И в а н И в а н о в и ч: Лишены всякого голоса.
Е л и за ве т а Б а м: Я не лишена. Вы можете проверить по часам (ПВН, 179)26.
Почему Хармс в эпизоде "сражения", однако, дал говорить не часам, а колоколу, хотя и связанному с темой времени, но менее однозначно? Этому, по-видимому, есть две причины. Первая заключается в том, что у колокола есть язык, а потому его речь как бы связана с называнием более непосредственно. Вторая причина -- это вероятная отсылка к девятой плоскости "Зангези", где описывается "большой набат в колокол ума". Колокол хармсовского сражения выглядит явной пародией на Хлебникова:
З а н г е з и. Благовест в ум! Большой набат в разум, в колокол ума! Все оттенки мозга пройдут перед вами на смотру всех родов разума. Вот! Пойте все вместе за мной!
I
Гоум.
Оум.
Уум.
Паум.
Соум меня
И тех, кого не знаю.
Моум.
Боум.
Лаум.
Чеум.
--Бом!
Бим!
Бам!27
_____________
26 Эта реплика обычно понимается как проявление чистого абсурдизма и ностальгическая отсылка к несостоявшемуся спектаклю Радикса "Моя мама вся в часах" (ПВН, 522; Мейлах Михаил. Заметки о театре обэриутов // Театр. 1991. No 11. С. 177).
27 Хлебников Велимир. Творения. С. 482.
История 151
Хлебников дает расшифровку почти всех приведенных им слов "благовеста": гоум -- "высокий, как эти безделушки неба, звезды, невидные днем", оум -- отвлеченный, озираю все кругом себя, с высоты одной мысли"28 и т. д.
В соответствии с общей хлебниковской установкой -- эти "слова" имеют универсальное пространственное значение. Хлебников так определяет смысл "благовеста": "...вы увидите пространство и его шкуру"29. Колокол и нужен ему прежде всего потому, что его звучание пронизывает пространство. Временное измерение в данной "плоскости" для Хлебникова малосущественно.
Опространствливание ударов колокола существенно для Хармса, который, однако, сохраняет акцент на временном измерении, на связи с часами.
В "Елизавете Бам" намечаются мотивы более позднего случая "Тюк". Сначала они обнаруживаются в сцене ареста Елизаветы. Петр Николаевич объясняет, что расставил у дверей стражу и предупреждает, что при малейшем толчке Иван Иванович будет икать. Персонажи демонстрируют Елизавете работу такого икающего часового: "Петр Николаевич опять толкает тумбу, а Иван Иванович опять икает" (ПВН, 179). Игра эта, по существу, -- такая же, как и в "Тюк", где Ольга Петровна колет полено, а Евдоким Осипович говорит: "Тюк!" Кстати, колка дров возникает в "Елизавете Бам", когда после "сражения двух богатырей" победивший Папаша заявляет, что устал: "дрова колол" (ПВН, 202). Уничтожение Петра Николаевича каким-то образом связывается с колкой дров. Звучащий в пьесе колокол также в какой-то степени -- все тот же аппарат колки и производства колов:
кол-о-кол.
Расслоение действия и его называния, как и отслоение фиксации хода времени от собственно хода времени, оказывается повинно в смерти, в остановке движения и в конечном счете в цикличности. Линейность времени как бы ускользает в паузу между событием и его временной фиксацией. Время события не совпадает с его свершением, которое всегда фиксируется, хронометрируется с запаздыванием. Поэтому линейность перестает быть абсолютной, она вся ткется из пауз, расфазирования, остановок. Попытка поймать и уничтожить Елизавету Бам -- это в том числе и попытка восстановить линейный прогресс времени. Дому Елизаветы Бам в пьесе противопоставляется "бесконечный дом" (ПВН, 192), в который должна быть доставлена Елизавета. Здесь как бы происходит собственно движение времени, никем не отмечаемое:
Никто в нем не живет,
И дверь не растворяет,
В нем только мыши трут ладонями муку,
В нем только лампа светит розмарином
_________________
28 Там же. С. 483.
29 Там же. С. 481.
152 Глава 5
И в а н И в а н о в и ч.
А кто же лампу зажигает?
П е т р Н и к о л а е в и ч.
Никто. Она горит сама.
Есть бесконечное движенье,
Дыханье легких элементов.
Планетный бег, земли вращенье,
шальная смена дня и ночи...
(ПВН, 196)
Это дом движителя времени, где нет наблюдателя, где лампа подобна солнцу. Этот дом -- мельница времени, где мыши "трут ладонями муку" (о мельнице у Хармса речь подробнее пойдет дальше)30. Время здесь не фиксируется, не производится "языком", в том числе и колокольным.
10
Наблюдатель останавливает время и мерит его саблей. Сабля -- это некий хронометрический механизм, буквально режущий время на куски, на ломти. Измерение, конечно, не случайно превращается в резание. Отрезание -- не просто установление "отрезка", это прежде всего полагание конца. Когда я отсекаю что-то саблей, я одновременно прекращаю его существование, перевожу нечто существующее в прошлое. Святой Августин заметил, что мы не можем измерять длящееся потому, что длящееся постоянно растягивается, удлиняется и тем самым делается неизмеримым. Он говорит, например, об измерении длины двух звуков, двух пауз, двух слогов:
Могу ли я измерить длинный [слог], пока он наличествует, ведь я способен измерить его лишь тогда, когда он кончил звучать? Но для него закончиться означает перестать существовать31.