Книги, по идее, более «долгоиграющие». Плюс: к тому, что собрано под солидной обложкой, больше доверия. Как-никак, а все же книга и сегодня считается вещью основательной, фундаментальной, хотя и к ней вера подорвана: сколько книг за последнее время из-за смены политической конъюнктуры сгинуло из библиотек, а во вновь изданных многие события трактуются по-иному? Попробуйте, к примеру, взять в библиотеке почитать роман «красного графа» Алексея Толстого «Хлеб» или изданную относительно недавно миллионными тиражами «Малую землю» Леонида Ильича Брежнева — уверен, сыщете их с большим трудом. Документальное же фото или кино повторно снять невозможно.
Разумеется, и фильм можно упрятать на дальнюю полку, а на фото заретушировать чьё-то лицо. Но переснять — не получится. Если репортер, не успей он вовремя, может написать и со слов очевидцев, то для снимающей братии это практически исключено. Успевать всегда, быть везде — это основополагающий принцип их работы. «Соврать» оператору и фотокорреспонденту практически невозможно. Хотя, как мы знаем, бывает и «постановочная» съемка. Но — это, по сути, вне правил документалистики. Наверное, поэтому, особенно в последние годы, столь популярными стали жанры документального кино и ТВ-публицистики, основанной как на исторических документах, так и на фото- и кинохронике.
Свидетельства того, что реально когда-то происходило, востребованы и по прошествии многих лет, они не устареют в будущем. И в этом отношении один из самых известных фронтовых фотокорреспондентов Евгений Ананьевич Халдей, его глаза, которыми мы сегодня смотрим на войну, дают возможность не только нам, но и будущим поколениям, в сущности, быть в некоторой степени очевидцами того, что было.
Вечером 11 апреля 1945 года 29-летний старший лейтенант Евгений Халдей вернулся в Москву из Вены. Редакция Фотохроники ТАСС, где он тогда работал, дала новую команду: следующим утром лететь в Берлин. Приказ есть приказ, и Халдей начал собираться.
Конечно, он понимал, что Берлин — это окончание войны. К тому времени фотокор уже не приезжал из командировок без снимков, где было запечатлено водружение знамен над освобожденными или взятыми городами. Пожалуй, эти снимки — флаг над Новороссийском, над Керчью, над Севастополем, который освободили ровно за год до Победы, — одни из самых известных.
Первой освобожденной столицей в Европе был Бухарест. Затем наши войска выбили немцев из Болгарии, Югославии, из Венгрии и Австрии.
В Румынии советский флаг не пришлось водружать в привычном понимании этого слова — румыны ликовали по поводу прихода наших войск. Как долгожданных освободителей их встречали и в Болгарии.
В Югославии воевали вместе с югославскими партизанами и Народно-освободительной армией. Поэтому в Белграде Халдей снимал водружение двух флагов — югославского и советского.
После освобождения европейских стран начались бои за Берлин.
По опыту Евгений Ананьевич уже знал, что лучше всего иметь флаг с собой. Знакомый портной, у которого он жил в Леонтьевском переулке, помог сшить три «Знамени Победы».
Фотокор сам кроил звезду, серп и молот, а портной шил. К утру, когда все три флага были готовы, Халдей помчался на аэродром и улетел в Берлин.
В Берлине он попал в расположение 8-й гвардейской — Чуйкова — армии. Встретил там Евгения Долматовского, с которым потом уже не расставался. Он снимал продвижение войск, бои… Все было, как обычно. И вдруг в ночь на 1 мая, примерно в пять утра, Долматовский разбудил Халдея: «Вставай скорее!». — «Что случилось?». — «В расположение Чуйкова пришел парламентер от Геббельса. Надо срочно ехать». И журналисты помчались навстречу Победе.
Во время переговоров с генералом Креббсом Чуйков наотрез отказался фотографироваться. Но удача не изменила Халдею. Он увидел, что над Темпельгофским аэродромом, где располагался штаб 8-й армии, на крыше закреплена огромная фигура орла. Птица величественно восседала на земном шаре, уцепившись за него когтями. Фашистская свастика на этом земном шаре символизировала стремление к мировому господству. Такая вот идея была у этого монумента.
С тремя солдатами Халдей залез на крышу и сделал несколько снимков наших бойцов с красным флагом. До рейхстага было еще далеко. Кроме того, фотокор не знал, удастся ли до него добраться. К тому же в рейхстаге еще шел бой…
Потом вместе с войсками Халдей и Долматовский пробивались вперед, вперед, вперед и, наконец, достигли знаменитых Бранденбургских ворот. Бранденбургские ворота, их вид были известны по книжкам, учебникам истории и открыткам. Под аркой ворот проходили немецкие войска после каждой своей победы во второй мировой войне. В Севастополе 9 Мая 1944 года, после освобождения города, среди руин и обломков Евгений Халдей нашел маленькую фотографию, на которой был заснят эпизод парада фашистских войск после победы над Францией. Снимок был сделан в середине июля 1940 года. Потому фотокор, увидев Бранденбургские ворота, обрадовался тому, что они уцелели. Там, наверху, было несколько наших солдат. Они тоже заметили фотокорреспондента, увидели его фотоаппарат. Стали махать рукой, мол, давай сюда!
Кое-как вскарабкавшись на верхнюю площадку по разбитой во многих местах лестнице, поднявшись наверх, Халдей увидел купол рейхстага. Нашего флага там еще, естественно, не было. На Бранденбургских воротах к тому времени уже обосновались лейтенант Кузьма Дудеев, который корректировал огонь по рейхстагу, и его помощник — сержант Иван Андреев.
Сразу же Халдей начал присматривать композицию — как лучше сделать фотографию. Вначале с лейтенантом он пытался пристроить флаг на коне. Не получилось. Потом лейтенант спустился чуть ниже, тогда фотокор и решил сделать снимок.
Это был второй снимок с флагом. Оставался последний флаг. И тогда Евгений Ананьевич решил: этот — для рейхстага.
Добравшись до «логова», Халдей обошел здание и вошел в рейхстаг с главного входа. Сразу же заметив нескольких солдат и офицеров, не говоря ни слова, фотокор достал свой последний флаг. Они опешили от изумления, а потом, заулыбавшись, предложили: «О, лейтенант, пошли наверх!»
Оказавшись на крыше, сразу же начали искать самое удобное место для съемки. Купол горел. Снизу валил дым, бушевало пламя, сыпались искры, поэтому подойти к самому куполу вплотную было практически невозможно. И тогда начали искать другое место для съемки, чтобы была видна перспектива. Так и получился снимок, ставший знаменитым. На нем видны Бранденбургские ворота, скульптуры самого рейхстага, характерные черты обгоревшего здания, пожар… Все видно.
Когда Халдей нашел эту точку, то, еле удерживаясь на маленьком парапете, начал снимать. Отснял аж две кассеты. Делал и горизонтальные, и вертикальные снимки. Когда фотокор снимал на крыше рейхстага, стоял на самом краю, конечно, ему было страшновато. Но когда уже спустился вниз и вновь посмотрел на крышу здания, туда, где находился несколько минут назад, увидел «свой» флаг над рейхстагом, тогда понял: рисковал не зря.
Так, почти случайно, был не только запечатлен исторический момент (в данном случае — все-таки постановочный), но и сохранен облик тех, кто действительно водружал Знамя Победы.
Есть, конечно, и другие снимки, сделанные другими фотокорами. В победные дни рейхстаг стал местом паломничества. «Сюда, — как вспоминал потом С. Неустроев, — приходили пешком, приезжали на танках, автомашинах, на конях… Всем хотелось посмотреть на рейхстаг, расписаться на его стенах. Красных флагов по всему помещению появилось еще больше. Приехали корреспонденты и фоторепортеры». Знамя Победы водружалось поздно вечером, а все фотоснимки знаменитых военных фотокоров — как Е. Халдея, так и И. Шагина, Б. Шейнина, А. Морозова, В. Темина, заполнившие газеты, были сделаны при свете уже мирных дней. Потом для тех, кто позировал, они служили поводом требовать для себя награду за водружение Знамени Победы. Конечно, есть постановочные снимки с Егоровым и Кантарией. Но на них уже нет третьего — Береста…
Его имя, начиная с 60-х, упоминалось во множестве публикаций, в том числе в целом ряде книг, включая академические издания, — 6-томную Историю Великой Отечественной войны и 12-томную Историю второй мировой. Но впервые вся страна именно об этом человеке узнала из киноэпопеи «Освобождение». Точнее, узнала не всю правду. Хотя в фильме и была названа его фамилия — Алексей Берест. Но тогда зритель не придал этому значения, да и не мог этого сделать — ведь вполне возможно, что это — собирательный образ героя битвы за Берлин. В художественном фильме это вполне допустимо. А в жизни? Как было в ней?
Для подтверждения истинности виденного нужны веские доказательства. И они есть. Таким неопровержимым документом является приказ № 1 военного коменданта рейхстага полковника Ф. Зинченко, о котором рассказал в своих мемуарах «Мы штурмовали рейхстаг» Герой Советского Союза генерал-майор И. Клочков: «В одной из очищенных от врага комнат первого этажа обосновался штаб 756-го полка, и его командир полковник Зинченко, назначенный комендантом рейхстага, под грохот сражения диктовал офицеру штаба свой первый приказ. Один из пунктов гласил: «Заместителю командира 1-го батальона по политической части лейтенанту Бересту возглавить выполнение боевой задачи по водружению знамени над рейхстагом…».
Группа Береста отлично выполнила поставленную задачу. К десяти часам вечера Михаил Егоров и Мелитон Кантария в сопровождении разведчиков выбрались на крышу рейхстага. Преодолев под свист пуль несколько метров, они укрепили знамя на фронтоне здания».
А Берест? О личном участии Береста в выполнении этого почетного и ответственного задания свидетельствуют строки из книги С. А. Неустроева «Путь к рейхстагу»: «…Я вызвал лейтенанта Береста и поручил ему возглавить знаменосцев и прихватить еще с собой Петра Щербину с группой автоматчиков. На втором этаже их обстреляли гитлеровцы, пытавшиеся пробиться на первый этаж. Автоматчики во главе с Берестом завязали с ними бой. Лишь поздно вечером при поддержке автоматчиков знаменосцы взобрались на крышу здания. Под ними лежал поверженный Берлин… Берест, Кантария и Егоров с вершины купола трижды выстрелили, салютуя развевающемуся знамени».
Да, Берест был не только в числе первых, пробившихся на крышу рейхстага, а старшим, получившим боевой приказ возглавить эту группу, отвечать за его выполнение, за сохранность знамени Военного совета армии и жизни людей. В выполнение этого задания он вложил свой боевой опыт и, как свидетельствуют очевидцы, справился с ним блестяще.
С душевной теплотой и явной симпатией к этому молодому, смелому офицеру рассказывает в своих мемуарах «Знамя над рейхстагом» бывший командир прославленной 150-й стрелковой ордена Кутузова Идрицкой дивизии Герой Советского Союза, ставший генерал-полковником В. Шатилов. Более десяти раз упоминал он имя лучшего в полку замполита батальона.
Можно было бы здесь привести выдержки и из других публикаций. Уверен: если задаться целью создать синопсис, сформировать свод разных материалов о Бересте, то появилась бы книга в несколько сот страниц. И хотя мемуары не являются надежным историческим источником, а публикации — документом, все-таки следует отметить: в данном случае — случае с Берестом — нет сомнений, что это одновременно и надежные источники, и заслуживающие внимания документы.
Однако о роли Береста говорили не всегда. И не просто замалчивали.
…В зале ростовской киностудии темно, в тишине шелестит старая поцарапанная пленка. На экране — кадры военной хроники, воспоминания участников взятия рейхстага. Это фильм «Знамя Победы», он так никогда и не вышел в прокат. Слишком отличалось то, что рассказали его герои, от общепринятой легенды. Единственная копия фильма существует в личном архиве режиссера Романа Розенблита.
— Я собрал пять человек, участников той бойни, на даче Сталина в Сухуми, — рассказывал режиссер, — они приехали из разных концов страны. Командир дивизии Василий Шатилов, первый комендант рейхстага Федор Зинченко, командир батальона Степан Неустроев, командир роты Илья Сьянов и полковой разведчик Мелитон Кантария. В этой группе почему-то было такое внутреннее напряжение, что с ними рядом тяжело было находиться. Я усадил их в гостиной за большим столом. «Вы прошли всю войну, брали Берлин. Невозможно предположить, что кто-то из вас чего-то боится. Время уходит, вас остается все меньше… То, что вы сейчас скажете, навсегда зафиксирует пленка». Вот так мы поговорили перед съемкой. Стрекочет проектор. Благодушно, но очень осторожно, заученными фразами, говорит Шатилов:
— В 13 часов 30 апреля наша артиллерия открыла огонь по рейхстагу. Канцелярию били так, что 30 минут земля дрожала. А потом поднялась пехота и пошла на штурм. Знамя Победы было вручено Зинченко.
Говорит полковник Федор Зинченко:
— Я подозвал Егорова и Кантария к окну. Видите купол? Вот там должно быть знамя…
Как будто исповедуется Неустроев:
— Чтобы было надежно, решили послать Береста. Он дойдет обязательно — мощный, сильный, волевой. Если что случится с Егоровым и Кантария, он доберется…
Нервничает и сбивается Кантария. Ни он, ни Егоров (к тому времени уже ушедший из жизни) никогда не упоминали имя Береста. Только сейчас Кантария, когда напротив сидит Неустроев, пославший их к рейхстагу, вытягивает из себя:
— Нам сказали: знамя прикрепите к колонне. Через некоторое время была поставлена другая задача — Бересту, мне и Егорову пробираться на купол рейхстага. Задача Береста — охранять Егорова и Кантария. Мы пробрались на крышу. Показали знамя, чтобы все видели. Он до конца прошел с нами…
Вот так впервые Кантария и Неустроев публично — перед камерой — назвали имя Алексея Береста как реального участника событий. Как Героя.
— Эта история до сих пор как натянутая струна, — говорил режиссер фильма, — борьба за славу, самолюбие сильных мужчин, исторические ошибки, намеренные и случайные, — много здесь всякого сплелось…
Сам Алексей Прокофьевич Берест не любил смотреть фильмы про войну. Говорил коротко — «брехня». Даже кадры хроники взятия рейхстага — постановка. Фронтовому оператору выделили людей, и они по команде воспроизвели примерную картину взятия «логова».
Конечно, примерную картину, ибо если бы во время боя оператор попытался что-то отснять, то ни от него, ни от кинокамеры ничего бы не осталось…
«У Победы много родителей. Поражение — всегда сирота». Не знаю, кто автор этого изречения, но в последнее время слышу эти слова довольно часто.
Действительно, когда нужно принимать неординарные решения, действовать решительно и смело, «охотников до того дела» находится немного. Как пел Владимир Высоцкий, «настоящих буйных мало — вот и мало вожаков». Но когда дело доходит до раздачи наград и поощрений, то тут, как говорится, семеро с ложкой на одного с сошкой…
Так было, есть и, увы, судя по всему, так будет. Когда достигнут успех, к нему готовы примазаться все, кому не лень. В военной системе такая практика представлена, на мой взгляд, наиболее зрелищно: кто-то на «железе» бороздит просторы Мирового океана, а кто-то в штабах получает ордена. Когда надо отвечать за какой-то провал — находят стрелочника. В определенной мере судьба Алексея Береста это наглядно подтверждает.
Недавно услышал слова, произнесенные генералом армии Андреем Ивановичем Николаевым: «Обычно подвиги и геройские поступки совершают там и тогда, где и когда необходимо собой или чужими жизнями закрыть прорехи чьих-то бездумных действий или откровенного головотяпства».
Сказано откровенно и, как мне думается, в значительной степени верно. К сожалению, рисковать жизнью в мирное время приходится в случаях, как правило, связанных с чьим-то недоглядом, бесхозяйственностью, неспособностью видеть перспективу, желанием положиться на русское «авось». На войне — по-другому. Но тоже не редкость, когда некоторые начальники, не считая людей, выполняют чьи-то приказы или исправляют последствия этих приказов. Мало кто задумывается над смыслом патетических фраз: «Погибнуть, но задачу выполнить. Любой ценой!» Конечно, задачи, даже архисложные, выполнять необходимо — без этого не обойтись. Но… выполни задачу — и останься живым, и людей сохрани…