Просыпаюсь от ароматов жареных оладушков и кофе, вкусно щекочущих нос. Сквозь плотные шторы пробиваются лучи солнца, рисуя на стенах неровные, яркие изгибы. Ковыляю к окну, открываю занавески и жмурюсь от брызнувшего в глаза слепящего света. Комната тут же наполняется щебетом амадинов, очнувшихся от сонного оцепенения. Меняю воду в поилке, корма подсыпаю, и они, быстро подлетев к кормушке, принимаются работать клювиками.
Привычно тянусь к телефону. Включив его, нахожу несколько сообщений от Макса. Спрашивает, где живет моя соседка, как ей цветы передать? Растерянно таращусь на телефон. Без согласия тети Оли ни за что ее адрес не дам! Сначала придется с ней обсудить. Но это потом, а сейчас завтрак!
Быстренько принимаю душ, иду на кухню. Здесь тоже светло и по-праздничному нарядно. В центре столешницы нежно-розовый букетик, салфетки льняные по краям. На плите уютно шкварчит сковородка. Мама накладывает папе в тарелку оладушки, кофе наливает. Он сидит, расслабленно облокотившись локтями на стол и довольно, с многозначительной улыбкой на меня поглядывает. В ожидании своей порции наливаю себе воды, устраиваюсь рядом на свободном стуле, и папа, нетерпеливо поерзав, приступает к распросам:
— Как вчера время провели?
Значит, он из-за нашего свидания с Максом так сейчас радуется? Становится не по себе. Внутри деревенеет все от накатившего напряжения. Неприятно родителей разочаровывать.
— Так себе, — отвечаю осторожно. — Я к нему присмотрелась, как ты и хотел. Но то, что увидела, мне не понравилось. Так что, — пожимаю плечами виновато, — ничего у нас не выйдет!
Отец хмурится и весь подбирается, будто к рукопашной готовясь. Оладушек продолжает уплетать, но, кажется, больше по инерции, без удовольствия. Уточняет угрюмо:
— И что не так?
— Он вчера на тетю Олю в подъезде наорал. Она не вовремя к нам подошла и получила за это по полной, бедненькая. Он такой злой был, словами не передать!
В ответ летит насмешливый взгляд отца.
— Хочешь сказать, я никогда ни на кого не ору?
— Ты кричишь иногда на сильных, но ленивых мужчин на своей стройке. Женщину-инвалида оскорбить со всей злости — это совсем другое. Подло и жестоко.
Мама, наконец, подсаживается к нам и накладывает скромную порцию вкусняшек в свою тарелку. Вместо сметаны себе йогурт малокалорийный добавляет. На ее красивом лице написано беспокойство. Тоже за Макса вступается:
— Мира, ты знаешь, сколько денег он в благотворительные фонды жертвует? А то, что он родителям помогает — это ты уже забыла?
Отодвигаю в сторону тарелку. Двое на меня одну, да еще до первой чашки кофе. Это нечестно вообще-то! Но сдаваться не собираюсь.
— Ты сама меня учила: когда оцениваешь мужчину, смотреть надо не на внешний блеск, не на мишуру, которая в глаза бросается, а на маленькие неприметные детали. Как он относится к больным, слабым, детям — всем тем, от кого не сможет ответка прилететь. Истина кроется в мелочах, так ты говорила.
Мама смущается, на секунду в ее глазах растерянность мелькает, но быстро находится с ответом:
— Вот и смотри на детали! Я же от своих слов не отказываюсь! Но не на одну деталь обращай внимание, а на все. Нельзя на человеке из-за одной единственной ошибки крест ставить! Все ошибаются, и ты в том числе! Дай ему шанс себя всего показать, а потом оценивать будешь всю картину, целиком.
Тоскливо смотрю на свой завтрак. Села за стол голодная, как стая волков, а сейчас весь аппетит испарился куда-то. Туда, наверно, где на девушек за завтраком не набрасываются собственные родители. Жалко себя становится, еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Опустив глаза, прошу:
— Можно я в своей комнате поем?
Мама, бросив на отца быстрый взгляд, кивает:
— Иди, конечно. Побудь одна, если хочешь. Но о словах наших все-таки подумай!
Киваю, хватаю тарелку с оладушками, чашку с кофе и выскакиваю из кухни. Влетаю в свою комнату, дверь плотно прикрываю. Подхожу опять к окну. Так хорошо на улице: солнце от снега ярко отсвечивает, небо чистое-чистое, голубое. На фоне прекрасной погоды еще очевиднее чувствую испорченное вдрызг настроение. Берусь за телефон, пишу подруге в вотсапе:
— Ир, меня родители хотят свести с парнем, который вчера на нашу соседку-инвалида наорал. Грубо так! Богатый и влиятельный зато. Как тебе новость?
Ира присылает мне смешную фотку с текстом: «Как у таких глупых родителей мог родиться такой умный ребенок?»
Отправляю ей хохочущий смайлик. И задумчиво пишу:
— Может, пора из дома делать ноги?
— Куда?
Ира человек-реалист. Сразу все с практичной точки зрения просчитывает.
— Не знаю. А что, если и тебе, и мне работу найти? Квартиру однокомнатную снять?
— Неее. (улыбающийся смайлик) Мне и дома хорошо. Вовремя убираюсь, допоздна не гуляю, хорошо учусь — и родители, как шелковые!
Посылаю ей виртуальный поцелуйчик и закрываю чат.
На оладушки смотрю, как на врагов. В горло ничего не лезет, при мысли о еде становится плохо. Выпиваю кофе. Отношу посуду на кухню, убираю остатки завтрака в холодильник. Слышно, как душ шумит — это папа, наверно, моется. Мама тут же, на кухне закладывает белье в стиральную машинку. И я с облегчением понимаю, что сводничать никто вроде бы не собирается. По крайней мере, в ближайшее время. И все равно дома теперь неуютно. Бежать отсюда хочется со всех ног. Спрятаться от родительской власти, тугим узлом стянувшей горло.
Пишу сообщение Владу в вотсапе:
— Встретимся в библиотеке через час?
Ответ приходит через минуту. Зевающий смайлик и большой палец, задранный вверх. Одеваюсь поспешно, по-простому: джемпер розовый, джинсы. Взглянув на градусник за окном (минус пятнадцать), достаю из шкафа длинный бардовый пуховик. В нем точно не замерзну!
Крикнув уже на пороге: «Я учиться!», быстренько выбегаю из квартиры. Поднимаюсь на третий этаж, стучусь к тете Оле. Но ее дома нет, кажется. Ничего, после библиотеки к ней зайду!
Мороз на улице щиплет за щеки. Холод кусачий почему-то хорошо мозги прочищает, и депрессивное настроение мигом уходит. Люди мимо меня куда-то спешат, бодро шагая по скрипучему снегу, и мир предстает в совершенно других красках: ярких, насыщенных, энергичных. Вчерашние воспоминания кажутся дурным сном.
А что, если я не права? Я вон в девятом классе на одноклассницу так наорала, что голос себе сорвала. Когда она меня в новой, только что купленной куртке, в грязь толкнула. Ленка не инвалид, конечно, но тоже не от мира сего, в голове каких-то винтиков не доставало. И подлой я себя при этом не чувствовала.
В библиотеке сразу подхожу к нашему с Владом любимому месту. Два кресла развернуты к стеклянной, трехметровой стене, через которую открывается впечатляющий вид на сосновый парк. Кроны деревьев усыпаны снегом, серебрящимся в лучах яркого солнца. Чувство такое, что сидишь на улице, а не в помещении. Аж дух захватывает от панорамы! Кресла стоят в сторонке от читательских столов, и их уединенное расположение дает возможность тихонько переговариваться. В одно из них опускаюсь и сижу, любуюсь на фантастичный пейзаж. Вдруг перед моим лицом выплывает справа бумажный стаканчик, пахнущий родным кофеином, и бумажный пакетик. С улыбкой оборачиваюсь и вижу смеющиеся глаза Влада, в обоих руках у него по кофе и по круассану. Одет он в немного помятые свитер и джинсы. Собирался, наверно, на бегу.
— Ты уже завтракала?
— Нет, — отвечаю неуверенно. — Ведь кофе за завтрак не считается?
Влад опускается в соседнее кресло, достает круассан и с жадностью в него вгрызается. Мычит:
— Ну? Рассказывай!
— О чем? — смеюсь, ставлю на близлежащий столик стаканчик и осторожно распаковываю булочку, стараясь не шуметь. Вообще-то здесь есть запрещают и, если застукают, нам не поздоровится. — Признаюсь, меня давно волнует один вопрос. Как ты мучное ешь со своей бородой? У тебя ведь все крошки там застревают?
— Я умею есть аккуратно, без крошек. В отличие от некоторых! — и сурово меня взглядом охаживает. В серых глазах ни капли веселости не осталось. Обиделся что ли? Так, поняла. Бороду пока не трогать! Поскорее перевожу тему на первое, что влетает на ум.
— Не знаешь, сколько стоит аренда однокомнатной квартиры неподалеку от универа?
— Знаю. Самая крошечная однушка, метров в пятнадцать, — пара сотен евро. Плюс коммунальные платежи.
От этой новости грустнею. Дорого и тесно. Не радужная вырисовывается перспектива!
— А не знаешь, какую подработку реально было бы студентке на выходных найти?
Влад на меня пристально смотрит, запихивая в пустой стаканчик блестящую упаковку от булочки. В его глазах мелькает тревога.
— Почему спрашиваешь? Что-то случилось?
— Да нет. Пока нет, — добавляю я, отпивая капучино. — Родители хотят меня с одним парнем свести. Они не сильно давят пока, но все-таки уже сейчас охота разобраться, есть ли у меня варианты отступления?
Влад мрачнеет.
— За кого? За того пижона, с которым ты в ресторане сидела?
— Он не пижон! То есть да, он модно одевается, но ведь дело не в этом! — чуть повышаю голос от нахлынувших эмоций, и до нас доносится шиканье от ближайших к нам столиков. Оттуда на нас с упреком таращится какая-то блондинка в очках. Перехожу на шепот:
— Он вчера вечером мою соседку оскорбил глухонемую. Вот в чем проблема!
Влад задумчиво кивает, достает из кармана кубик Рубика и принимается за свою обычную цветосортировку. Пока смотрю на мелькание красок в его умелых руках, в голове ни одной дельной мысли не возникает. У меня от этого процесса почему-то обратный эффект: паралич мозга происходит. Пару раз собрав кубик, он говорит:
— Напротив моей общаги есть еще одна пятиэтажка, семейное общежитие. Для студенческих пар. Я слышал, в этом году там не все квартиры заняты. Однушка в сорок квадратов будет стоить сто пятьдесят евро, почти без коммунальных.
— Почему без коммунальных? — удивляюсь я.
— На крыше солнечные батареи установлены, которое все общежите электричеством снабжают.
Я пожимаю плечами. Иронизирую, не удержавшись:
— Нет, солнечные батареи — это, конечно, сила! И цена отличная! Но с кем я туда заселяться буду? С каким-нибудь мифическим парнем?
— Мифическим? Ты мне льстишь!
На мгновение дара речи лишаюсь. Мне это послышалось ведь? Широко открываю глаза, переспрашиваю:
— Что?
— Не бойся, кусаться не буду. Друзей я не ем.
С облегчением вздыхаю.
— Ты решил по-дружески меня выручить? Нет, ну а как же тогда ты будешь… Мм… Девушек к себе приглашать? Там же одна комната! Вот, например, Света…
Он меня перебивает. Жестко немного слова чеканит, будто на место ставит:
— С ней у меня ничего не сложилось. И вообще за меня не волнуйся, ладно?
Не утерпев, вскрикиваю сердито:
— И с ней не сложилось?! Это все борода твоя! Еще одна девочка от тебя сбежала из-за кактуса на подбородке!
Он тоже разозлился не на шутку. Подскакивает с кресла, мощной горой надо мной теперь возвышаясь. Руки в карманы сует и рычит сдавленно:
— Самохвалова, не нарывайся!
— Сбрей ее, наконец! — шиплю, умоляюще сложив руки.
— Ну все! Сама напросилась!
И, быстро наклонившись ко мне, впивается в губы. Я сижу, прижавшись к спинке кресла и увернуться не успеваю от неожиданности. Губы его чуть соленые после круассана. Борода мягкая и совсем не колется, правда! Скорее, будоражит, щекочет ласково, волнует. Провожу осторожно пальцами по его заросшей щеке. Ммм, и на ощупь приятно! Сознаю вдруг, что не хочется совсем от его губ отрываться, и настойчивых, и нежных. Все нутро мое на их призыв откликается, волной желания заливая. И поймав себя на этой мысли запретной, резко отворачиваюсь. Ладонью рот зажимаю. В глаза его смотрю испуганно и подтверждаю голосом немного охрипшим:
— Не колется все-таки. Ты прав.