Барклай-де-Толли уехал из Франции в октябре 1815 года, вместе с императором Александром. Он направлялся в Варшаву, где вновь располагалась Главная квартира его армии.
Но уже в начале декабря 1815 года Александр I пригласил Барклая-де-Толли в Санкт-Петербург. Возвращение его в столицу было триумфальным, о чем Михаил Богданович так писал жене:
«Я приехал сюда 10-го вечером (по старому стилю. — С. Н.), 11-го готовилась торжественная встреча, которую я преждевременным прибытием думал отклонить. Тем не менее, я был встречен у заставы флигель-адъютантом, который имел поручение поздравить меня именем государя с приездом, осведомиться о моем здоровье и сопровождать к назначенному для меня помещению. Там ожидали меня почетный караул Семеновского полка, несколько ординарцев, прекрасно устроенный дом с прислугой, кухней и экипажем от двора.
Я хотел отпустить почетный караул и отблагодарить флигель-адъютанта, но он объявил, что получил приказание состоять при мне все время моего пребывания, и поехал доложить государю о моем приезде. При возвращении он передал самое лестное приветствие от императора и желание его величества, чтобы почетный караул остался» [8. С. 513].
По окончании официальных церемоний Барклай-де-Толли имел доверительную беседу с государем, а потом он «занял Главную квартиру в Могилеве на Днепре» [11. С. 384], куда было решено перевести штаб 1-й армии.
Приехав в Могилев, Михаил Богданович все свое время отдавал службе и «ревностно старался усовершенствовать все части вверенной ему армии» [11. С. 384].
В 1817 году он сопровождал Александра I в путешествии по стране, предпринятом с инспекционными целями. При этом он продолжал настойчиво внедрять передовые методы обучения войск. В частности, в 1818 году в его армии были изданы «Правила рассыпного строя, или наставление о рассыпном действии пехоты для егерских полков и застрельщиков всей пехоты». Через два года эти правила были дополнены и распространены во всей Русской армии.
Между тем здоровье князя все более и более ослабевало. «Видя силы свои совершенно изнуренными, он испросил позволение отъехать на теплые воды, надеясь получить излечение» [141. С. 159]. Так посоветовали медики, и Михаил Богданович, получив высочайшее разрешение отойти от дел на два года, отправился на лечение в Карлсбад (Карловы Вары в Чехии).
Однако поездке этой не суждено было состояться. Проезжая через Восточную Пруссию, неподалеку от Инстербурга (ныне — город Черняховск), Барклай-де-Толли почувствовал себя совсем плохо. Он жаловался на боли в груди.
Его перевезли на мызу Штилицен (поместье Жиляйтшен — ныне поселок Нагорное Черняховского района Калининградской области), что в шести верстах от Инстербурга, где он и скончался 14 (26) мая 1818 года, на 61-м году жизни (если считать, что родился Михаил Богданович все же в 1757 году), «к общему сожалению соотечественников и всех тех, кои видели в нем одного из знаменитых полководцев своего времени» [141. С. 159].
Тело покойного забальзамировали, чтобы отвезти в Россию, а сердце захоронили на небольшом возвышении в трехстах метрах от мызы Штилицен.
Прусский король Фридрих Вильгельм III отреагировал на эту смерть мгновенно. Он выслал в Инстербург почетный караул, и пруссаки сопровождали гроб с телом Барклая-де-Толли до самой русской границы.
Торжественная церемония похорон фельдмаршала состоялась в Риге. Барклай-де-Толли часто бывал в этом городе, ведь в Риге жили его многочисленные родственники, а двоюродный брат Август-Вильгельм Барклай-де-Толли (1752–1826) в трудный для города 1812 год был его бургомистром.
В тот день весь город был в трауре. На мостах висели черные полотнища, а в рижских церквях били в колокола. День был объявлен нерабочим.
Во дворе кирхи Святого Якоба состоялось отпевание и отдание воинских почестей — в присутствии священнослужителей всех конфессий[55] и гражданской администрации города, а также военного гарнизона под командованием генерал-лейтенанта И. Ф. Паскевича — позже генерал-фельдмаршала, светлейшего князя Варшавского, графа Эриванского.
Через пять лет, в 1823 году, недалеко от Бекгофа, лифляндского родового имения вдовы Барклая-де-Толли, был построен великолепный мавзолей. Деревушка, возле которой находится мавзолей, в настоящее время называется Йыгевесте, и находится она на территории Южной Эстонии.
В этот мавзолей, представляющий собой памятник-часовню со склепом и названный впоследствии «Великой гробницей Эстонии», были перенесены останки Михаила Богдановича.
Император Александр назначил Елене Ивановне Барклай-де-Толли, вдове покойного, ежегодную пенсию в 85 тысяч рублей, а император Николай I в 1826 году «увековечил память знаменитого полководца наименованием 2-го карабинерного полка Карабинерным фельдмаршала князя Барклая-де-Толли полком» [11. С. 384].
Елена Ивановна, получившая в 1814 году звание статс-дамы, скончалась в 1828 году. Она была похоронена в Бекгофе, в мавзолее, где погребен ее муж.
Мнение историка А. Г. Тартаковского:
Военный министр и главнокомандующий самой крупной и боеспособной армией стал предметом ожесточенной критики — вплоть до клеветнических, задевавших его честь и достоинство обвинений в измене. Результатом этого явилось, как известно, назначение единым Главнокомандующим М. И. Кутузова, фактическое отстранение Барклая от руководства боевыми действиями и его вынужденный отъезд 22 сентября из армии. И хотя менее чем через полгода он был возвращен на ключевые командные посты, с блеском провел заграничные кампании 1813—1814годов, удостоился наивысших воинских званий, наград и почестей, постигшая его осенью 1812 года опала отбросила мрачную тень на всю оставшуюся жизнь полководца и на его посмертную судьбу. Жаркие, остро национально окрашенные споры 1812 года вокруг отступательной стратегии Барклая и его личности отозвались во всем последующем развитии исторических воззрений, публицистики, литературы.
Трагический разлад Барклая с обществом и сама его величественная фигура с непревзойденной художественной силой запечатлены в гениальном стихотворении Пушкина «Полководец» и в ряде его проницательных высказываний в ходе бурной полемики середины 1830-х годов по поводу оценки заслуг военачальников 1812 года. Суть своей поэтической апологии полководца Пушкин афористически емко выразил в максиме: «Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории. Не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства, но его характер останется вечно достоин удивления и поклонения».
Прозвучавший в 1912 году вывод военного историка А. Т. Борисевича о том, что «могучими… выразительными стихами великий Пушкин прозорливо прославил “Полководца ” Барклая-де-Толли, но историки все еще медлят “отдать справедливость”», — вывод этот представляется верным отчасти и по отношению к XX веку, ибо еще в 1940–1950 годах историки не только «медлили» отдать Барклаю справедливость, но всячески принижали и замалчивали его полководческие усилия, подвергая его беспримерно грубому поношению. И лишь в последние два-три десятилетия предубеждение к памяти Барклая начало, наконец, хотя и медленно, но устойчиво преодолеваться.
Нельзя не признать, что имя Барклая, как ни одного другого русского военачальника той эпохи, было окружено плотной завесой противоречивых и стереотипных, не подкрепленных фактическими данными суждений, всякого рода «вообразительными сказаниями, догадками и толками», иногда и чисто фантастического свойства. Некоторые же стороны его военно-политической деятельности оказались вовсе скрытыми даже для соприкасавшихся с ним лиц и до сих пор остаются в исторической литературе еще во многом невыясненными.
Одна из причин этого — скудость мемуарных источников. Сам Барклай, избегавший ассоциаций с тяжкими впечатлениями лета и осени 1812 года, своих воспоминаний после войны не записывал и неохотно делился ими с окружающими. Свидетельства современников о полководце разбросаны, как правило, в их обширных мемуарных повествованиях. Воспоминания же, написанные специально о Барклае, насчитываются буквально единицами [134. С. 44–45].
Мнение адъютанта Барклая-де-Толли, впоследствии — прославленного партизана генерал-лейтенанта А. Н. Сеславина:
Он первый ввел в России систему оборонительной войны, дотоле неизвестной. Задолго до 1812 года уже решено было, в случае наступления неприятеля, отступать, уступать ему всю Россию до тех пор, пока армии не сосредоточатся, не сблизятся со своими источниками, милиция не сформируется и образуется, и, завлекая таким образом внутрь России, вынудить его растягивать операционную свою линию, а чрез то ослабевать, теряя от недостатка в съестных припасах людей и лошадей.
Наполеон, ожидая долгое время от россиян наступательной войны, а вместе с тем верной гибели армии и рабства любезного нашего Отечества, сам наступил.
С первого шага отступления нашей армии близорукие требовали генерального сражения; Барклай был непреклонен. Армия возроптала. Главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора — клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, разбивающихся о подошву ее, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был, как и она, неколебим в достижении предположенной им великой цели.
В одну ночь прибыл из арьергарда адъютант его Сеславин, впоследствии партизан, которого он любил и употреблял также по квартирмейстерской части, с приказанием доносить ему лично обо всех важных обстоятельствах. Выслушав донесения, Главнокомандующий спросил: «Какой дух в войске и как дерутся и что говорят?» — «Ропщут на вас, бранят вас до тех пор, пока гром пушек и свист пуль не заглушат их ропот». Барклай отвечал: «Я своими ушами слышал брань и ее не уважаю; я смотрю на пользу Отечества, потомство смотрит на меня… Все, что я ни делаю и буду делать, есть последствие обдуманного плана и великих соображений, есть плод многолетних трудов. Теперь все хотят быть главными… И тот, который долженствовал быть мне правою рукою, отличась только под Прейсиш-Эйлау в полковницком чине, происками у двора ищет моего места; а дабы удобнее того достигнуть, возмущает моих подчиненных».
Блаженной памяти государь император Александр, уступая гласу народа, назначил главнокомандующим фельдмаршала Кутузова. С сего времени злоба не имела пределов: Барклай был в уничижении, терпел оскорбления всякого рода. Настало Бородинское сражение; произведя чудеса неослабного мужества и восторжествовав над многочисленным неприятелем, Барклай не хотел жить; он искал смерти. Но судьба вела его к величию: Бауцен, Кульм, Лейпциг, Париж обессмертили имя его и привели в храм славы [134. С. 46].
Мнение историка Д. Н. Бантыш-Каменского:
Князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли, высокого роста, сухощавый, был любим войском за справедливость, беспристрастие, ласковое, кроткое обращение. Соединял с глубокими познаниями в военном искусстве храбрость и необыкновенное хладнокровие на поле брани. <… >
Он не отличался предприимчивостью, был даже иногда слишком осторожен, но распорядителен. В тяжком 1812 году, готовя верную погибель врагам, он следовал искусно начертанному плану, отступал без потерь перед многочисленными полчищами неприятельскими. Его обвинили тогда в бедствиях Отечества!
Только неизменное доверие монарха и внутреннее убеждение в правоте своей поддерживали в то время опытного полководца. Настояние Барклая-де-Толли, чтобы союзные армии действовали против Наполеона массой, не растягивались, способствовало успехам нашего оружия.
Переход через Кваркен (1807) — украшение истории военных походов россиян. При Янкове и Ландсберге, начальствуя передовыми войсками, он выдержал напор почти всей французской армии. В Бородинской битве остановил натиск неприятеля на левый наш фланг, опрокинул его конницу при атаке на центр. Не дал сбыться под Бауценом намерению Наполеона обойти наше правое крыло. Под Кульмом довершил разгром Вандамма. У Лейпцига, заняв высоты и уверенный в победе, щадил войско свое, действовал артиллерией, овладел Бельвиллем. Такой очерк бессмертных подвигов Барклая-де-Толли дает ему неоспоримое право на признательность соотечественников [11. C. 384].
Мнение писателя и биографа С. И. Ушакова:
Победы его при завоевании Финляндии; сражения при Бородине, Кенигсварте, Теплице, Лейпциге и Париже пребудут навсегда незабвенными памятниками воинской его славы!
Частная или домашняя жизнь князя Михаила Богдановича Барклая-де-Толли не менее также преисполнена совершенств и добродетелей; он был чужд всякой личности; честность и терпение в злополучии были отличнейшими чертами великой души его; слава и счастие никогда не возрождали в нем гордости и надмения; он был в дружбе верен, в обхождении кроток и ласков: одним словом, он как в общественных, так и в частных делах был столь же великим вельможею, сколь великим полководцем являл себя на полях брани [141. С. 160].
От брака с Хеленой-Августой фон Смиттен (Еленой Ивановной) Михаил Богданович имел сына, родившегося 10 июля 1798 года, которого звали Эрнст-Магнус (Максим Михайлович) Барклай-де-Толли.
Максим Михайлович стал полковником и флигель-адьютантом. Был женат первым браком на баронессе Леокадии фон Кампенгаузен (1807–1852), а вторым браком — на баронессе Александре фон Тизенгаузен (урожденной фон Крамер, 1814–1866). Оба эти брака оказались бездетными. Он скончался 17 октября 1871 года, не оставив потомства, а в 1872 году его титул и фамилию получил право носить его двоюродный племянник — Александр-Магнус-Фридрих (Александр Петрович) Веймарн, родившийся 22 декабря 1824 года.
Связано это с тем, что к 1871 году умерли все братья Михаила Богдановича и его племянник (сын Ивана Богдановича) Андрей Иванович Барклай-де-Толли. Что же касается Кристины-Гертруды Барклай-де-Толли, родной сестры Михаила Богдановича, то она после себя оставила одних лишь дочерей, одна из которых вообще умерла незамужней. Так что с этой стороны род Барклаев-де-Толли угас.
Александр Петрович фон Веймарн был сыном генерала Петра Федоровича фон Веймарна (1795–1846) и его супруги, гофмейстерины двора Августины Максимовны (Кристины-Августы) (1803–1887), — дочери сестры Михаила Богдановича — Кристины-Гертруды Барклай-де-Толли, в замужестве фон Людер (1770–1865).
В 1812 году Петр Федорович фон Веймарн был подпоручиком Елецкого пехотного полка, участвовал в Отечественной войне. Был ранен в Бородинском сражении, награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость». Принял участие в Заграничном походе, был произведен в поручики и награжден орденами Святой Анны 3-й степени и Святого Владимира 4-й степени. В 1831 году — генерал-майор, начальник штаба Гвардейского корпуса; в 1840 году произведен в генерал-лейтенанты, в 1842 году — назначен дежурным генералом Главного штаба.
От Кристины-Августы фон Людер, племянницы М. Б. Барклая-де-Толли, на которой он женился в 1822 году, Петр Федорович имел девять детей. Его старшему сыну Александру Петровичу фон Веймарну (1824–1905) и был пожалован титул князя Барклая-де-Толли, «дабы не пресеклось в потомстве славное имя» [65. С. 330].
Стоит отметить, что род фон Веймарнов, происходивший из бюргеров города Любека, дал целую плеяду славных генералов русской армии. Произошло это после присоединения Остзейских земель к России в ходе Северной войны 1700–1721 годов. В частности, Ганс-Генрих (Иван Иванович) фон Веймарн, уроженец острова Эзель, был генерал-квартирмейстером в армии генерал-фельдмаршала С. Ф. Апраксина. Этот человек «с 1764 по 1772 г. занимал пост посла в Варшаве и командующего русскими войсками в Польше (под его начальством отличился в военных действиях А. В. Суворов)» [143. С. 74]. Генерал-майором был его внук — Петр Евстафьевич фон Веймарн (1749–1805), так же, как и внук последнего, — генерал-майор Петр Владимирович фон Веймарн (1812–1855), начальник штаба 3-го пехотного корпуса, погибший в сражении у реки Черная во время Крымской войны. Братья Петра Владимировича — Александр Владимирович фон Веймарн (1813 г. р.) и Федор Владимирович фон Веймарн (1827 г. р.) — были генерал-лейтенантами.
По другой линии рода фон Веймарнов генерал-майорами стали братья Федор Федорович (1789–1853) и Иван Федорович фон Веймарн (1800–1846), а их племянник Платон Александрович фон Веймарн (1834–1893) был генерал-лейтенантом, чиновником для особых поручений при военном министре.
Генералами от инфантерии стали братья князь Александр Петрович Барклай-де-Толли-Веймарн и Федор Петрович фон Веймарн (1831–1913) — сыновья племянницы Михаила Богдановича Барклая-де-Толли.
Напомним, что в ноябре 1872 года Александру Петровичу фон Веймарну «было дозволено принять титул и фамилию князя Барклая-де-Толли и потомственно именоваться князем Барклаем-де-Толли-Веймарн» [143. С. 35]. Это значит, что высочайшее разрешение было распространено и на потомство Александра Петровича. 28 марта 1880 года был утвержден новый родовой герб, заменивший тот, что был утвержден для Михаила Богдановича в 1818 году.