— Конечно, существует немало сложных причин, уводящих журналиста от истины. Но есть ошибки, которые объясняются поспешностью, забывчивостью, халатностью, безграмотностью, наконец. А в результате рождается «брюква на деревьях», как говорил Марк Твен.
— Да, и такого рода ошибки, к сожалению, не единичны.
Машинописный текст, который посылают в набор, открывается «собачкой». Так называется в редакционном обиходе трафарет, для каждой редакции свой, где помечено: «Цифры и факты проверил…», «К набору подготовил…», и следуют обязательные подписи и автора, и других профессионально ответственных лиц. Любой материал проверяет сначала литсотрудник, затем заведующий отделом, а перед сдачей в набор ответственный секретарь. Кроме того, во многих газетах есть специальные бюро проверки. Затем корректура проверка на грамматическую точность. И наконец, перед выходом в свет каждый номер дотошно читают главный редактор в «свежая голова» — дежурный сотрудник редакции.
В крупных газетах до десятка контрольных постов стоят на страже точности каждого предложения. И все же ошибки случаются. Их именуют «ляпы» малые и большие. За ними, как правило, следуют выговоры провинившимся тоже малые, большие и строгие. А за строгим выговором может последовать увольнение нерадивого журналиста или корректора.
Иные «ляпы» бывают даже забавны, если о них вспоминать через несколько месяцев. К. Чапек шутит на этот счет: «Опечатки бывают даже полезны тем, что веселят читателя: зато авторы пострадавших статей реагируют на них крайне кисло, пребывая в уверенности, что искажена и испорчена вся статья и что вообще во вселенной царят хаос, свинство и безобразие». Юмор, конечно, спасителен, но в день появления «ляпа» в любой уважающей читателя и себя редакции наступает подлинный траур. Раздаются суровые и насмешливые звонки подписчиков, почта приносит первые письма с текстами опровержений, коллектив выясняет причины ошибки, ищет главного виновника. А поиски эти не так-то легки.
Если кто-нибудь захочет в подшивке «Комсомольской правды» найти номер за 13 августа 1945 года, он такой газеты не обнаружит. В тот день газета вышла с датой…
13 января 1945 года!
Как это могло случиться? Из типографии подняли весь ночной «архив». К редактору были вызваны все, кто имел отношение к выпуску. В оттисках полос, начиная с первого и кончая «подписным» (то есть окончательным оттиском полосы перед печатанием), все было правильно: 13 августа 1945 года. А на тиражном оттиске 13 января!
Оказалось, выпускающий в последний момент решил почище набрать дату, а наборщик почему-то вместо «августа» сочинил «январь».
Теперь этот эпизод вспоминается с улыбкой, а тревога в редакции в тот злополучный день была всеобщая.
Все больно переживали нелепый «ляп».
Типичные промахи для пользы дела публикует «Журналист» в разделе «7 раз проверь» под рубрикой «Не вырубишь топором!». Вот абзац из очень квалифицированной ленинградской газеты «Смена»: «Кролик действительно самое скороспелое и многоплодное сельскохозяйственное животное. Разводить его интересно и выгодно. Ведь от одной самки можно получить 60 шкурок и до 90 килограммов ценного мяса за год!»
Еще один курьезный промах извлечен «Журналистом» из публикаций «Советской Татарии». Газета сообщила: «В эти дни в музее истории города Набережные Челны экспонируются копии картин знаменитых западноевропейских художников. Среди них „Анаконда“ Леонардо да Винчи».
Поистине «семь раз проверь». А после этого, иронизировали И. Ильф и Е. Петров, работавшие в пору творческой юности фельетонистами газеты «Гудок», после десяти проверок изумленные читатели получают первый том многотиражного издания с заголовком «Энциклопудия» вместо «Энциклопедия».
Фельетонист «Правды» А. Суконцев рассказывает о типичной, так сказать, «технологии „ляпа“». «Один из моих коллег, довольно квалифицированный журналист, вернулся из командировки и, что называется, „отписался“.
Очерк его набрали и поставили в номер. Вечером главный редактор звонит автору:
— Нужно указать название колхоза.
Очеркист рылся, рылся в своем блокноте, который он, надо сказать, ведет безалаберно, и наткнулся на название деревни.
— Деревня Васильково, — говорит он редактору.
— Нужен колхоз, а не деревня.
Опять лихорадочно перелистывается блокнот, тщательно изучаются собственные каракули. И вдруг фамилия: „Лаптев“. Очеркист звонит главному редактору:
— Колхоз имени Лаптева.
— Лаптева? — с сомнением переспрашивает редактор. — А кто такой Лаптев? Почему его именем назван колхоз?
Журналист не знает, и он брякает первое, что приходит ему в голову:
— Это в честь одного из полярных исследователей.
Знаете, есть еще море Лаптевых.
— А при чем здесь Лаптевы?
— Не знаю. Кажется, один из них — их земляк.
— Кажется, кажется, — проворчал редактор и с тоской посмотрел на часы.
Очерк был напечатан, а через неделю пришло письмо из колхоза. Колхозники писали, что хотя их почтальон Леня Лаптев и неплохой парень, но они пока еще не думали о том, чтобы его имя присвоить колхозу.
Так безалаберные записи в блокноте стали виновником крупной газетной ошибки».
Случаются промахи и посерьезнее. В «Комсомольскую правду» пришло письмо из Самарканда. Четыре листа машинописного текста под заголовком «Маугли из Каратау» и подпись — кандидат географических наук, доцент кафедры физической географии Самаркандского государственного университета такой-то. Ошеломляющие факты сообщало письмо. В окрестностях горного кишлака Ингички более десяти лет назад обнаружили странное существо. По виду человек, он не имел одежды, скрывался от людей бегством, не умел разговаривать. Все же существо поймали, привели в кишлак. И здесь один из жителей признал в нем своего племянника, давно, в детстве, пропавшего мальчика Жияна. И вот автор письма делится своими наблюдениями: «…Жиян прожил в кишлаке уже двенадцать лет. Может спать на снегу. Ему чуждо чувство страха. Если потребуется, ночью в снег и ветер идет десять-пятнадцать километров до соседнего кишлака. Совершенно безотказен в работе. Редко злится. Очень силен. То съедает пищу за шестерых, то по трое суток не ест. Однажды сбежал в город Джизак.
Шипел на автомобили, дико озираясь по сторонам, его с трудом изловили полдюжины милиционеров».
Кто из журналистов не отзовется на такое письмо!
Явление чрезвычайное, свидетельство авторитетное. Правдивость изложения подкрепляют многочисленные детали.
Надо писать! Надо ехать!
О событии стало известно московским ученым. Профессор Б. Поршнев, известный историк, в ту пору как раз работал над монографией о палеопсихологии — истории развития мышления у древнего человека. (Вышла эта книга «О начале человеческой истории» уже посмертно, в 1974 году.) В момент возникновения Маугли из Каратау все помыслы профессора концентрировались на том, чтобы найти подтверждение или опровержение своей гипотезе очеловечения. И вот профессор едет в кишлак спецкором «Комсомольской правды» вместе с журналисткой Т. Агафоновой.
Первое, что попалось на глаза в Самарканде, — местные газеты «Ленин юлы» и «Ленинский путь» на узбекском и русском языках. И там и там статья доцента «Маугли из Каратау» уже напечатана — ее прочли тысячи людей.
Бригада «Комсомолки» встретилась с редактором «Ленинского пути». «Да, мы отвечаем за публикацию, — заверил он, — рассказ о событии уже затребовала „Неделя“».
После многих часов трудной горной дороги перед спецкорами «Комсомольской правды» кишлак Ингички.
Человека по имени Жиян ученый и журналистка находят. Но ничего общего с выдуманным Маугли в нем нет.
Ситуация необычна, но совсем-совсем в другом отношении. Жиян действительно в войну лишился родителей, действительно живет у родственника, действительно производит впечатление забитого существа. Но причина — не скитания в горах, а обращение хозяина семейства.
Юноше необходима человеческая помощь и меньше всего журналистские рассказы.
А ложный слух, подкрепленный авторитетом двух областных газет, тем временем распространялся. В Самарканд уже прибыли журналисты из АПН и «Литературной газеты», сообщение передали зарубежные радиостанции, «Неделя» опубликовала очерк на эту тему редактора областной газеты.
Весь корреспондентский корпус собирается в сакле, где практически в услужении живет Жиян. Среди приехавших и автор письма в «Комсомолку». Хотя липа для профессора-историка очевидна, доцент-географ продолжает настаивать на своем мнении. И есть журналисты, склонные поверить первоначальной версии. Поверить единственно потому, что очень уж эффектный случай, что очень уж обидно добраться сквозь пургу в далекий кишлак и ни с чем уехать обратно. Кроме того, первая заповедь журналиста — выполнить задание редакции. Но не менее существенная заповедь — быть всегда досконально точным, чтобы не подвести редакцию.
«Известия», ответственные за публикацию «Недели», вскоре дали опровержение под заголовком «Исправление ошибки в связи с „Маугли из Каратау“». Редакционная коллегия «Недели» извинилась перед читателями.
Бурно обсуждалась в журналистском мире эта незаурядная история. С ее подробным разбором выступил журнал «Журналист». Т. Агафонова вернулась к урокам «Маугли» в сборнике «Журналисты рассказывают».
Научный обозреватель «Комсомольской правды» Я. Голованов напомнил, что хотя случай с Маугли редок, но все же не единичен. Он напомнил о «Березе Рихарда Зорге». Прощаясь с Россией перед трудной и дальней дорогой, отважный советский разведчик вырезал якобы на ней свои инициалы. Итог: береза действительно есть, но Зорге к ней никакого отношения не имеет.
«Дерево-людоед». Информация о нем шла по областным и районным газетам как эпидемия гриппа. Сообщалось, что где-то (по счастью, не на территории СССР) существует дерево, опутывающее зазевавшегося путешественника своими стеблями и высасывающее затем из него кровь или тихонько его переваривающее. Нет такого дерева ни у нас, ни в других, даже самых экзотических странах.
Необыкновенный «подвиг» Валентины Ткаченко.
Во время учебных парашютных прыжков один из парашютистов зацепился за хвост самолета. Прыгнувшая следом В. Ткаченко спасла жизнь товарища. Весть о ее «подвиге» росла как снежный ком, уже поговаривали о награждении отважной девушки. Итог: все выдумка, от начала до конца.
Объединяя все эти случаи, Я. Голованов ставит диагноз некомпетентность поистине огромная профессиональная проблема.
Но случается и другое — поверхностное отношение, как бы следование инерции, дань примелькавшемуся ж потому успокоительному стандарту.