— Доченька, прости… Пускай семеро хранят тебя. Надеюсь, тебя отыщет какой-нибудь ремесленник и заберет к себе. Пускай кулон станет оплатой за его труды…
Шаг. Еще шаг. Хруст веток, хриплый и угрожающий лай. Грузное рычание, скопившее в себе всю ненависть мира.
Женщина оттолкнула от берега красную «лодочку» как можно дальше и, обратившись лисицей, обошла дерево с другой стороны, выходя к жаждущим ее гибели преследователям. Перед глазами пронеслась вся ее жизнь — детство в деревушке на склоне рисового поля, первый рассвет, что она встретила в школе гейш, жизнь в Заповедном лесу среди спокойствия и безгласности. Ритуал. Рождение Мэй. Погоня. И вот гончие на всех парах бегут к ней, поваливают на землю. Одна из них распахивает пасть, обнажая зубы, и впивается в шею лисицы, сжимая до хруста челюсти; другие покусывают ее за хвост, давят, наваливаясь всем телом. Последнее, что увидела опечаленная ива перед тем, как заплакать, окуная глубже свои ветви, было рычание, победные восклицания собак и нервный, надрывный скулеж загнанной кицунэ…
***
Холод. Сквозящий ветер. Последний солнечный луч. Снег, смешавшийся с дождем. Молодой Ичиро Накамура возвращался в ярмарки, куда возил свои товары…
========== И сильные умеют плакать (Ребекка Уокер/Шепфа) ==========
Время… оно течет неспешно, как вода, обтачивая углы сложившихся проблем. Спустя века и тысячелетия, проведенные в Вечности, перестаешь заострять свое внимание на каких-либо совпадениях, случайностях, недопониманиях. Все это становится нормой, хотя раньше далеко не считалось ею.
Тихий неприятный свист крыльев, рассекающих воздух. Взмах, еще один, и еще… шелест длинного тяжелого одеяния, что било по икрам, словно хвост морского дракона. Пустынная гряда угрожающе приближалась к ней — женщина уже заметила очертания плахи и белокаменных колонн, обрамляющих вход в грот. Аккуратно снижаясь, она приземлилась на слегка согнутые ноги и немного растерянно огляделась по сторонам, будто бы ожидая кого-то еще.
— Кого ждешь?.. — с горечью заметил голос в голове серафима. — Их больше нет… Зачем вообще после всего, что произошло, ты прилетела сюда?
В груди полыхнул огонек гнева и стих, так же мимолетно, как и появился. Звенящий цокот каблуков ее золотых сапог в тон нагрудным витиеватым щиткам отражался от гор, что стеной окружали это место. Быстрым шагом ангел миновала площадь казни, не поднимая головы. Эмоции все еще были сильны, и она не могла их полностью задавить в себе. Взойдя по мраморным ступеням, женщина скрылась в тени пещеры. Она пробиралась по узкому короткому коридорчику, прижав к спине золотые крылья, от которых в полной темноте исходило сияние. Впереди показалось озеро. Звук шагов мгновенно стих.
Холодные каменные изваяния Плачущих Дев встретили ее равнодушием. Ребекка подошла ближе, стараясь ступать как можно тише, и медленно опустилась на колени. Холод, смешавшись с рассеянным туманом, окутал ее лодыжки, поднимаясь выше. По коже побежали мурашки, а тело передернуло от неожиданности. Женщина присела на низкий бортик озерца, поправив задравшуюся ткань платья. Закрыла глаза. Воспоминания нахлынули сами собой.
Жизнь на земле. Спящая в колыбельке малышка Вики. Болезнь. Смерть. Школа Ангелов и Демонов, будь она неладна… Лекции, задания на земле. Весенний фестиваль прихода Шепфа. Тогда еще Мисселина только вливалась в коллектив, и они с Гекадой, будучи студентками, часто подшучивали над молодой учительницей, пользуясь ее неопытностью и рассеянностью. Сорванный праздник…
Факты из жизни беспристрастным списком отчеканивались у нее в памяти; буквы танцевали перед глазами женщины, текли, сливались, подобно бегущей строке вечерних новостей.
Подарок Шепфа… Это же она тогда подстроила, чтобы Кроули подумал, будто я испортила дар для Всевышнего… Это Гекада попросила помощи у Лилит и убила ту молодую непорочную девушку. Это ритуал — каждые тысячу лет Школа воздает дань Богу, что создал мир и землю, на которой та благополучно стоит.
Поток воспоминаний снизил темп, погружаясь в ворох событий прошлого. Вот Кроули отчитывает меня в коридоре за то, что я слишком долго не сводила взгляда с Шепфа… тут обвиняет меня в поджоге священной рощи… да как я могла бы такое сделать, если я… я всем сердцем любила его. Однако все смеялись надо мной. Конечно, где Всевышний, а где была тогда я — простая Непризнанная, ни ангел, ни демон… Однако он все равно выбрал меня!
Душевная боль разгоралась с особой силой. Женщина погрузила кончики пальцев в голубоватую воду и провела из стороны в сторону. Ветер снаружи грота усилился, отчего перышки крыльев ангела невольно подрагивали в попытке хоть как-нибудь согреться.
Его взгляд… долгий, изучающий… вырывающий меня из толпы. Одобряющий, понимающий, теплый… я заметила это сразу. «Серафим Кроули, пускай тот, кто устроил этот беспорядок в мой день рождения, сам и искупит свою вину! Если вы утверждаете, что это сделала Непризнанная, то она тут же встанет на место павшей или же будет сослана в Ад навечно». Конечно же, директор не стал рисковать, он был юн и напуган не меньше остальных. Но я была безмерно счастлива, хоть и скрывала ото всех.
Воспоминания напоминали ей различные ароматы из лавки пряностей на земле. Корица, мята, лимон и горьковатый жженый миндаль… Они били в нос, парили вокруг, вертелись на кончике губ, шепчущих какие-то несвязные слова.
Нам так было хорошо там, в Его чертоге… Мы упивались любовью, с каждым прожитым днем все больше укореняя ее, разжигая к утру тлеющий уголек с новой силой. Я была Его, а Он — мой… Наверное не было на Небесах существ счастливее, чем мы, и союза крепче… До определенного момента. После появления на свет сына, Старейшина предрек Шепфа, что младенец своим рождением расшатывает мировую гармонию, равновесие Рая и Ада. Ах… Нашел кого слушать, конечно — заросшего старикашку, вероятнее всего, благополучно выжившего из ума. Но Он прислушался… И хотел даже умертвить малыша, когда тот будет спать… Своего сына! Моего сына! Нашего мальчика!..
Она достала руку и отряхнула. Соленые капельки упали назад в родное лоно озера, в объятия миллиардов их братьев и сестер. Ребекка открыла глаза: пытливый взгляд прошелся и замер на противоположной стороне грота. Перед глазами пробежали картинки злополучного заседания совета Старейшин, потом — приговор усыпить сына Шепфа и заточить в башне Администрации для пущей надежности. Матери запрещалось его навещать, как и ему — выходить из отведенной комнаты.
И вот — снова грот Плачущих Дев, и вновь я вижу эти вечно скорбящие статуи, стоящие на ладони Шепфа. Прошло семь лет, а я все не могу смириться с утратой. Бонт… мой милый мальчик, как же так… Шепфа, прошу тебя, верни нашего сына, освободи его! Дай мне с ним хотя бы увидеться, в последний раз… Он уже подрос и возмужал… Я так скучаю по его искренней улыбке и нежным жарким объятиям. Прошу… Пожалуйста…
Слезы хлынули неконтролируемым ручьем из глаз серафима, что пыталась сдержать их из последних сил. Она закрыла лицо руками, прислонившись боком к основанию мраморной статуи. Тихие отрывистые всхлипы, вырывающиеся из груди, отдавались эхом в полной тишине. Дыхание участилось, кровь прилила к вискам, упорно пульсируя. Голова гудела, а горло пересохло.
Я не могу так больше… Каждый раз, когда возвращаюсь сюда, мне ужасно больно… Я не сильная, нет… это все было вранье, наглая ложь преподавателей, желающих повысить мою самооценку. Жизнь не так проста, как хотелось бы. Она полна личных выборов, которые влияют на будущее, и иллюзорных, что предоставляются тебе социумом, людьми, близкими… Любое решение должно быть взвешенным, каждое — хорошо обдуманным. Я потеряла сына… отдалила от себя дочь… не отстояла Винчесто… Я ненавижу себя за это все!!!
Последняя фраза криком пронзила сквозящее молчание, отбившись от стен, пропадая в подземных катакомбах. Ребекка не выдержала и в порыве ярости метнула разбушевавшуюся внутри энергию в рядом стоящую статую. Сноп красных искр ударился о воздетые к небу руки в мольбе, и те с грохотом рухнули в воду, уходя ко дну…
— Прости меня, Бонт… Вики… Адмирон… Шепфа, голова идет кругом… Я чувствую, что теперь осталась совершенно одна…
Закрывшись крыльями от окружающего мира, женщина сидела, привалившись спиной к ногам хрупкой статуи девы, и не могла успокоиться. Она понимала, что теперь все кончено…
========== Одиночество (Люцифер) ==========
— Четвертая полка снизу, — произнес Люцифер, кивнув на стеллаж с книгами.
— Спасибо, — в спешке бросила ему Вики, торопясь отыскать необходимую информацию, за которой пришла.
Урок окончился. Ангелы и демоны собрали тетради и группками покидали Библиотеку Ада; между стройными рядами книг то и дело сновал затылок Непризнанной. Вот Энди направился к ней, слабо тронул за плечо. Да как он смеет?! Хотя…
«Убогим следует держаться вместе, Ости» — всплыли в памяти слова, о которых он так старался позабыть. Демон опустил голову, уткнувшись в раскрытый перед ним фолиант. Краем глаза он заметил, как серокрылая парочка направилась к выходу, а через четверть часа зал полностью опустел. Было слышно, как высвистывает штраусовские вальсы пронизывающий ветер и как тихо поскрипывает приоткрытая дверь. Пустота и гробовая тишина, пропитавшие воздух, забирающиеся в легкие с каждым шумным вдохом.
Огонек свечи колыхался от холодного осеннего дыхания, умирая и воскресая вновь, от прикосновения тонких пальцев мужчины. Люцифер снова и снова перечитывал одну и ту же страницу «Пира», не разбирая слов: буквы перед ним, точно сбивчивое пятнышко пламени, танцевали на выцветшем пергаменте, не давая погрузиться с головой в чтение. Лунный свет проникал сквозь стрельчатое окно готического зала Школы, разрезая мрак, точно лезвие острого клинка — черный бархат камзола противника. Демон замер, закрывшись от окружающего мира, уходя в себя. Это так было ему знакомо: просто один, совершенно один. И никому, никому не нужен… ни родителям, ни учителям, ни друзьям.
«Отец… постоянные нравоучения, а если ослушаюсь повторно — удар… еще один, ведь, с первого раза не понял… за ним — еще и еще, пока не упаду перед ним или не попрошу о прощении» — говорил внутренний голос.
Пыль неожиданно взметнулась от нового порыва ночного ветра с верхней полки, осев на старый дубовый паркет. Мысли, рождающиеся из хаоса в голове, облекали форму и уже не задерживались внутри, а выплескивались наружу, как будто бы им было тесно в костных тисках черепной коробки демона.
— Почему так… — одними губами прошептал юноша. — Почему я, как оборванец-щенок должен скрываться тут, в этой забытой Шепфа библиотеке на отшибе Ада, дрожа за целостность своей шкуры?.. Почему он позволяет себе так со мной обращаться?! Это недостойное поведение для правителя Преисподней!
На последней фразе демон уже не сдерживал свои эмоции, выкрикивая отдельные слова с особой злостью. Злостью, что сидела в нем так долго… всю его бесконечно долгую жизнь. Крик то сменялся на грозное шипение, то на иступленный вопль, за которым следовало минутное молчание и размышления.
Да и назовешь ли это жизнью? Так, существование… Родители — одно лишь слово, ничего не значащее. Мать родила и оставила меня. Она умерла, и я никогда не прощу этого себе. Отец возненавидел тот день, когда я появился на свет: именно поэтому он так жаждет свести меня в Небытие. Чтобы не видеть плод порыва своего бурного желания… Я был незапланированным ребенком, стал, как он твердит, наследником не по праву, хоть это не так. Отец для меня был всем миром, который я так хотел познать, а он велел стражу не подпускать меня к себе. Сын Сатаны, выросший без любви и ласки, — что может быть ужаснее, да, Уокер? Конечно, ты же любишь ушами и выбираешь смазливеньких, что будут за тобой бегать, словно шавки, а я постоянно пропадаю из вида, неприветлив, нередко в синяках и ссадинах.
Наставники? Да кому я из них нужен-то: Серафиму Кроули? Геральду? Ангелу Фенцио? Хвала Мамону, я еще не закис в этой гнилой школе, где отношение к тебе меняется по настроению Шепфа; где с каждого угла сквозит сыростью, лицемерием и наглой ложью, прикрытой благими намерениями; там, где преподавателям плевать на безопасность учеников в угоду какой-либо из двух сторон. Здесь нет Ангелов и Демонов в первозданном виде, как нет в природе чистого белого и черного цветов. Тут борются за место под солнцем обычные существа, различающиеся лишь цветом крыльев и атрибутикой. Им противостоят существа, стоящие выше них по рангу, который они, к слову, сами же и придумали для упорядочивания небесного и подземного общества. Сами себя короновав, они решили, что могут править миром, однако никто из них ни на капельку не приблизился к этой огромной чести — быть владыкой всего сущего. Высшие недостойны своих мест, которые они занимают… Остальные унижены ими, втоптаны в грязь, не имеют права голоса. И это, кажется, никогда не прекратится.
Друзья… друзья… — задумчиво протянул Люцифер, поразмыслив над этим словом, наслаждаясь каждой его буквой, перебирая их, точно бусины четок. — А разве есть они? У меня нет. Не думаю, что здесь можно хоть кому-нибудь доверять. Слишком больно потом получать удар в спину. Не хочу… Хватит…
В голове упорно стучала мысль: «Зачем ты себя мучаешь этим разговором? Что ты хочешь доказать?». Как бы отвечая на этот вопрос, Люцифер произнес:
— Я не знал, как мне жить дальше. Я долго задумывался над этим, и то же сейчас… Я чувствовал, что потерял что-то ценное… потерял… цель своего существования. Все эти годы я жил одним призваньем, предназначением, имя которому — Власть. Но я не желаю править, я хочу мира… Впервые за все прошедшие тысячелетия я почувствовал, как в мою жизнь неожиданно ворвался человек, ради которого стоит жить. Жить, не существовать. Не прожигать жизнь. Быть, а не казаться. Впервые мне стало не так одиноко тут, в Школе Ангелов и Демонов. Впервые появилась цель, на пути к которой я не вижу для себя ни единой преграды, стараюсь не замечать препятствий. Я ощущаю, что она как никто другой способна понять меня, стоит только открыться ей, но… что-то останавливает меня… книги, книги, книги… как я устал от всех вас!
Люцифер резко отшвырнул от себя толстенный том в дальний угол. «Пир» распался на отдельные листочки, потрескавшийся корешок книги оторвался и улетел под тумбу со стопками свитков, перевязанных алыми лентами; в следующее мгновение они покатились следом за кожаной обложкой. Ярость кипела в нем, с каждой секундой умножаясь в геометрической прогрессии. Демон вскочил из-за столика, опрокинув его: стопка книг, заботливо оставленных библиотекарем, с грохотом упала на пол. Но мужчине этого было мало. Глаза налились красным, а вена на шее вздулась, явно проступая под тонкой смугловатой кожей, и дрожала, отбивая бешеный пульс. В порыве гнева Люцифер взмахнул крыльями, подлетая к полкам, сбивая с них остальные труды мертвецов.
— Я не хочу так! Не могу больше… Я не сильный, отец, это ложь! Я слаб, да, я слаб… Это так низко — скрывать свои истинные чувства под маской спокойствия или грубости… Я не буду больше играть по твоим правилам! — снова крик, полный отчаяния и боли, пронзающий безмолвие библиотеки. И только тишина стремительно опустошающихся шкафов отвечала на его зов смирением. Листы вздымались в воздух, словно птицы, и опускались на пол, подобно опадающим листьям. Все было как в замедленной съемке: Люцифер бил себя кулаками в грудь, его тело трясло; оно извивалось под натиском внутренних демонов, снедающих мужчину изнутри.
— Что дальше? Как быть?.. Я не знаю, как правильно лю… — каждое слово давалось ему с трудом. Тяжелый воздух, оседая внутри него черным смогом, тянул вниз со сверхприродной силой. Кости выворачивало наружу, словно Люцифер хотел скинуть свою человеческую оболочку и предстать настоящим — душевная боль перешла в физическую, разрывая тело, истязая душу…
Один… всегда один… книги, зачитанные до дыр, — единственные знакомые, понимающие его… стены библиотеки, слышавшие его вопль отчаяния, угол из стеллажей, ставший ему родным домом… грозный, ненавистный отец… и любимая, которая даже не догадывается о его чувствах к ней… Энергия, неожиданно выплеснувшаяся морской волной из демона, так же резко исчезла: ноги мужчины пошатнулись, и он с силой уперся в одну из полок стеллажа, пытаясь сохранить равновесие. В голове он слышал голос, не свой голос… перед глазами пошли пятна, интерьер начал плыть, изменяться… и перед ним предстал школьный двор, в центре которого стояло священное дерево, охваченное пламенем.
— Убей их… всех… — раскатистым гулом прокатился злорадный шепот… и стих.
Люцифер лежал, опершись спиной о стену рядом с шкафом, а около него сидела Мисселина, вытирая влажной тканью пот с его пышущего жаром лба.
— Quid accidit, Lucifer? — дрожащим голосом спросила она. — Quid tu vides?
Комментарий к Одиночество (Люцифер)