Тем временем, во исполнение приказа главнокомандующего, Барклай-де-Толли выступил из Куопио — на третий день после его занятия, оставив в городе генерал-майора В. С. Рахманова с Низовским и Ревельским мушкетерскими полками, батальоном Гвардейских егерей, полуротой Гвардейской артиллерии, одним эскадроном улан и двадцатью донцами. Приказ Рахманову был такой: «удерживать Куопио до крайности» [93. С. 163].
Сам Михаил Богданович пошел «для совокупного с Раевским исполнения операционного плана» [93. С. 164] с остальными войсками своего корпуса. В его авангарде шел эскадрон уланского Его Высочества полка с несколькими казаками. На марше отряд Барклая-де-Толли постоянно тревожили неприятельские стрелки. «Они нападали со всех сторон и препятствовали разъездам делать обозрения» [93. С. 162].
Задача охраны Куопио и поддержание сообщений русских войск с Нейшлотом для небольшого отряда генерала Рахманова была явно непосильной. Узнав о выступлении Барклая-де-Толли и не желая допустить его соединение с генералом Раевским, теснимым фельдмаршалом Клингспором, полковник Сандельс предпринял ряд нападений на Куопио. Малочисленный отряд Рахманова не мог бы долго держаться, а потому Михаил Богданович решил нарушить приказ главнокомандующего, отказавшись от соединения с Раевским, и повернул свой отряд назад.
Йоган-Август Сандельс, получив информацию о движении Барклая-де-Толли, начал отступать, «истребляя за собою мосты, портя дороги и беспокоя тыл наш партизанами и вооруженными жителями» [93. С. 162].
Следует отметить, что партизаны ни на минуту не теряли из вида отряд Барклая-де-Толли и пользовались любым случаем для нападения. Однажды ночью, например, они ударили по подвижному магазину, располагавшемуся в самой близости от отряда, истребили его, повозки сожгли и побросали в воду, большую часть людей перекололи, а 400 лошадям подрезали жилы передних ног.
В. Н. Балязин так характеризует действия партизан:
«У них было то, чего не было у русских, — финны прекрасно знали местность. Они окружили колонны десятками невидимых метких патрулей и одиночных вольных стрелков, отличавшихся поразительной меткостью.
Партизаны прятались за любым бугром, за деревьями, за камнями, в лощинах, и нельзя было отойти в сторону и на сотню шагов, тут же можно было получить пулю.
Особенно страдали передовые пикеты боевого охранения, отправленные в разведку казаки, фуражиры, пытавшиеся запастись чем-либо, курьеры и вестовые, а уж отставшие, отбившиеся от своих и заплутавшие солдаты обречены были полностью» [8. С. 229].
По словам А. И. Михайловского-Данилевского, Барклаю-де-Толли пришлось идти «среди пламени народной войны» [93. С. 163], а Е. В. Анисимов называет действия финнов посреди своей пустынной тысячеверстной страны «скифским вариантом» [5. С. 308]. Но это, как мы скоро увидим, стало для генерала отличным уроком на будущее.
Фаддей Булгарин задается справедливым вопросом: «Мог ли Рахманов с неполными тремя тысячами человек исполнить поручение Барклая-де-Толли, основанное на предписании графа Буксгевдена?» [31. С. 128]. И он сам же отвечает: «Ему приказано было охранять сообщения с Россией, удерживать Куопио до последней крайности, устрашать неприятеля предприятиями к переправе через озеро, а если удастся, набрать лодок у жителей, нападать на заозерную позицию Сандельса у Тайволы и по прибытии канонирских лодок из озера Саймы в озеро Калавеси решительно переправиться через озеро, разбить Сандельса, овладеть Тайволой, и, наконец, открыть сообщение с так называемым Свердобольским отрядом, то есть с генерал-майором Алексеевым, шефом Митавского драгунского полка, выступившим из Свердоболя в Карелию только с четырьмя эскадронами драгун и 150-ю казаками для усмирения этого обширного, лесистого и болотистого края! Дела невозможные!
Кажется, будто граф Буксгевден почитал наших солдат бессмертными или, по крайней мере, неуязвимыми и одаренными тройной силой против неприятеля, поручая генералам такие дела к исполнению! Забывал он также, что самый мужественный человек требует пищи. Разъезжая по берегу между Гельсингфорсом и Або или живя в одном из этих городов, граф Буксгевден не видел настоящей нужды войска, не имел надлежащего понятия о положении дел и до последней минуты своего командования был твердо убежден, что шведы не намерены держаться в Финляндии и станут отступать при нашем сильном натиске. Донесения наших отрядных начальников о восстании жителей и о вреде, наносимом ими, почитал граф Буксгевден преувеличенными, приписывая их успехи нашей неосторожности, не обращая никакого внимания на местность, благоприятную для партизанских действий, хотя в донесениях государю сравнивал Финляндскую войну с Вандейской» [31. С. 128–129].
Что было делать Василию Сергеевичу Рахманову? Кстати, человеком он был выдающимся, каких немало имелось в русской армии. Выходец из дворян Курской губернии, он учился в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе, из которого вышел поручиком в Тульский пехотный полк. Произошло это в феврале 1785 года, а в августе 1803 года он уже был генералом, успев повоевать с турками и с польскими мятежниками. В 1789 году он был ранен, в 1795 году награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Потом он был ранен в сражении под Пултуском, а за сражение при Гутштадте награжден золотой шпагой с алмазами.
У Ф. В. Булгарина читаем:
«Генерал-майор Рахманов, человек пожилой, старый служивый, храбрый и опытный воин, хотя и не стратег, чувствовал, что данная ему инструкция не может быть исполнена; но он решился защищать Куопио до последней капли крови и не скрывался в этом. Собрав штаб-офицеров и начальников рот, он сказал им без обиняков: “Господа, внушите своим солдатам, что у нас нет другой ретирады, как в сырую землю. Отступать некуда ни на шаг. Если шведы нападут на нас, мы должны драться до последнего человека, и кто где будет поставлен — тут и умирай!”
Рахманов говорил людям, которые понимали его, и офицеры передавали слова генерала воинам, которых эти слова радовали, вместо того чтобы привести их в уныние. Никогда я не видел таких отличных полков, каковы были Низовский и Ревельский пехотные, 3-й егерский (полк Барклая-де-Толли) и Лейб-егерский батальон. Не только у Наполеона, но даже у Цезаря не было лучших воинов! Офицеры были молодцы и люди образованные; солдаты шли в сражение, как на пир: дружно, весело, с песнями и шутками» [31. С. 129–130].
10 июня 1808 года, то есть на третий день после ухода Барклая-де-Толли, полковник Сандельс, собрав множество рыбацких лодок, посадил на них своих солдат и атаковал Куопио.
Полковник Я. А. Потемкин с Гвардейским егерским батальоном вышел навстречу Сандельсу и ударил в штыки. Его солдаты бегом устремились на шведов, и те не устояли, побежав обратно к своим лодкам.
Отряд Сандельса скрылся со своей «флотилией» между заломами лесистого берега, а 13 июня он вновь вышел на берег и напал на отряд Азовского мушкетерского полка, сопровождавший транспорт. Азовцы защищались храбро, но вынуждены были уступить численно превосходящему противнику, и полковнику Сандельсу удалось отбить несколько десятков подвод с мукой.
После этого, набрав еще более лодок, Сандельс почти всеми своими силами атаковал Куопио. Произошло это 15 июня.
Фаддей Булгарин рассказывает:
«День был туманный, и на озере нельзя было видеть ничего в десяти шагах. Сандельс пристал к скалистому берегу, поросшему кустарником, в южном заливе мыса. Наши посты тогда только увидели неприятеля, когда они уже были у самого берега. Некоторые наши пикеты были отрезаны и бросились в лес, другие завязали перестрелку. Несколько казаков прискакали в город с известием, что на нас идет, по казацкому выражению, “видимая и невидимая сила”» [31. С. 131].
Оставив в городе только небольшой гарнизон и пикеты на берегу озера, генерал Рахманов вышел за пределы города со всем своим отрядом. Численность противника ему была неизвестна, но он знал, что к Сандельсу стекаются толпами лучшие стрелки из северного Саволакса и Карелии и, как носились слухи, более двух тысяч этих охотников уже были под его знаменами.
Фаддей Булгарин вспоминал:
«Я был послан со взводом для прикрытия свитского офицера, долженствовавшего рассмотреть, какое направление берет неприятель. Подъехав к скалистому берегу, верстах в трех от города, свитский офицер и я взобрались на скалу и увидели множество лодок, причаливших на большое расстояние от берега, и шведов, шедших в нескольких колоннах по направлению к северо-западу, чтобы выйти на дорогу, ведущую к Куопио. Толпы стрелков шли впереди колонн врассыпную. Неровное местоположение, овраги, холмы и кустарники то скрывали, то открывали перед нами неприятеля, и мы в тумане не могли определить числа его, но заключили, что шведов и крестьян было не меньше трех тысяч человек.
Туман между тем поднимался, и шведские стрелки, увидев нас, бросились вперед, чтобы отрезать нас от Куопио. Мы поскакали в тыл и встретили наш отряд уже в версте от шведов. Рахманов выслал стрелков и стал фронтом перед перешейком, соединяющим с твердой землей мыс, на котором построен город. Началось дело, продолжавшееся с величайшей упорностью с обеих сторон в течение более пяти часов. <…> Если бы шведы вогнали нас в город, то нам надлежало бы или сдаться, или выйти из города по телам неприятеля, пробиваясь штыками, потому что у нас вовсе не было провианта. Избегая блокады в городе, в случае неудачи нам должно было бы броситься в леса, внутрь Финляндии, и идти вперед наудачу для соединения с Барклаем-де-Толли или Раевским, не имея никаких известий об их направлении. Рахманов приказал объявить солдатам о нашем положении и о надежде своей на их мужество. “Не выдадим!” — закричали лейб-егери, смело идя вперед. Соревнование сделалось общим. Едва ли когда-либо дрались с большим мужеством и ожесточением. <…>
Наши отчаянно бросились на шведов, которые, однако же, устояли при первом натиске. Тут началась резня, почти рукопашный бой, и шведы, наконец, уступили нашим. Местоположение позволило выдвинуть вперед наши пушки, и картечи довершили поражение. Шведы обратились к своим лодкам, отстреливаясь и преследуемые нашими на пол-ружейный выстрел. Нашим удалось по камням и оврагам перетащить две пушки на берег. Эти пушки сильно вредили шведам в то время, когда они садились в лодки. Мы провожали их и на озере ядрами, и несколько лодок разбили и потопили при громогласном “ура!” на берегу.
В этом деле отличились в нашем отряде все, от первого до последнего человека, но честь победы принадлежит Низовскому полку и лейб-егерям, сломившим шведскую линию штыками и принудившим шведов к отступлению пылкостью своего наступления и стойкостью. Только тяжелораненые оставались на месте, там, где упали, а кто мог идти, шел вперед раненый и окровавленный. Когда шведы уже отплыли, тогда только стали искать тяжелораненых на поле битвы и выносить на большую дорогу» [31. С. 132–133].
Победа под Куопио была полная, но, к сожалению, она не принесла русским существенной пользы, и генерал Рахманов не в состоянии был исполнить другие поручения Барклая-де-Толли.
В самом деле, нельзя было и думать о нападении на шведские позиции у Тайволы, не имея ни одной лодки. К тому же все сообщения с Россией были прерваны. Отважный Йоган-Август Сандельс оставил вооруженные толпы крестьян в лесах вокруг Куопио, поставив их под начальство шведских офицеров и приказав истреблять русских фуражиров и русские отдельные посты. По свидетельству Булгарина, «эти партизаны отлично исполняли свое дело. Недостаток в съестных припасах заставлял нас высылать на далекое расстояние фуражировать, чтобы забирать скот у крестьян, отыскивая их жилища в лесах, и каждая фуражировка стоила нам несколько человек убитыми и ранеными. Отдельные посты были беспрерывно атакуемы. <…> Почти каждую ночь в Куопио была тревога, и весь отряд должен был браться за оружие. Крестьяне подъезжали на лодках к берегу; в самом городе стреляли в часовых и угрожали ложной высадкой. Не зная ни числа, ни намерения неприятеля, нам надлежало всегда соблюдать величайшую осторожность. Голод и беспрерывная тревога изнуряли до крайности войско. Госпиталь был полон» [31. С. 133].
Михайловский-Данилевский писал:
«В таких обстоятельствах Барклаю-де-Толли представлялось избрать одно из двух: возвратиться в Куопио для обеспечения правого крыла армии и сообщения с Россией, или, предоставя их обороне Рахманова, самому исправить переправы у Коннивеси и продолжать начатое согласно повелениям главнокомандующего движение во фланг и тыл графа Клингспора. Барклай-де-Толли предпочел всеми силами своими удерживать Куопио и оберегать дорогу в Нейшлот, нежели идти против графа Клингспора, а тем оставил он Раевского на произвол собственных сил его» [93. С. 167].
Какие же обстоятельства отмечает авторитетный военный историк?
Прежде всего, и на это указывают практически все участники тех событий, вокруг «кипела война народная». Отряд В. С. Рахманова вынужден был день и ночь отражать неприятеля, и от этого он «приходил в изнурение и был слишком малочислен для охранения берегов озера и дороги от Нейшлота до Куопио, порученной его надзору» [93. С. 167].
Другого выхода у Барклая-де-Толли фактически и не было.
В конечном итоге в этой беспрерывной тревоге и сражениях прошло шесть дней, и на седьмой день, 17 июня, Барклай-де-Толли возвратился в Куопио. Трудно описать ту радость, какую испытали солдаты и офицеры отряда генерала Рахманова, увидев подоспевшую помощь.
Михаила Богдановича потом подвергли упрекам за то, что он не исполнил предписания главнокомандующего, приказавшего ему действовать во фланг фельдмаршалу Клингспору в то время, когда генерал Раевский будет действовать с фронта. Якобы этим он расстроил весь план изгнания шведов из Финляндии летом 1808 года и дал Клингспору время и возможность потеснить Раевского, доведя его до крайности. Кто же высказал ему такие упреки?
На этот вопрос отвечает Фаддей Булгарин:
«Правда, что Барклай-де-Толли не исполнил приказания главнокомандующего, потому что не мог исполнить и действовать по плану, начертанному в кабинете главнокомандующего, без малейшего соображения обстоятельств, без всякого внимания на положение северовосточной Финляндии. <…> Легко было главнокомандующему, разложив карту Финляндии, играть в стратегию, как в шахматы; но Финляндия была не спокойная и безмолвная шахматная доска, и возмущенный народ — не пешки!» [31. С. 134].
Если бы Буксгевден находился на месте, он бы знал, что Барклай-де-Толли получал самые отчаянные донесения от Рахманова из Куопио — генерал сообщал, что у него скоро кончатся патроны, что его отряд может погибнуть в развалинах города, мужественно защищаясь, но едва ли будучи в состоянии долго отбивать неприятеля. Михаил Богданович рассудил, что если Сандельсу удастся вытеснить русских из Куопио, то будет открыт весь правый фланг армии, а граница окажется не защищена. Именно поэтому он и «решился взять на свою ответственность неисполнение предписания главнокомандующего» [31. С. 91].
«Что было делать? Барклай знал, что гарнизон в Куопио слаб <…> и ждать помощи Рахманову неоткуда. Вместе с тем, его помощи ждал и Раевский, к которому обязывал его идти приказ главнокомандующего.
Как поступить, соблюдая святость приказа и сохраняя верность первой воинской заповеди: “Сам погибай, а товарища выручай”?
Барклай принял единственно возможное решение: разделил свой отряд на две части и одну послал на помощь Раевскому, а с другой пошел к Куопио» [8. С. 230].
Михаил Богданович выслал из состава своих войск части двух пехотных полков с сотней казаков под начальством уже упомянутого нами полковника Е. И. Властова на помощь генералу Раевскому, а сам возвратился с остальной частью своего отряда в Куопио.
Впрочем, Раевскому это не помогло — не дождавшись подкрепления, он был разбит. Зато Куопио и отряд генерала Рахманова были спасены.
Прошу простить за длинную цитату, но оно того стоит — вот что писал Ф. В. Булгарин:
«Барклай-де-Толли вступил в Куопио ночью, уже по пробитии вечерней зори, с 17-го на 18-е июня. Войско расположилось на биваках за городом и развело огни. Светлая северная ночь омрачена была сильным туманом. Прибытие штаба и множества офицеров в город произвело некоторую суматоху. Кто искал для себя квартиры, кто отыскивал знакомых, товарищей; на улицах стояли повозки и лошади; для больных искали помещения и т. п. У меня на квартире собрание офицеров было обыкновенное. К ужину подали целого жареного барана, которого я накануне купил за два червонца у казака. Мы веселились, шутили, между тем как уланы вносили в соседнюю залу солому, где я располагал уложить моих гостей на отдых… Вдруг раздался пушечный выстрел, и стекла в окнах задрожали… другой выстрел, третий, четвертый… потом ружейные выстрелы… Мы отворили окна — выстрелы раздавались на озере и за городом, а в городе били тревогу… Все гости мои побежали опрометью к своим полкам и командам; я велел поскорее седлать лошадь и поскакал на наше сборное место, к кирке. Эскадрон уже строился. Это был полковник Сандельс, который, пользуясь туманом, прибыл из Тайволы, чтобы пожелать нам доброй ночи и спокойного вечного сна! Устлав досками несколько лодок, соединенных бревнами, он таким образом устроил две плавучие батареи и, посадив весь свой отряд на лодки, атаковал Куопио с трех сторон: с желтой мызы, с южной стороны перешейка и у самого северного предместья, перед которым находится лес. Весь наш отряд выступил из лагеря, и Барклай-де-Толли, не зная, где неприятель и в каком числе, высылал батальоны на те места, где завязывалась перестрелка с нашими передовыми постами и где предполагали найти неприятеля. Из пушек, поставленных на берегу, стреляли наудачу. На большой площади поставлен был резерв в сомкнутой колонне, с двумя пушками. Ружейные выстрелы гремели вокруг города. Везде была страшная суматоха, везде раздавались крики и выстрелы и ничего нельзя было видеть, кроме ружейного огня…
Наконец, с утренней зарей рассеялся туман, и Барклай-де-Толли, проскакав по всей линии, тотчас распорядился. К желтой мызе послана была немедленно помощь. Нашего полка эскадрон князя Манвелова поспешил туда на рысях, взяв на каждую лошадь по одному егерю 3-го егерского полка. Против главной силы шведов, ломившихся в город с правой стороны Куопио, выступил сам Барклай-де-Толли с частями Низовского и 3-го егерского полков и двумя пушками. Полк Ревельский мушкетерский, Лейб-егерский батальон и наш эскадрон составляли загородный резерв.
Битва кипела с величайшим ожесточением на всех пунктах. Перед нами в лесу была сильная ружейная перестрелка. Низовский мушкетерский и 3-й егерский полки при всей своей храбрости не могли противостоять шведам в стрелковом сражении врассыпную, в лесу. Саволакские стрелки и даже вооруженные крестьяне, охотники по ремеслу, имели перед нашими храбрыми солдатами преимущество в этом роде войны, потому что лучше стреляли и, привыкнув с детства блуждать по лесам и болотам за дичью, были искуснее наших солдат во всех движениях. Притом же туземцы знали хорошо местность и пользовались ею. Шведы имели несколько маленьких пушек, или фальконетов (без лафета), которые они носили за стрелковой цепью и, положив их на камни, стреляли в наших картечью, когда наши собирались в кучу. Постепенно выстрелы раздавались ближе и, наконец, наши стрелки начали выходить из большого леса на то пространство, где стоял резерв.