Первые 20 лет Знамя Победы было только экспонатом для всеобщего обозрения, никто и никуда из музея его не выносил. Затем начался период его, так сказать, активного вхождения в общественную жизнь. 9 Мая 1965 года, когда страна праздновала 20-летие Победы, оно наконец-то появилось на военном параде на Красной площади. Знаменосцем был Герой Советского Союза полковник К. Самсонов, а ассистентами — Герои Советского Союза М. Егоров и М. Кантария.
После этого Знамя стало появляться в президиумах торжественных собраний, посвященных военным датам. К примеру, в 1975 году С. А. Неустроев вносил Знамя во Дворец съездов, где проходило торжественное собрание, посвященное 30-летию Победы. Ассистентами у Знамени были его боевые друзья М. А. Егоров и М. В. Кантария. На Параде, посвященном 40-летию Победы, нес его по Красной площади дважды Герой Советского Союза маршал авиации Н. М. Скоморохов в сопровождении ассистентов Героев Советского Союза С. А. Неустроева, Н. И. Кузнецова, Н. М. Фоменко и Героя Социалистического Труда П. А. Литвиненко. По инициативе комсомола несколько лет подряд проводилась патриотическая акция «Равнение на Знамя Победы». У алого полотнища вручались боевые награды ветеранам, комсомольские билеты и пионерские галстуки, фотографировались ударники труда и активисты военно-патриотической работы среди подрастающего поколения. В 1990 и 1995 годах Знамя Победы снова открывало военные парады на Красной площади. Оно заняло свое место в парадном строю.
15 апреля 1996 года был издан Указ Президента РФ «О Знамени Победы». Цель указа — увековечение народного подвига в Великой Отечественной войне, пробуждение у современников чувства признательности и благодарности победителям фашистских агрессоров. В нем определено, где и когда, в каких случаях Знамя выносится для участия в тех или иных мероприятиях. Так, например, в дни государственных праздников и знаменательных дат алый стяг, водруженный над рейхстагом в мае 1945 года, на торжествах должен находиться рядом с трехцветным Государственным флагом Российской Федерации. Впервые это осуществлено на параде 9 Мая 1996 года. И с той поры стало традицией……
В мае 45-го Русский Иван на стене «логова», расписавшись, нацарапал: «Дошли!» Прошли годы, эту надпись, как и все другие, стёрли, замазали. Рейхстаг, дважды горевший, вновь стал символом германского государства. Хотя его величественная монументальность сегодня уже не производит впечатления грозной цитадели. В его высоких окнах вновь отражается солнце. Пригретые им туристы растекаются по аллеям парка. На крутых ступенях располагаются молодые пары. Прыгают дети, отдыхают старики. Респектабельные и ухоженные. С чувством собственного достоинства. В общем, побежденные в самой страшной войне, которую пережило человечество. В которой наши деды и прадеды победили…
В моем любимом романе «Честь имею» Валентин Саввич Пикуль, описывая первую встречу главного героя с одним из создателей советской разведки Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, приводит состоявшийся между ними диалог. На вопрос М. Бонч-Бруевича: «А где вы успели нажить себе так много врагов?» — бывший генерал Генерального штаба дает весьма откровенный ответ:
— Для этого не надо быть гением. Делай свое дело, говори правду, не подхалимствуй — и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.
Как мне представляется, эти слова в полной мере можно применить и к Алексею Бересту: честно делал свое дело, не кривил душой, не заискивал перед начальством. Правда, уважавших и даже любивших его людей было гораздо больше, чем врагов и недоброжелателей. Но и они были. Именно поэтому ему и не дали звания Героя. Впрочем, точных причин этой несправедливости не знает никто. Хотя версий несколько.
В сценарии фильма «Судьба Алексея Береста» историк и публицист Юрий Калугин пишет: «Существует большое количество домыслов, версий и легенд о том, почему Берест не получил звания Героя Советского Союза», а затем приводит слова старшего научного сотрудника Музея Вооруженных Сил А. Н. Дементьева: «Мое личное мнение: когда присваивали звания командирам трех батальонов, командиру роты Сьянову, Егорову и Кантария, в этом ряду должно было быть и имя Береста. По каким причинам Бересту не было присвоено звание Героя Советского Союза, нет документального подтверждения…». Дементьев высказывает свое мнение: «Берест, как никто из участников штурма рейхстага, заслуживает звания Героя Советского Союза».
Из нескольких версий отказа, можно сказать, наиболее «популярной» является «жуковская». Якобы по личной разнарядке Г. К. Жукова за штурм рейхстага к званию Героя было представлено 100 человек. В том числе и Берест. Однако из списка он был вычеркнут. Твердой рукой. Говорят, что рукой самого маршала. Так ли это? И если это действительно так, то почему это произошло? Комбат С. А. Неустроев по этому поводу вспоминал:
— В 1966 году я встретился с Телегиным, членом Военного совета фронта (1-го Белорусского фронта. — С. Г.). на даче, в Серебряном бору. Выпили, разговорились. И он сказал мне: «Жуков виноват. Он к нашему брату, к политработникам, относился не очень… Прочел фамилию Береста: «Еще один политработник!» — и вычеркнул. Если бы вы, Степан Андреевич, написали в реляции: «заместитель командира батальона» и поставили бы точку, не надо было «по политчасти» — Берест бы прошел…».
Возможно, так оно и было. К слову, сам генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, награжденный десятью боевыми орденами, тоже не был удостоен Золотой Звезды, хотя, по идее, якобы этого вполне заслуживал. Хотя бы «по должности»… В общем, все очень просто: не любил Г. К. Жуков политработников. Однако, как говорят, твердость несправедливой руке придавали и другие основания.
О них написано немного, но о них говорят. А при пересказе, как это обычно бывает, они неизбежно обрастают «подробностями». Есть, к примеру, и такой рассказ. В «доме Гиммлера» Берест «схлестнулся» то ли со «смершевцами», то ли с офицерами из трофейных команд, шедших буквально по пятам за атакующими порядками. Чем «трофейщики» занимались? И для кого?
«Дело с трофеями» однозначно не вписывается в благородный образ великого полководца, и, вероятно, найдутся люди, которые с негодованием будут говорить о стремлении на основе приведенных документов «очернить» Жукова. Конечно, к этому нет смысла стремиться, как, впрочем, нет смысла стремиться и к тому, чтобы рассказывать о сложных, неординарных событиях и человеческих характерах исключительно в розовых тонах. Маршал Жуков, как и любой другой человек, имел слабости и не всегда мог устоять перед соблазнами.
В первые годы после окончания войны в Германии, если уж вещи называть своими именами, обогащением «по праву победителей» занимались многие «ребята в полосатых штанах» (у генералов галифе и брюки — с лампасами). Кое-что удавалось привезти из Германии каждому. Кто-то стал обладателем каминных часов, кто-то — аккордеона или губной гармошки, кто-то — кофемолки. Маршал Победы — эшелонов мебели, тряпок и антиквариата. Лейтенант Берест захватил с собою из Берлина лишь пивную кружку — фарфоровую, с откидной посеребренной крышкой. Ее до сих пор хранит Ирина Алексеевна Берест…
«Известинец» Эдуард Поляновский утверждал: Берест, будучи в «доме Гиммлера», составил опись картин, часть из которых вскоре попала в дом «одного маршала». Трудно сказать, занимался ли замкомбата по политчасти описью ценного имущества в штаб-квартире министра госбезопасности третьего рейха, но вполне возможно, что он помешал «трофейщикам».
Еще о происшедшем в том же «доме Гиммлера», якобы в самом кабинете рейхсфюрера. Попав в кабинет Гиммлера, Алексей Берест в открытом сейфе обнаружил множество «наградных» часов, в свое время предназначенных для гитлеровцев, которые первыми ворвутся в Москву. Замполит принял решение: эти «награды» вручить тем, кто первым ворвался в центр Берлина, — стал раздавать часы своим солдатам. А незнакомому офицеру, оказавшемуся в помещении — то ли из вышестоящего штаба, то ли из СМЕРШа, — отказал. В ответ на протянутую руку Берест произнес: «Это — часы для тех, кто взял «дом Гиммлера» и пойдет на рейхстаг». Дальше — больше. В общем, слово за слово: «С такими длинными руками надо стоять у церкви, там подадут…». Такие слова запомнит любой, а при случае — припомнит и отыграется…
Можно было бы пересказать и другие «похожие» истории-версии. В них — трофеи Гиммлера, перешедшие к Жукову, и оскорбивший замполита старший по званию офицер, фигурантами различных версий выступают и немецкие генералы, и японский консул…
Отдельные рассказы — о происшедшем в швейцарском посольстве, особняк которого располагался на пути к рейхстагу. Как известно, Швейцария почти полторы сотни лет до этого избегала участия в войнах, была нейтральной страной. Но как сохранить этот статус конкретным дипломатам в конкретном здании в условиях конкретного боя? Даже не боя, а сражения? Понятное дело: волна наступавших, чей натиск был неудержим, прокатилась по «нейтралам». Берест со своими солдатами ворвался в посольство — кто мог тогда разобрать, что оно экстерриториально со «своей» неприкосновенностью? — без стрельбы и «прочего» не обошлось. Говорят, что «нейтралы» после этого сверх оперативно направили соответствующую протестную ноту…
Так или иначе, но Алексея Береста со званием Героя обошли. Как и начштаба батальона Кузьму Гусева, шедшего в первых рядах атакующих. Как и многих других. А дальше… А дальше произошло то, что в нашей стране происходит, увы, нередко. А точнее, возведено в жизненный принцип-правило: часто наказывают невиновных, а поощряют непричастных.
После победного мая 1945-го довольно скоро были «канонизированы» «официальные» герои — Егоров и Кантария, к которым притёрлись, прилипли и иные «героические персонажи». О Бересте, Гусеве, Щербине, Пятницком, представлявшихся к званию Героя, напрочь забыли. Более того, «по-своему» толковался сам ход боев в центре Берлина.
На стене в моем рабочем кабинете висят портреты трех военачальников, к которым я всегда, можно сказать, с детства, неизменно относился и отношусь с нескрываемым уважением — И. В. Сталина, Г. К. Жукова и Н. Г. Кузнецова. И неизменность этого отношения, надеюсь, сумею сохранить и в дальнейшем, несмотря на метаморфозы общественного сознания в условиях часто меняющегося к ним отношения в нашей стране. С годами, правда, постепенно приходило понимание: они не безгрешны. Точнее, по сравнению с простыми людьми, рядовыми обывателями их грехи даже более масштабны, и, соответственно, такими же были последствия сделанных ими просчетов и ошибок. Но это — естественно и даже закономерно, это обусловлено ролью и местом, которые эти политические деятели — генералиссимус, великие полководец и флотоводец — играли и занимали в течение многих десятилетий. Впрочем, и уйдя из жизни, они по-прежнему, и в начале ХХI века, имеют весомые и роль, и место, существенно влияют на то, что сегодня происходит.
Иногда приходящие в мой кабинет посетители выражают недоумение (часто — деланно-показное): «А зачем ты повесил на стену эти портреты? Сними…». Многие флотские ветераны говорят: «Убери Жукова». На это я отвечаю: «Когда будут портреты людей, достойных хотя бы занять место рядом с ними, — сниму. Пока таковых не вижу. Нынешние политики — пигмеи по сравнению со Сталиным; военачальники — лилипуты по сравнению с Гулливером-Жуковым; о так называемых флотоводцах и говорить не хочу — они еще «не вылупились» — находятся в эмбриональном состоянии по сравнению не только с Н.Г. Кузнецовым, но и с С.Г. Горшковым. К слову, и бюст В. И. Ленина я не выбросил. Вон он, на полке стоит…». При этих словах некоторые смущаются, другие вздыхают с облегчением: мол, теперь понятно, как с «этим товарищем» разговаривать…
А если серьезно, то я считаю: в жизни, не следуя библейским истинам, мы все равно творим себе если не кумиров, то избираем для себя образцы-примеры. Или, по крайней мере, определяем людей, ориентир на которых позволяет действовать уверенно и даже смело. Или, наоборот, бездействовать. И в этом плане такие личности, как Сталин, Жуков, Кузнецов (этот перечень можно, безусловно, продолжать), дают нам не только много пищи для размышлений, но и основания для действий. Впрочем, речь не об этом…
В декабре 1996 года отмечалось 100-летие со дня рождения Г. К. Жукова. В связи с юбилеем к его личности было приковано общественное мнение не только в России. Известно, что после войны маршал находился в опале, в течение семи лет (1946–1953 гг.) командуя войсками Одесского и Уральского военных округов. Лишь после смерти Сталина он был назначен первым заместителем министра обороны страны. Ведущую роль он сыграл в аресте Л. П. Берии. По сути именно ему своим возвышением был обязан Н. С. Хрущев.
Безусловно, Жуков был гениальным полководцем, выдающейся, неординарной исторической личностью. Велики его заслуги перед страной и народом. Однако накануне его столетнего юбилея было сделано все, чтобы неимоверно возвеличить маршала. О столетнем юбилее ровесника Жукова — Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, также родившегося в декабре 1896 года, лишь упомянули вскользь. По сути идеологи постсоветизма сделали Жукова чуть ли не единственным творцом Великой Победы. Хотя свои знаменитые «Воспоминания и размышления» он посвятил советскому солдату. К слову, Михаил Шолохов отмечал: «Он понимал, что на плечи солдата легла самая нелегкая часть ратного подвига…». Правда, Жукову, любой ценой добивавшемуся успеха — ценой многих жизней, приписывают и другие слова: «Солдат — не жалеть. Русские бабы их нарожают»…
Те, кто и сегодня говорит о том, что «Жуков победил в войне», видимо, преследуют и такую цель: фигурой маршала затмить личность И. В. Сталина, являвшегося Верховным Главнокомандующим. Однако при этом объективно нивелируется роль других выдающихся полководцев. К примеру, того же К. Рокоссовского, а также маршалов А. Василевского, И. Конева и других. И где в таком случае место «советского солдата»?
Между тем личность Жукова представляется весьма неоднозначной. С началом перестройки и гласности в печати стало появляться много материалов о нем. Причем материалов, ранее не доступных широким читательским кругам. Это касается, как отмечалось, и так называемых «трофейных эшелонов», «бриллиантового чемоданчика», «покаяния» Жукова, направленного руководству партии и государства. Потому Хрущев, отстраняя его от руководства Вооруженными Силами в 1957 году, сыграл на этом, говорил о его далеко не ангельском характере, норовистости, упрямстве, крутости. Зачастую Жуков брал голосом и неограниченной властью. Результат — «бонапартизм», жесткость, пренебрежение значением партийно-политической работы и др. Наверное, время все расставит по своим местам, объективно оценит и Маршала Победы, и его современников. Однако уже сегодня можно вполне однозначно утверждать, что именно Г. К. Жуков сыграл весьма неоднозначную роль в судьбе Военно-Морского Флота страны. В высшей степени несправедливо и жестоко он поступил с любимцем военных моряков страны Главнокомандующим Военно-Морским Флотом СССР Адмиралом Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецовым.
Думается, что мы еще узнаем немало интересного о Жукове и его делах, его ошибках, успехах, неудачах и победах. Что уж говорить о влиянии его решений на судьбы конкретных людей? Таких, например, как Берест. Их, думается, немало. Тех, кому определили роль «человеческого материала». Одноразового использования…
Судьба, благоволя Маршалу Победы, в конце концов, сыграла с ним злую шутку в 1957-м…
После того, как отгремели залпы победных салютов, еще три с половиной года Берест служил. Являлся парторгом отдельного артдивизиона, секретарем партбюро батальона связи. А закончил службу в должности заместителя начальника по политчасти передающего радиоцентра узла связи Черноморского флота.
Как известно, моряки сухопутных офицеров не очень-то жалуют. Но Береста приняли. На Корабельной стороне для его семьи вырыли землянку, а потом из артиллерийских ящиков сколотили домик. Здесь, в Севастополе, в 1948 году у Алексея Прокофьевича и Людмилы Федоровны родилась дочь Ирина.
В октябре 1948 года, сняв погоны старшего лейтенанта, Берест имел в своем «активе» годы войны, ордена Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Красной Звезды, медали, а также перспективы на нелегкую жизнь. Демобилизованного Береста офицеры и матросы провожали аж на вокзал, жалели, что расстаются, многие из них, взрослых людей, называли его батей. Бересты поехали на родину Людмилы Федоровны, в пригород Ростова-на-Дону — село Покровское Неклиновского района.
Жизнь складывалась непросто, в том числе и по причине характера Алексея Прокофьевича. Слишком он был ершистым, неуступчивым. Тесно ему было в мирной жизни: юлить, приспосабливаться не мог, компромиссов не признавал. «Привлекали» его и по «партийной линии». Не в последнюю очередь, поэтому он вынужден был часто менять место работы. Был председателем Добровольного общества содействия флоту в Пролетарском районе, заместителем директора Островянской МТС Орловского района, зам. директора по политчасти Красноармейской МТС, директором Неклиновского отделения кинофикации…
Из воспоминаний Петра Семеновича Цуканова, бывшего старшины милиции, с. Покровское, Неклиновский район, Ростовской области:
— У нас сосед умер, Бересты в эту хатку и поселились, с детьми — четверо. Пол земляной, стены саманные, крыша камышовая. Оконца — у земли. Приехали — чемоданчик и узел с бельем. Ну, я мог выписывать в колхозе картофель, капусту, делились с ними. Его назначили зав. райотделом кинофикации. Он меня иногда пригласит в кинобудку — выпьем, сидим, он рассказывал, как рейхстаг брал, вроде даже и знамя водружал. А я и сам до Балатона дошел…
Я был начальником КПЗ. Однажды входит следователь прокуратуры: «Вот вам — человек, а вот — постановление на арест». Я глянул — сосед мой! «Алексей Прокопьич, что такое?» — «Да вот…». Обыскали его и — в камеру…
Оказалось: из Ростова нагрянул ревизор. Тайно. В Синявке во время киносеанса выявил: народу в зале больше, чем проданных билетов. Заявился к Бересту. «Вы что же, за моей спиной? — возмутился Берест. — Да я бы сам помог вам». Ревизор держался нагло, ответил резкостью.
Берест, вспылив, приподнял его за грудки и вышвырнул со второго этажа. Вместе с креслом. Сам же явился к начальнику милиции: «Я сейчас ревизора выбросил». — «Ну, выбросил и выбросил»…
Береста подставили. Кассирша Пилипенко из Синявки еще до Береста дважды проворовывалась, ее выручал помощник районного прокурора Тресков, с которым они вместе пьянствовали. Правда, с работы пришлось ее увольнять. Теперь пришел новый начальник киносети, и ее вновь восстановили. Итог: растрата — 5.665 руб. Уголовное дело возбудили против Береста, Пилипенко и бухгалтера Мартынова…
Говорят, что имел место такой эпизод. Завели уголовное дело. Следователь на допросе обвинял заведующего. На слова, почему он не верит боевому офицеру, язвительно сказал:
— А это еще нужно проверить, где и как ты воевал. Ты, наверное, и в войну тепленькое место имел? Фашистам служил? Подожди, и туда доберемся!
Не выдержали нервы. Берест схватил испуганного следователя, поднял, как ребенка, и вместе с креслом выбросил из окна второго этажа… Ревизор, следователь… Наверное, не суть важно, кто был выброшен Берестом из окна. Но такой факт, видимо, действительно, был. Самая красноречивая страница уголовного дела — «Протокол описи имущества» у Береста. Под типографским заглавием: «Наименование и описание предметов» карандашом следователя помечено: «Нет ничего».
Нашли в доме — кровать прежнего хозяина хаты и столик со стульями, который одолжил Бересту сосед Цуканов. Все! Вот это — хапуга, вот это — злодей…
Свидетели — 17 человек подтвердили на суде непричастность Береста к недостаче. Но 14 апреля 1953 года районный суд приговорил Береста «за хищение» к десяти годам заключения. На основании амнистии от 27 марта 1953 года срок сократили вдвое. Он не стал просить о помиловании. Жене писал в письме: «Проси от себя. Мне нельзя: я себя виноватым не признаю… Значит, мне судилось просидеть в этом аду и побывать в этом уголовном мире… Я ни перед кем на коленях не стоял и никогда не стану». Только лет через двадцать жена нашла того следователя, и он признался, что на него давили сверху — «или он сядет, или ты вылетишь с работы».
П. Цуканов:
— Когда шло следствие, Алексея Прокопьича держали в таганрогской тюрьме, а на допросы возили сюда. Я его конвоировал с автоматом, и он все не мог привыкнуть: «Надо же, ты меня ведешь…». И когда его отправляли уже в лагерь, я сопровождал его до вагонзака… Отправили Алексея Прокофьевича в пермские лагеря, на лесоповал.
Вспоминает Ирина Алексеевна Берест:
— Мать решила тогда, что она свое отжила. А раз она, то и мы вместе с ней. Мы залезли на печь, холодную, нетопленую. Мама укрыла нас одеялом, обняла. В студеной хате мы с братом пролежали, прижавшись к матери, три дня. Соседи заметили, что дымка над трубой нет, третьи сутки не открывается дверь, и заподозрили неладное. Выломали дверь, а мы уже едва Богу души не отдали. Отец так ничего и не узнал об этом куске нашей жизни без него.
Берест писал в письмах домой: «Сфотографируйтесь все вместе, я очень соскучился. Ты спрашиваешь, какой я здесь стал. Я стал очень спокойным. Чем страшнее, тем спокойнее я становЛюсь».