- Сколько просите времени на подготовку поиска?
- Двое суток, - ответил Николай Чугунов.
- Не мало ли?
- Нет. Мы давно одно место приметили. Изучили все подходы к переднему краю. Нужно только уточнить кое-какие детали.
Вместе с командиром роты мы еще и еще раз подробно обсудили этот план. Чугунов и Яковлев пробрались совсем близко к переднему краю противника, за линию нашего боевого охранения, и двое суток изучали распорядок дня врага. Уточнили время смены боевого охранения, часовых в траншее и у землянок, время завтрака и обеда. Дважды на ничейной земле, на наблюдательном пункте разведчиков, пришлось побывать и мне.
С песчаного бугра, где они засели, хорошо просматривалась опушка леса. В этом лесу, прямо перед бугром, у противника два замаскированных пулеметных дзота. Несколько ближе к нам, метрах в двухстах, тянется вдоль опушки вражеская траншея, прикрытая проволочным заграждением. Справа поблескивает в камышовой оправе озеро. От нас к нему и далее, за передний край врага, идет хорошая шоссейная дорога. Это и есть место, облюбованное разведчиками для вылазки во вражеский тыл. Там, за траншеей и дзотами, в глубине леса должны быть землянки. Там надо взять "языка" и вытащить его сюда, к нашему боевому охранению.
Вечером, накануне поиска, я еще раз побывал в 4-й роте лейтенанта Марюшко, которая несла здесь службу боевого охранения. Проверил взаимодействие стрелков и пулеметчиков с артиллерией и минометами, выделенными для обеспечения действий разведчиков.
Настала ночь. Тучи заволокли небо. Николай Чугунов и Борис Яковлев попрощались с нами, выбрались из окопа и сразу же растворились в темноте. Сидим, ждем, слушаем звуки летней ночи. Квакают лягушки, временами плачет сова. Больше ничего. Проходит час, другой. Тишина. Значит, прошли "передок". Нервное напряжение несколько спадает, возвращаюсь в штаб дивизии.
Почти до трех часов дня у противника было тихо. Потом поднялась беспорядочная стрельба, ударили и наши пулеметы, их поддержала артиллерия. Первое сообщение от лейтенанта Марюшко обрадовало: разведчики возвратились с пленным. Потом узнали подробности.
Разведчики удачно пробрались во вражеский тыл, наметили объект вместительную землянку, притаились. Ждали до двух часов дня. Финны, человек 20, собрались к этому времени в землянку обедать. Около нее поставили часового. Тот постоял, походил, наконец сел. Чугунов подобрался к нему, оглушил прикладом. Заткнули часовому рот, связали. Яковлев отворил дверь в землянку, швырнул туда противотанковую гранату. Подхватили пленного, стали отходить. Противник немного замешкался, потом открыл сильный минометный и ружейно-пулеметный огонь. Когда разведчики были уже рядом с окопами нашего боевого охранения, осколками разорвавшейся мины один из героев этого смелого поиска, рядовой Б. К. Яковлев, был смертельно ранен. Легкое ранение получил и пленный. Рядовой Н. И. Чугунов доставил его в штаб дивизии. После перевязки в медсанбате пленного допросили. Выяснилось, что активные передвижения финских частей не были связаны с сосредоточением на этом участке новых сил и средств. Это подтвердили потом и другие источники информации.
- Так, в постоянных стычках с противником, в боях местного значения, в непрерывной работе по усовершенствованию оборонительных позиций протекали боевые дни и ночи полка на Карельском перешейке на переломе весны и лета второго года войны.
В должности начальника разведки 20-й стрелковой дивизии я пробыл недолго. Уже в конце июня 1942 года получил новое назначение - старшим помощником начальника оперативного отдела нашей же 23-й армии. Войска армии прикрывали Ленинград с севера, обороняясь на Карельском перешейке, от западного побережья Ладожского озера до Финского залива.
Командовал армией генерал-майор Александр Иванович Черепанов. С ним вместе мне теперь приходилось бывать и в штабе фронта, на заседаниях Военного совета, видеть в деловой обстановке руководителей обороны Ленинграда - членов Политбюро ЦК ВКП(б) Климента Ефремовича Ворошилова и Андрея Александровича Жданова. Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов был представителем Ставки на нашем фронте, генерал-лейтенант А. А. Жданов - членом Военного совета фронта. Фронтом командовал генерал-лейтенант артиллерии Л. А. Говоров.
На всю жизнь запомнил я один урок, преподанный нам Андреем Александровичем Ждановым. Военный совет обсуждал доклад нашего командарма. Жданов обратился к ведущему заседание К. Е. Ворошилову:
- У меня вопрос к командующему двадцать третьей армией.
- Пожалуйста, - ответил маршал.
- Товарищ Черепанов, почему армия сидит в обороне? Почему не наступает?
- Не позволяет соотношение сил, - ответил командарм. - Вы же знаете это, товарищ член Военного совета.
- Да, знаю, - продолжал Жданов. - Из вашего доклада следует, что снайперы двадцать третьей армии уничтожили примерно пятнадцать процентов солдат и офицеров противостоящих нам финских войск. Так что же: должны мы принять эту цифру как достоверную? Можно опираться на нее в дальнейших расчетах и планах? Или она требует проверки и уточнения? Короче говоря, не является ли эта цифра плодом бурной фантазии ваших подчиненных? Стремлением заработать чины и ордена бумажными победами?
От этих слов меня бросило в жар. Как будто лично я давал эти цифры, хотя занимался я совсем другими вопросами. Нет, командарм не может, да и не должен проверять каждую цифру своего доклада. Для этого у него имеется штабной аппарат, в том числе мы, работники оперативного отдела. А мы-то и оплошали. Собрали дивизионные сводки, произвели одно из простейших арифметических действий - сложение, передали для доклада и на том успокоились. А ведь полученная сумма вражеских потерь должна была и нас насторожить - слишком она велика. Грубо говоря, дутая цифра.
Урок, преподанный нам Андреем Александровичем Ждановым, стал предметом большого разговора в штабе армии - и на служебных совещаниях и на партийных собраниях. Выяснилось, что такого рода преувеличениями грешат не одни только сводки снайперской боевой работы. По указанию генерала А. И. Черепанова, штаб армии разработал целый ряд мероприятий, резко повысивших действенность контроля над донесениями из соединений и частей. Ну, а для себя я сделал вывод, который народная мудрость давно и четко сформулировала в поговорке: "Лучше горькая правда, чем сладкая ложь".
6 сентября, когда по заданию Военного совета армии я проверял организацию противотанковой обороны в районе Васкелево, Лемболово, меня догнала телефонограмма. В ней был приказ немедленно вернуться в штаб армии. Там от начальника штаба генерал-майора В. А. Крылова я узнал, что получен приказ откомандировать меня в штаб Ленинградского фронта. Получил предписание и, попрощавшись с товарищами, выехал в Ленинград.
Гвардейцы на Ловати
И вот я опять в Ленинграде, в старинном здании Главного штаба, где разместился штаб Ленинградского фронта. Принявший меня в отделе кадров командир сообщил:
- Приказано направить вас в Москву, в Главное управление кадров Красной Армии. Причина вызова нам неизвестна. Полетите самолетом. Машину на аэродром найдете внизу, у подъезда.
Он вручил мне необходимые документы, поздравил с присвоением очередного воинского звания "подполковник". У подъезда я увидел грузовичок-полуторку, в нем - трех офицеров. Спрашиваю шофера:
- На аэродром?
Из кузова отвечают:
- Садись, Илларион Григорьевич. Тебя ждем.
Гляжу: так это же подполковник Иван Никитович Кожушко, сослуживец по 23-й армии. Да и лица других товарищей мне знакомы.
- Тоже в Москву?
- Туда, - отвечают.
- В. Главное управление кадров?
- Точно.
- Значит, вместе...
Мы отправились на аэродром. Там переночевали и транспортным самолетом Ли-2 вылетели в Москву. Всю дорогу гадали о причине вызова. Вскоре приземлились в столице. Нас, привыкших к сурово-аскетическому, фронтовому Ленинграду, ошеломила московская живая суета. И только общий ритм этой жизни - энергичный, деловой, жесткий - напоминал, что линия фронта не так далека и от Москвы.
Из Главного управления кадров нас направили в штаб воздушно-десантных войск на прием к командующему генерал-лейтенанту А. В. Глазунову. Беседа с ним заняла около часа. Генерал сообщил, что все мы будем служить в 20-й воздушно-десантной бригаде, которую нам предстоит сформировать. Подполковник И. Н. Кожушко назначен командиром бригады, я - начальником штаба.
После беседы с командующим в тот же день мы выехали к месту формирования бригады - в старинный подмосковный зеленый город. Формироваться начали, как говорится, с нуля. Однако, благодаря постоянному вниманию и помощи командования, дело у нас продвигалось быстро. Прибыл личный состав: почти все комсомольцы, ребята физически сильные, ловкие. Принимая пополнение, вооружение, боевую технику, строя землянки, учебные и подсобные помещения, мы одновременно начали интенсивные занятия с вновь прибывшими людьми, чтобы как можно быстрее подготовить десантников к боевым действиям в тылу врага. Пригодился здесь не только наш фронтовой опыт. Мне, например, пришлось вспомнить и свою службу на пограничных заставах в довоенные времена. Делился с молодежью теми знаниями и навыками, которые равно нужны и в пограничном дозоре, и при действиях во вражеском тылу. Весь личный состав бригады совершил по четыре парашютных прыжка с самолета.
Так в напряженной работе прошла осень, наступила зима. Мы заканчивали формирование бригады, когда 8 декабря получили новый приказ: 20-я воздушно-десантная бригада переформировывалась в 1-й гвардейский воздушно-десантный полк{5}. Вместе с другими гвардейскими полками - 11-м и 16-м, а также с 6-м гвардейским артполком 1-й полк вошел в состав 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Подполковник И. Н. Кожушко был назначен начальником штаба дивизии, а я - командиром 1-го полка.
Переформирование 20-й бригады в полк мы завершили в течение нескольких дней, так как их штаты не очень отличались. Три стрелковых батальона и артиллерия бригады целиком перешли в 1-й полк. Из 4-го батальона сформировали две роты автоматчиков, две роты противотанковых ружей, взводы конной и пешей разведки. Сильно сократился штабной аппарат. Во главе штаба полка был поставлен майор Гуторов Сергей Михайлович - отлично подготовленный офицер.
Моим заместителем по политической части был назначен майор П. Д. Терехин. Мы с ним сразу сработались. Петр Дмитриевич был человек спокойный, немногословный, внутренне собранный. Едва прибыв в полк, он сумел сколотить вокруг себя крепкий актив. Во всех подразделениях создавались партийные и комсомольские организации, партийно-политическая работа закипела.
Не было пока в полку заместителя по тылу, и я решил временно назначить на эту должность старшего лейтенанта В. И. Крайнева. Василий Иванович., старый коммунист, до войны директор крупного совхоза, много и хорошо потрудился, чтобы обеспечить формирующийся полк всеми видами материального снабжения. Давая ему то или иное поручение, я знал, что оно будет выполнено в срок. Любил Крайнев свое дело и вскоре был утвержден в занимаемой должности.
Однажды в штабную землянку вошел незнакомый мне майор. Представился:
- Майор Сологуб. Назначен вашим заместителем по строевой части.
Немногословен, взгляд открытый. Одет строго по уставу: никакого фронтового форса. На фронте с первого дня войны. Дрался с фашистами и под Москвой. Словом, кадровый командир с богатым боевым опытом.
Я рассказал Сергею Егоровичу Сологубу о наших делах и трудностях. Беспокоило нас основное командное звено - комбаты. К Виктору Григорьевичу Мыльникову, командиру 1-го батальона, у меня претензий не было. Наоборот, я имел в его лице надежную опору. Кадровый офицер, лет 30-ти, коренастый, круглолицый, загорелый, он все делал основательно. Внешне медлительный, в боевых делах, как я имел возможность убедиться, он был быстр и умел. И недаром только за один сорок третий год Виктор Григорьевич был трижды награжден орденом Красного Знамени.
2-м батальоном командовал старший лейтенант Чистяков Василий Сергеевич. Было ему 22 года, военное образование - ускоренные командирские курсы. Конечно, молодость не беда. Под Ленинградом в августе сорок первого куда более юные, 18-летние курсанты вели в бой подразделения, наспех собранные из отступавших бойцов, дрались с врагом отважно и умело, и спрашивали мы с них без скидок на молодость, неопытность и т.д. А вот старший лейтенант Чистяков был не в меру говорлив, тороплив и всеми силами стремился убедить окружающих в своих отменных деловых качествах. Такое сложилось у меня о нем первое впечатление, которое, к сожалению, подтвердилось. Чистяков часто принимал решения и отдавал распоряжения, не продумав их как следует. Бывало, увидит непорядок в подразделении, вызовет командира и, не выслушав его, принимается отчитывать. Суетился много, мелькал тут и там, видимость работы была, а настоящей отдачи не чувствовалось. И еще заметил я в нем крайне опасную для командира черту - неправдивость. Иногда из-за поверхностного знания дела он вводил в заблуждение штаб полка.
Обо всем этом я рассказал майору Сологубу и просил его взять комбата-2 под жесткий контроль. Сологуб, со своей стороны, предложил, не откладывая в долгий ящик, провести с командным составом беседу на тему "Правдивая информация в бою и ее влияние на ход и исход боя". Он кратко перечислил мне факты, на которых намеревался построить беседу. Когда мы заканчивали разговор, вошел замполит майор Терехин.
Он сказал, что подобрал во 2-й батальон, к Чистякову, заместителя по политчасти - старшего лейтенанта Новика Александра Антоновича, человека прямого, искреннего. Неправдивости он не терпит и в случае необходимости одернет комбата-2, да и вообще поможет ему выработать правильный стиль работы.