц. Скарабеи жили во дворе в ящике, где у них была и вода, и тень, и солнце. Латифа считала это моей детской придурью, но, помня приказ отца, не посмела тронуть ящик. А вот порошок из мумии хранился в мастерской в том сосуде, откуда ты достала последний шприц.
Реза вновь взял паузу, и Сусанна вновь непроизвольно передёрнула плечами.
— Рядом с сосудом валялся папирус, которого я раньше не примечал. Сначала я подумал, что это и есть рецепт лекарства, и поднял его. Засаленный. Отец видно много раз перечитывал его, водя пальцами по строчкам, явно пытаясь понять написанное. Первое прочтение вынесло закономерный вердикт — бред. Набор непонятных слов, среди которых мелькали имена Осириса и Исиды. Молитва? Заклинание? Или, — Реза снова замолчал, но Сусанна старалась сохранить непроницаемое лицо: она не собирается играть с ним в «угадайку» и выставлять себя в очередной раз дурой. Раз велели молчать, вот сами и говорите, а я буду стараться не слушать ваш откровенный бред, который никакой папирус бы не выдержал! — Или инструкция, потому что по пробелам между абзацами я понял, что это список. И ещё понял, что не успокоюсь, пока не расшифрую его. Да, да, в шестнадцать я возомнил себя умнее отца…
Что, новый выпад относительно возраста? Предложение подпалить на свечке роман? Сейчас от юношеского бреда избавиться намного проще — жмёшь клавишу «delete» и всё в прошлом. Поскорей бы уж и вы, мистер Атертон, стали кошмаром из прошлого. Жаль нет кнопки телепортации и придётся ждать самолёт, чтобы оказаться дома.
— Я запасся тремя шприцами и вернулся в дом, спрятав на груди папирус. Как, как он не рассыпался под пальцами отца! Видимо его хранила неведомая сила… Я закрылся в библиотеке, чтобы перерыть все книги со священными текстами и тетради с записями отца… Я верил, что он пытался расшифровать папирус. И вот, чтобы не привлекать внимание к своеобразному исследованию, я попросил Аббаса помочь мне перенести в библиотеку статую царицы, как мы называли золотого идола, и для прикрытия я начал рисовать её лицо. У меня всегда на столе лежала стопка чистых листов, которыми я прикрывал книги, и сколько бы раз Латифа не заглядывала в библиотеку, она видела меня рисующим, качала головой и вздыхала: так мальчику будет лучше… Только с каждым разом стилизованные черты статуи уходили, и вот уже с листа глядела на меня почти живая девушка. Тогда ещё почти…
Сусанна нервно расправила на коленях плед. Она уже неживая. Она уже окоченевшая и желающая спать. Как долго ещё нужно вас слушать, мистер Атертон? Неужто до самого рассвета! Разве можно так издеваться над собственной женой, а?
Но Реза остался равнодушен к многозначительным взглядам слушательницы. Он принялся наглаживать листы. Радуйся, Суслик, что на них иероглифы, а не твоё лицо!
— И когда в итоге я расшифровал папирус, оба ящика стола оказались набиты до краёв твоими портретами. Знаешь, что было в папирусе — инструкция по оживлению твоего образа. И я исполнил всё от первого пункта до последнего. Мне было шестнадцать. Я не понимал, что делаю, но в свои тридцать два не надеюсь, что ты сочтёшь мою юношескую дурь смягчающим обстоятельством. Прости…
Реза молчал больше минуты, но Сусанна рано обрадовалась окончанию излияний. Не тут-то было. Новая волна готовилась обрушиться на так ещё и не просохшую голову.
— Когда я понял смысл текста, я не посчитал себя гением. Я вдруг осознал, что отец прочитал папирус, но не мог понять его назначения — египтяне сохраняли тела, но не создавали из воздуха новые. Во всяком случае ни в одной книге про это не написано. Ты ведь помнишь, что мне было шестнадцать, и я не мог, как отец, спокойно отложить папирус. Я вдруг понял, почему до сих пор жив и почему долго жили мои прадед и дед и почему умирали женщины. Фараон ждал, когда кто-то из нас исполнит написанное. Они явно читали заклинание, но не рождали им новую женщину, а из-за какой-то ошибки убивали живую. И вот, что важное, на каждой из них был амулет, который сейчас на тебе. Не пытайся снять его!
Реза вскочил с дивана и перевернул бокал, чтобы успеть поймать руку Сусанны, ринувшуюся к шее.
— Не бойся! Ты не случайная женщина, оказавшаяся рядом. Ты создана этим заклинанием, и этот амулет ждал тебя три тысячи лет, и Нен-Нуфер ждала тебя, чтобы твоими живыми руками исполнить то, что у неё не получилось при жизни сделать самой. Взять ребёнка на руки и приложить к груди. Ты уже сделала это. И теперь я надел на тебя амулет, чтобы оградить от них от всех. Я боюсь за тебя. Создавая тебя, я думал, как спасти от проклятия самого себя, и я… Я… Я думал, что в тебе изначально поселится душа Нен-Нуфер. Я никак не думал, что ты живой человек, что ты, так же как я, должна будешь делить своё тело с мёртвым духом… Я не думал…
Он обошёл стол и втиснулся в узкий зазор между диваном и ножкой стола, чтобы опуститься перед Сусанной на колени.
— Я действительно не знаю, что станет с нами, когда наши тела перестанут быть нужны фараону и его царице, но я хочу и буду рядом с тобой, чтобы оградить от всего, что в моих силах. Я принимаю всю ответственность за то, что натворил в шестнадцать. И это кольцо, — он стиснул руку так сильно, что хотелось кричать, да ещё и уткнулся в него губами. — Я не просто так надел его на твой палец и на свой. Я не сниму своего, пока ты согласна носить своё.
Господи, мистер Атертон, уж лучше про мумии продолжайте…
— Я знаю, что поверить в это трудно…
Ну, хоть это, мистер Атертон, вы понимаете. И я не верю! Вернее верю во временное помешательство, потому что вовсе не хочется верить, что вы меня так низко разыгрываете!
— Я тоже не верил, что у меня что-то получилось, но во всяком случае все эти годы я оставался жив…
— А что вы сделали? — Сусанна попыталась высвободить руку или хотя бы заставить Резу оторваться от неё, да куда там, он только удобнее устроился на полу. Только голову не кладите на колени, пожалуйста! — Если это не секрет, конечно.
Какой может быть секрет, Суслик, если это касается тебя напрямую? Ну же, мистер Атертон! Мне действительно интересно, как вы меня сотворили, чтобы оценить границы вашей фантазии. Хотя, кажется, их не существует. И моим родителям тоже было бы интересно узнать, как я родилась. Они-то по наивности думали…
— Для начала надо знать, чем закончилась история фараона и Нен-Нуфер, — Реза коснулся ухом коленки Сусанны, — и когда я готов был её читать, ты не пожелала слушать.
Мистер Атертон, ваша голова! Шайтан вас дери, коль спать хотите, так ложитесь на диван! Это вам рассвет на Ниле приспичил, не мне! Я сама сейчас начну зевать в голос. Развеселите уж меня своей несравненной историей о древнеегипетском заклинании!