В день отъезда к Татьяне пришли все ребята-толкинисты, которые были на игре. Собралась большая шумная компания, и Ника была рада им, встретиться с Виктором наедине или, что еще хуже, в ожидании провести время до отлета одной ей было бы невыносимо. А в компании друзей все казалось хорошо. Никто и не заметил, что Вероника грустит, только Таня. Но подруга ничего не сказала, не стала, расспрашивать, да и что Ника могла бы объяснить?
Она запуталась в своих чувствах. Неуверенность Виктора, его молчание задели ее. Ника возвращалась домой такой же свободной, как уехала оттуда. Ничего не произошло, Виктор показывал ей город, и только. Так она думала в первый день, следовало также думать и потом! Не строить воздушных замков, не мечтать, не влюбляться…
У него своя жизнь, а у нее своя. Тогда зачем все это было? Зачем? Прогулки по городу, Летний Сад, Павловск, Нева, Мариинский театр, их разговоры и главное — вчерашний день. Закат…
Как он мог молчать?!
Ника сердилась на Виктора и хмурилась посреди разговора с друзьями. Когда ее стали спрашивать, что не так — она сослалась на головную боль и заботы, на то, что не все вещи собраны. Это было не так, Ника собралась еще ночью, все равно не могла уснуть. На день отлета остались незначительные мелочи, главное было завершено. Вероника возвращалась домой.
Ребята ушли часа в четыре, а в шесть приехал Виктор. Он выглядел усталым и озабоченным, но не отказался выпить чаю с девушками.
Потом они еще немного посидели, посмотрели фотографии с игры. Около семи Вяземский отнес вещи Ники в машину, когда забирал ковровую сумку сказал:
— Ну, прощайтесь, я не буду мешать, подожду внизу. Покурю.
И вот, они снова поехали через весь город. По Петроградской стороне, через Троицкий мост, по Фонтанке, потом по Московскому проспекту.
День был пасмурный, накрапывал дождь. Ника смотрела на город через заплаканные стекла джипа. Ей и самой хотелось плакать.
Накануне она долго думала чтобы подарить Виктору на память, но так ничего и не нашла подходящего. Теперь сожалела об этом, ей бы хотелось оставить ему какую-то вещь, что была бы с ним и напоминала о ней.
Виктор молчал и хмурился, дистанция между ними все увеличивалась. В аэропорт они приехали совсем чужими.
Виктор и Вероника стояли перед самым турникетом, мимо проходили пассажиры, а Ника все медлила. Они давно сдали багаж. Посадку объявили минут десять назад, и времени на прощанье не осталось. А до этого они все молчали и не знали, что сказать друг другу.
Расставаться было страшно и больно. Виктор знал, что если он сейчас не скажет Нике тех важных слов, того о чем думал накануне, то скорее всего уже никогда не скажет их никому. Но он молчал. Молчал!
— Мне пора, — произнесла Вероника едва слышно.
— Киньте смс когда долетите, — попросил Виктор.
Голос его не дрогнул, не выдал волнения. А ведь Вяземский боялся за нее гораздо больше, чем если бы летел сам. Его страх перед далеким перелетом Ники превратился в панический. Пусть они никогда не увидятся больше, только бы она долетела благополучно. «Только бы долетела,»— твердил он про себя. При этом внешне оставался спокоен.
Не мог он показать Нике всего, что сейчас творилось в его мыслях! А показал бы, так один был тогда путь — никуда не отпускать ее. Рассказать о страхе, боли, отчаянии, о том, что испытывает он абсурдное, недопустимое желание, чтобы она осталась! Хотя бы на день…нет! Навсегда. В ногах бы валялся, просил, но ведь это невозможно.
А что он станет делать без нее? Что?
Одиночество со всей мрачной, неумолимой тишиной вставало перед ним. Ника прогоняла этого зверя пока была рядом. С того дня в Летнем саду Виктор начисто забыл обо всем, о своих проблемах, разочарованиях, он жил от одной встречи с Вероникой до другой, и так всю неделю. А теперь она уезжает. Зачем? Ведь им хорошо вместе. Но не может он сказать ей: «останься». Это просто смешно, кто он такой, чтобы просить об этом? У Ники родители, учеба и… самое главное ее возраст — вся жизнь впереди, и Виктору нет места рядом. О чем он вообще думает… Надо вежливо попрощаться и уйти. Только узнать потом, что она долетела. И все. Больше не вспоминать о ней. Да разве он сможет не вспоминать о ней? Если каждый день, каждую их прогулку сохранил, как самое дорогое. Что же, выходит он любит ее? Да. ДА! Любит. А сказать ей про это нельзя. Ни в коем случае нельзя сказать…
— Я позвоню лучше, а то СМС может потеряться и вы станете волноваться за меня.
— Стану…
«Уважаемые пассажиры…» — зазвучало в микрофон, потом это же на английском «Dear passengers…
— Мне пора, — повторила Ника и вдруг заплакала.
Она смотрела на Виктора, слезы сбегали по щекам девушки, губы дрожали.
— Ну что вы, Ника, — он шагнул к ней и обнял.
Плевать, что она подумает, не может он ее вот так равнодушно отпустить, чтобы она поверила, что ему все равно. Не все равно, он что угодно отдал бы сейчас, чтобы она осталась! Хоть на несколько дней. И тогда…может быть… он как-то смог бы сказать ей…
Она прижалась к нему и заплакала еще сильнее, как маленькая девочка. Виктор не знал, чем ее утешить.
Он осторожно коснулся ее волос, отстранил Нику, убрал пряди с ее мокрых щек, достал носовой платок, вытер девушке слезы.
— Не надо плакать, ну с чего вы? Не навек расстаемся я напишу…
— Правда?
— Честное роханское.
Она улыбнулась, сама еще раз вытерла щеки ладонями.
— Извините… сама не знаю, что это я… буду по городу очень скучать… — губы ее опять дрогнули, и такое было растерянное и беззащитное выражение лица, как будто она потерялась. — Я не хочу домой…
Последние пассажиры уже заметно торопясь прошли турникеты на взлетную полосу.
«Ну почему же он не сказал… а теперь уже поздно…» Мысли Виктора заметались…
— Ника… я…
«Нет! Ничего не успеть уже… но что же сделать, чтобы она поняла?»
Он смотрел на нее, а Ника ждала… Ждала от него помощи.
Неужели он так и будет беречь и лелеять свой покой, одиночество?
Виктор вздохнул, взял Веронику за плечи и поцеловал в дрожащие губы.
Глаза ее сначала удивленно распахнулись, потом затуманились, губы неумело ответили ему, раскрылись.
«Скажи сейчас…скажи ей «останься» скажи…скажи…скажи…» — взывал и умолял голос его сердца, — «ты не сможешь без нее, ты ведь боишься остаться один».
Страх одиночества не оправдание для того, чтобы сломать ей жизнь!
Виктор отпустил Нику, но она сама обняла его и прижалась к груди Вяземского, он гладил ее по волосам, вбирая пальцами ощущение мягкости густых прядей.
— Все будет хорошо, все будет хорошо, — повторял он, — я напишу…
Только когда самолет взлетел, Виктор со всей отчетливостью понял, что ради них обоих он должен был просить Нику остаться. И она сейчас стояла бы рядом с ним, и они вернулись бы к Заливу, в дом на берегу…
Но самолет удалялся, набирал высоту, превращался в несколько светящихся точек в темном небе, вой двигателей стал едва различимым среди других звуков, теперь его мог бы заглушить негромкий человеческий голос.
Голос… ее голос… Виктор знал, что она сейчас плачет! Надо сказать… Нике плохо, надо сказать ей сейчас, чтобы она знала. Что…что…что он любит ее…
Виктор заторопился расстегнул замок-кнопку на футляре и… его мобильный телефон выскользнул из руки прямо в большую лужу, которая разлилась у края отгороженного для провожающих участка.
— Ах ты черт! — Вяземский наклонился, нашарил телефон в луже, сразу же открыл, вынул батарею — но это было мертвому припарки. Конечно, и сама схема, и сим карта сдохли. И что теперь… ладно, сейчас он купит другой аппарат, не проблема. И сразу позвонит. Виктор напряг память и вдруг понял, что не знает телефона Ники, тот был в памяти мобильника, да и звонили они друг другу не часто. Виктор дозванивался автонабором через записную книгу, а теперь книга эта вся испорчена. Что же делать? Как сообщить ей? И как она сможет ему позвонить? Надо восстанавливать номер.
Салон «Связной» на Московском проспекте еще работал. Покупка и подключение были делом пятнадцати минут, а вот восстановление номера оказалось долгой процедурой.
Виктор не захотел ждать в салоне, среди продавцов и охранника, а пошел посидеть в машине. Джип он припарковал у подземного перехода, напротив Макдоналдса.
Виктор сидел в машине и курил одну сигарету за другой, трубку в этот день он забыл дома. Вернулось чувство пустоты, которое овладело им после ухода Риты. Но только на этот раз оно было еще хуже, мрачнее. Потому что ничего не удалось сказать Нике, или потому, что он не был готов сказать? Или он уже никому не решится сказать ничего подобного? Страх одиночества, новой потери не позволит. Скорее всего так.
И все один к одному: испорчен мобильный, и связь их прервалась. А за этим вопросы. Надолго? Навсегда? Он даже фамилии ее не знает, ни адреса — ничего. Кроме того, что Вероника живет в Ангарске. Допустим город не большой и можно разыскать ее там…отца зовут Сергей, живут они вместе, значит, круг поиска сужается, но все равно.
Да что он, Таня все знает и фамилию, и адрес, и мейл…
Но мобильная связь, Сеть — это лишь иллюзия. Разве письмо может заменить разговор с живым человеком? Разве можно услышать голос, почувствовать прикосновение руки, глядя на слова «я люблю тебя», «я беру тебя за руку». Нет конечно, все равно это будут только буквы на светящемся экране монитора.
Он слышал о виртуальных знакомствах, даже романах, трагедиях, встречах и расставаниях. Ни во что это Виктор не верил.
Для него существовал только реальный мир. А связь — деловое письмо, звонок, чтобы договориться о встрече — ускоритель, необходимый в бизнесе. Но область чувств? Вряд ли она может ограничиться словом…
Дурацкие мысли! Виктор смял пустую пачку из-под «Camel»
Ники нет! Они уже далеко друг от друга. И все, что не было сказано теперь, потеряет всякий смысл через несколько дней или месяцев… Даже часов
Может быть, это и к лучшему? Как обычно разум Виктора сейчас же выставил подходящую успокоительную альтернативу. Да, все к лучшему, он не успел вмешаться в жизнь этой девочки и что-то испортить. Пусть даже Ника увлеклась им, но ведь забудет. Раньше или позже он станет для нее воспоминанием не болезненным, а приятным. Семь дней — это все, что у них было. И пусть так останется. Петербургские каникулы.
Виктор посмотрел на часы на панели управления. Уже почти час прошел, должно быть с восстановлением номера закончили. Ребята в «Связном» пошли ему навстречу, остались после закрытия павильона. Наверно вид у него был встрепанный — пожалели…
Пожалуй, стоит носить наручные часы, мобильный не так надежен, как кажется, и потом наручные респектабельней, Наташка всегда это говорила…Она не звонила ему дней пять, а он даже и не побеспокоился, как у нее дела. Может, заболела.
Он обо всем забыл, очарованный странным миром, сложившимся из нескольких миров — из собственного прошлого и юношеских воспоминаний, из далекого прошлого Петербурга, красоты, унесенной временем, отраженной в камне, и миром девушки, о которой он знал только, что ее зовут Вероника, что она любит читать Толкина, что живет далеко-далеко за много сотен километров на другом конце материка Евразия. И еще, что она не хочет возвращаться домой.
Она так мало рассказала ему о себе. Большей частью говорил он — Ника молчала. Она слушала, смотрела, улыбалась. Ее улыбка…
Так. Достаточно. Он же не двадцатилетний юнец и в состоянии справиться с этим. А если ему нужна женщина, то найти ее не составит труда. Была же Катя. Будет и еще одна, или не одна, какая разница?
Виктор загасил очередную сигарету в пепельнице. Раньше он не курил в машине. Теперь весь салон табаком провоняет…
Номер ему восстановили без проблем, а вот с сим картой не вышло.
— Если хотите, оставьте ее, — предложил молодой человек, вероятно, старший менеджер в салоне, он сам занимался проблемой Виктора, — у нас есть тут умелец, но сегодня не его смена.
— Нет, спасибо, раз номер остался прежним, то кому надо сами позвонят, — отказался от услуги Виктор.
Он не мог оставлять свои номера в чужих руках, потому что в памяти телефона была и закрытая информация. Все это он восстановит сам. Все, кроме телефона Ники, он забыл его напрочь. Зрительно помнил только первые две цифры. Но если она позвонит сама… А вдруг звонила уже? Нет, с борта вряд ли.
— А «Мегафон» может держать соединение, если звонить будут с воздуха, из самолета? — спросил Виктор продавца.
— Нельзя сказать точно, широта охвата у них позволяет, а вот как помехи скажутся и потом скорость перемещения высокая, сегодня, при такой погоде — вряд ли.