Карт «новых» земель ещё не существовало, троп тоже. «Когда в 50-е кинофабрики развалились, — говорит Скорсезе, — мало кто мог сказать: «Я знаю, нам — сюда». Люди понятия не имели, в каком направлении двигаться. Мы толкали какую-то дверь, и если она поддавалась, туда и шли. Пока мотались туда-сюда, менялось кинооборудование, становилось компактнее и проще. Потом европейцы подоспели. Так, мало-помалу собрали всё, что было, и в середине 60-х как — рванёт!».
На фоне финансовых вливаний конца 60-х появилась группа новых руководителей, готовых идти на риск охотнее своих предшественников, в особенности если риск касался доморощенного независимого проекта или неприкаянного британского или европейского арт-хаусного кино вроде «Альфи», «Девушки Джорджи» или «Фотоувеличение» Антониони. Картина Антониони не только впервые продемонстрировала зрителю обнажённую женскую натуру, но и представила новую замысловатую структуру киноповествования, познакомившись с которой, более опытные «товарищи» долго чесали затылки. Они не понимали, что к чему, но очень хотели разобраться. В 1967 году на студию «МГМ» пришёл получать проект совсем ещё молодой, двадцати с небольшим лет, режиссёр-неофит Пол Уилльямс. С порога ему заявили: «Нам нужен фильм ни о чём, вроде «Фотоувеличения». «Этот фильм вывернул все их представления наизнанку. Они на самом деле не могли понять, что творится вокруг. Проще было махнуть рукой, мол, пусть ставит», — резюмирует Уилльямс. Рядом с кабинетом Винклера, ставившего фильмы с Пресли, на той же студии устроился британский режиссёр Джон Бурмен и снимал «В упор» — триллер с немыслимыми по тем временам сценами насилия. «Американские студии тогда совершенно утратили чувство реальной жизни, — вспоминает Бурмен. — Начальники пребывали в таком смятении, что были готовы безропотно уступить власть режиссёрам. Лондон же бурлил, предлагая много нового, и у американцев возникло желание пригласить британских и европейских режиссёров, чтобы они ответили на вопросы, которые ставила жизнь».
Тему продолжает Пол Шрэдер, в то время кинокритик главной газеты андеграунда Лос-Анджелеса «Фри пресс»: «Катастрофический кризис киноиндустрии 1969, 1970 и 1971 года широко открыл двери в закрытый прежде мир, можно было без проблем договариваться о встречах и предлагать любые идеи. Принималось всё, запретных тем не было». «Если ты был молод, окончил киношколу и снял нечто экспериментальное в Сан-Франциско, — замечает Губер, — это был твой пропуск в «систему». Теперь она напоминала питательный раствор в чашке Петри — что туда ни помести, всё вырастет».
Когда хиппи постучали и ворота распахнулись, возникла иллюзия, что, как говорит Милиус, крепость оставили её защитники. Но это на самом деле была иллюзия, причём довольно опасная. В крепости оказалось полно фугасов и мин-ловушек. Несмотря на блистательные шедевры режиссёров 70-х, культурная революция десятилетия, как и политическая революция 60-х, потерпела поражение. Говорит сценарист и режиссёр Леонард Шрэдер, старший брат Пола Шрэдера: «Начинали ребята очень хорошими работами, а потом сели в сани, понеслись, да и угодили в канаву. Как они там оказались, ума не приложу?».
А действительно — как?
«Во Вьетнаме мы воюем, воюем по-настоящему, так что и этот фильм нельзя ни облагородить, ни подчистить в стиле «пиф-паф, ой-ой-ой». Потому что крови слишком много».
Как «Бонни и Клайд» Уоррена Битти сотворил скандал, Паулин Кэйл подготовила Америку для «нового» Голливуда, Фрэнсис Коппола дал путёвку в жизнь молодым кинематографистам, а Питер Фонда сам приготовил себе ловушку.
Уоррен Битти мог оказаться первым, кто полез целовать ноги Джеку Уорнеру. И уж во всяком случае последним, кто мог на такое сподобиться. Молва гласит, что Битти из кожи вон лез, только бы убедить Уорнера профинансировать «Бонни и Клайд», а того фильм совершенно не интересовал. Следует сказать, что Уорнер актёра терпеть не мог, ему надоели его бесконечные звонки и нытьё. Дня не проходило, чтобы Битти о чем-нибудь не попросил. Но для Уорнера он был лишь очередной симпатичной мордашкой на пути к многообещающей карьере, грезящий об участии в так называемых «высокохудожественных» фильмах. Даже «Великолепие в траве» Элиа Казана, первый фильм Битти, который, по сути, сделал его известным, так и не принес приличных денег. Билл Орр, зять Уорнера, отреагировал соответствующим образом — на предварительном просмотре он просто уснул. На самом деле, в активе Битти пока не было настоящего хита. Он считал, что слишком хорош для фильмов, что ему предлагали, и по этой причине отказался даже от роли президента Соединенных Штатов. Джон Ф. Кеннеди обратился на студию с предложением экранизировать книгу Джона Трегаскиса «Джон Ф. Кеннеди и ПТ-109». Режиссёром он хотел видеть Фреда Циннемана, а исполнителем главной роли — Битти. Мало того, что Битти отказался играть Кеннеди, он ещё посоветовал Пьеру Сэлинджеру [1] вообще отказаться от проекта, по той причине, что сценарий «высосан из пальца» [2]. Уорнер не привык к подобным оценкам и выставил Битти вон, прокричав вдогонку: «В этом городе тебе больше не работать!».
А вот что говорит по этому поводу Битти: «Он всегда ненавидел меня и сам рассказывал, что боялся оставаться со мной один на один, думая, что я пущу в ход кулаки». Правда, кулаки — это не в его вкусе. В конце концов, Битти — актёр. И вот однажды он действительно припёр хозяина студии к стенке, пал перед ним ниц и, обхватив за колени, завопил:
— Полковник! — а его все звали «полковник». — Хотите, я вам ботинки буду целовать, хотите — лизать буду.
— Эй-эй, Уоррен, встань.
— Я договорился с Артуром Пенном, сценарий потрясающий, я сделаю фильм даже за шестую часть прокатной прибыли. Это будет великий гангстерский фильм.
Уорнер в замешательстве заорал:
— Какого чёрта? Встань с моего пола!
— Не встану, пока вы не согласитесь.
— Ответ один — НЕТ!
Переводя дыхание, Уорнер вдруг задумался. Собственно, что он терял: что значат 1,6 миллиона долларов по сравнению, скажем, с 15 миллионами, которые он сейчас вкладывал в своё любимое детище — картину «Камелот»? Кроме того, он уже подумывал о том, чтобы продать свою долю в студии. Если дело выгорит, к моменту выхода картины он будет уже далеко, на юге Франции, в своем дворце на Ривьере, причем гораздо богаче, чем сейчас. Почему бы не проявить снисходительность к этому ненормальному. И Уорнер позволил звезде прислать ему в письменном виде расклад бюджета картины. Письмо он, конечно, не получил, а Битти своего добился.
Битти настаивает на том, что ничего подобного не было. Однако многие готовы поклясться, что присутствовали в тот момент в кабинете и видели всё собственными глазами. В любом случае тому подобное должно было произойти, столько здесь иронии и подтекста — коленопреклоненный символ «нового» Голливуда у ног Голливуда «старого». И это тогда, в середине 60-х, когда никто и подумать не мог о подобном расколе времён.
Уоррену Битти «Бонни и Клайд» был нужен как воздух. После яркой работы в «Великолепии в траве» 1961 года его карьера не пошла в гору. Причин тому много — неудачный выбор ролей, цинизм молодости в отношении к Голливуду и определенно романтические представления о месте и роли в его жизни женщин, отнимавших, возможно, чуть больше времени, чем следовало. Во многом его личные профессиональные неурядицы определялись и не самым лучшим положением дел в киноиндустрии. Казан, Джордж Стивене, Жан Рено, Билли Уайлдер — все те, кем Битти восхищался, пик успеха уже переступили. Старый порядок уходил, а новый ещё не появился.
Последние три года Битти жил с Лесли Карон. Познакомились они в начале 1963 года на обеде, который устроил агент актрисы Фредди Филдс, руководитель «Криэйтив менеджмент ассошиэйтс». Вечеринка проходила в «Бистро», популярном в Беверли-Хиллз ресторане, и, как предполагалось, должна была повысить шансы Лесли на получение «Оскара» за роль в картине «Угловая комната». Битти видел все фильмы с её участием — «Американец в Париже», «Лили», «Жижи» — и был без ума от неё. Там он и поинтересовался, не может ли как-нибудь навестить её дома. В то время Карон была замужем за Питером Холлом, режиссёром Королевской шекспировской труппы. Но, учитывая то, что мужья в Голливуде никогда не считались непреодолимым препятствием, она со всей страстью отдалась роману с молодой харизматической звездой, правда, не афишируя новое увлечение.
Битти только закончил сниматься в «Некто Микки», глупой, но претенциозной картине, американском образчике некоммерческого кино, снятом Артуром Пенном с явным европейским флёром. Освободившись, он вылетел на Ямайку, где Карол вместе с Кэри Грантом была занята на съёмках «Отца семейства». А вечером, в её бунгало, они подумали о будущей карьере Битти. Сам актёр считал себя наследником Джеймса Дина, Марлона Брандо, Монтгомери Клифта и никак не мог взять в толк, почему их воспринимали всерьёз, а к нему относились как к плейбою.
Вернувшись домой, Битти отметился звонками у всех своих подружек и начал обдумывать новый фильм, который в результате назовёт «Что нового, киска?». Как он сам выразился, «это будет комедия о Дон Жуане, страстном до маниакальности». За дело Битти принялся с Чарльзом Фельдманом, другом и агентом, который станет впоследствии продюсером. Симпатичный и жизнерадостный Фельдман основал компанию «Феймос артистс», представлявшую интересы таких звезд, как Грета Гарбо, Марлен Дитрих и Джон Уэйн. Ричард Сильберт, тоже опекавшийся Фельдманом, вспоминает: «Чарли многому научил Уоррена. Ну, например, ничего не оформлять в письменном виде: не подписывай контракт и в любой момент можешь выйти из игры». Сильберт, молодой художник-постановщик, вместе с Битти начинал карьеру у Казана в «Великолепии в траве», а до этого в его же картинах — «Куколка» и «Лицо в толпе». Участвовал он в работе и над такими фильмами-событиями тех дней, как «Маньчжурский кандидат» и «Ростовщик». «Чарли нельзя было отказать. Это был прирождённый искуситель, точь-в-точь, как сам Уоррен. А Уоррен любил повторять: «Забудь, что есть друзья, главное добиться максимально выгодных условий сделки», — резюмирует Сильберт.
Битти собирался играть главную роль в картине «Что нового, киска?» и хотел, чтобы Фельдман продюсировал картину. Правда, поставил одно условие. Все знали, что Фельдман в своих фильмах обязательно снимает подружек. На тот момент у него была французская актриса Капуцин [3]. Так вот, Битти потребовал, чтобы в сценарии не было никаких героинь а-ля Капуцин. А Фельдман, не любивший советов в таких делах, послал его куда подальше. В конце концов, всё обошлось, он согласился, и работа над сценарием началась.
Вернувшись в Нью-Йорк, Битти и Фельдман поняли, что без классного писателя-юмориста им не обойтись. Как-то вечером они отправились в «Биттер энд», клуб Фреда Уайнтрауба в Гринвич-Виллидж, чтобы увидеть комедиографа Вуди Аллена, который, как говорили, умел смешить. Выступление им понравилось. Фельдман предложил Аллену за будущий сценарий 30 тысяч долларов. Аллен Настаивал на 40 тысячах, на что Фельдман ответил:
— Даже и не думай.
— О’кей, если дадите мне ещё и роль, согласен на 30, — отреагировал Аллен.
Фельдман сдался и в результате фильм, в котором поначалу в главной роли должен был сниматься Уоррен Битти, трансформировался в фильм Уоррена Битти и Вуди Аллена. Аллен принялся за работу. Однако, по мере того, как появлялся очередной вариант сценария, Битти замечал, что образ героини становился всё более европейским, а точнее — французским. За текстом явственно просматривался образ Капуцин. Хуже того — собственная роль Битти становилась всё меньше, а сценариста — больше.
Фельдман и Сильберт, который стал помощником продюсера, остановились в лондонской гостинице «Дорчестер», куда на встречу к ним приехал Битти. Он с порога бросил Фельдману в лицо обвинение в том, что тот нарушил их соглашение — самовольно придумал роль для Капуцин и позволил Аллену вышвырнуть его из сценария. Сильберт вспоминает: «Уоррен сказал: «Чарли, я в этом не участвую». Чарли был шокирован, просто вне себя, а он такое не спускает». Битти добавляет: «Наконец, я с деланной миной оскорблённого обманом направился к выходу, думая, что вот-вот за мной бросятся вдогонку и начнут уговаривать остаться. А они — рады радёшеньки». Сильберт продолжает: «Уоррен вернулся на картину, но уже с какой-то девахой с «Юнивёрсал» и я спросил его: «Ты что, за дурака меня держишь? Вот подрастёшь, станешь Джорджем Гамильтоном!».
Картина «Что нового, киска?» имела большой успех и стала поворотным моментом в жизни и Битти, и Аллена. Битти вспоминает: «Вуди расстроился — в итоге вышло не то, что он задумал. Но я расстроился ещё больше, ведь меня попросту ограбили. После этой картины Вуди стал всё держать под личным контролем. Впрочем, я не отставал».
Битти только исполнилось 29 лет, а он уже мечтал о проекте, способном перевернуть его карьеру. Как-то вечером, в Париже, они с Карой ужинали с Франсуа Трюффо. Карон рассчитывала, что режиссёр предложит ей роль Эдит Пиаф. У Трюффо на этот счёт были свои виды, но в разговоре он заметил, что получил интересный сценарий — «Бонни и Клайд», в котором есть сильная роль для Битти. Трюффо посоветовал ему связаться с авторами — Робертом Бентоном и Дэвидом Ньюменом.
Идея «Бонни и Клайда» возникла у Бентона и Ньюмена за два года до этой встречи, в 1963 году, когда оба ещё работали в журнале «Эсквайр». Как и всех представителей продвинутой молодежи начала 60-х кино, их интересовало гораздо больше, чем журналы. Бентон вспоминает: «Куда бы мы ни шли, все говорили исключительно о кино». Только что ребята посмотрели «На последнем дыхании» Жан Люка Годара, картина не отпускала. Правда, больше всего им нравился Трюффо. «В течение двух месяцев я посмотрел «Жюль и Джим» 12 раз. Само собой, начинаешь обращать внимание на какие-то особенности построения и формы ленты, персонажи».
В начале 60-х учебных заведений по кинематографии попросту не существовало, и Бентон с Ньюменом стали самоучками, активно посещая арт-хаусы [4]. Фильмы смотрели в «Талии» на 95-й улице и «Нью-Йоркере» Дэна Тэлбота на Бродвее, между 88-й и 89-й улицей. Много интересного увидели на новом Нью-Йоркском кинофестивале, который стал ярким событием в 1963 году. Большую просветительскую работу проводил и киноотдел Музея современного искусства в Нью-Йорке, где парень по имени Питер Богданович организовал программу ретроспективного показа лент мастеров Голливуда. «Богданович написал два великолепных исследования, одну монографию о Хичкоке, другую — по творчеству Хоукса. Для нас эти работы стали чуть ли не учебниками», — продолжает Бентон.
Однажды друзья натолкнулись на книгу Джона Толанда «Дни Диллинджера», где упоминались проделки Бонни Паркер и Клайда Бэрроу — в начале 30-х годов ребята устроили большой переполох, дерзкими ограблениями банков поставили на уши весь Средний Запад и Юг страны. Бентон слышал легенду о парочке бандитов, потому что сам вырос в Восточном Техасе: «В округе любой знал кого-нибудь, кто встречался с ними лично или пересекался по жизни, а ребятня на Хэллоуин обязательно наряжалась в Бонни и Клайда, потому что они стали народными героями». Больше того — они напрямую обращались к поколению, которое было против войны. Ньюмен вспоминает: «Походить на бандита, не важно, Клайда Бэрроу или Эбби Хоффмана, было здорово. Так что всё, что мы писали, должно было так или иначе эпатировать, шокировать общество, буржуазию, сказать каждому: «Эй, парень, сами-то мы ничего такого не делаем, просто выполняем свою работу». Бонни и Клайд нравились не потому, что грабили банки, грабители-то они были так себе. Людей в них привлекала и делала абсолютно уместными и необходимыми эстетическая революционность. Одновременно этим же и противопоставляя их обществу, делая опасными для него. По нашему мнению, сгубило Бонни и Клайда не то, что они нарушали закон, в конце концов, кому нравятся чёртовы банки, а то, что они сделали татуировку Моссу, члену своей банды. Вот и отец его говорит: «Представить себе не могу, что ты позволил им разрисовать свою кожу грязными картинками». Вот именно в этом-то и были 60-е годы».
По ночам, слушая на проигрывателе фирмы «Меркурий» «запиленное» банджо со стереопластинки Лестера Флэтта и Эрла Скруггса «Случай у Туманной горы», по мотивам книги они написали сценарий. С бравадой неофитов, когда терять ещё нечего, в мечтах они обращали свой взор на Трюффо — своего «святого покровителя» — ах, только бы он согласился поставить этот фильм! Они нутром чувствовали, что написали сценарий истинно европейского фильма. Бентон говорил: «Новая французская волна» позволила нам усложнить мораль, характеры и взаимоотношения героев». Трюффо встретил писателей в состоянии крайнего возбуждения и, пританцовывая, заявил, что имеет другие обязательства. Отправил к Годару, с которым те кратко и безрезультатно поговорили. Кончилось тем, что Трюффо согласился сам взяться за их фильм. Сценарий с прилагавшимся к нему режиссёром начал обход студий, представители которых высказывали опасения — главные герои — убийцы, люди малопривлекательные, да и сам Трюффо вряд ли подходит для работы с подобным материалом. Не помогало и то, что в основе сюжета лежал «менаж а-труа», то есть — жизнь втроём: Бонни любила Клайда, Клайд — Бонни, но Клайду, чтобы возбудиться самому и удовлетворить Бонни, позарез требовался Мосс. Все это настолько соответствовало греховности жизненных принципов Бонни и Клайда, насколько экспериментирование в данной области стало визитной карточкой сексуальной революции 60-х годов. Бентон с Ньютоном с ног сбились, наматывая километры по всему городу, но понимания не находили. Они начали уже, было, горевать, что состарятся и отдадут концы, так и не успев пристроить свой сценарий.
Холодным, не предвещавшим ничего хорошего субботним февральским утром 1966 года, в квартире Бентона раздался телефонный звонок. Голос в трубке представился: «Это Уоррен Битти». Бентон, думая, что его разыгрывают, спросил: «Кто, кто?». Голос ответил: «Ну, правда, Уоррен Битти», и объяснил, что хочет почитать сценарий и зайдёт, чтобы забрать его. Бентон посчитал, что «зайдёт» означает — «как-нибудь, при случае, через пару дней, через неделю, а может — никогда». Однако через 20 минут в дверь позвонили. Салли, жена Бентона, открыла, и увидела на пороге Битти, собственной персоной, который взял сценарий и ушел. Прошло полчаса. Актёр позвонил вновь и сказал: «Я хочу делать эту картину». Бентон, памятуя о «жизни втроём»,спросил:
— На какой вы странице?
— На 25-й.
— Дойдете до 40-й, перезвоните.
Через полчаса Битти перезвонил и сказал то, что Бентон жаждал услышать вот уже несколько лет:
— Я дочитал. Я понял, что вы имели в виду, но тем не менее хочу делать эту картину.
Битти предложил за сценарий 7,5 тысяч долларов. Позднее его компания «Тетайра» (составное от имён родителей: его мать, Кэтлин, в детстве звали Тет, а отца — Айра) выплатила Бентону и Ньюмену гонорар в размере 75 тысяч. Битти никак не мог решить, играть ему главную роль или нет. Ведь в жизни Клайд был коротышкой и он представлял в этой роли Боба Дилана.
Приняв решение импульсивно, Битти теперь задумался, а не совершает ли он ошибку — ведь эта история однажды уже появилась на экране, а гангстерский жанр «умер». Актер вернулся в Лос-Анджелес, где жил в пентхаусе отеля «Беверли Уилшир». «Он места себе не находил, постоянно задавал один и тот же вопрос — делать или нет? Мучил всех, даже операторов», — вспоминает кинодраматург Роберт Таун, в то время близкий друг Битти. И Таун напутствовал его: «Вперед!».
В 1966 году, чтобы контролировать картину, нужно было стать её продюсером. После опыта общения с Фельдманом Битти решил поступить именно так, хотя знал, что прецедентов, когда актёр является ещё и продюсером, практически не было. 14 марта 1966 года он направил своим писателям записку с просьбой сделать сокращенный вариант сценария, чтобы еще раз распространить его по студиям: «Возможно, кто-то из этих клоунов забыл, что уже читал сценарий. Пускай вам будет тяжко, пускай. Кромсайте руки, ноги, всё что угодно. Для вдохновения представьте себе физиономию одной из этих шишек за чтением писанины Лиллиан Росс и доставьте ему удовольствие».
Режиссёры, один за другим, Битти отказывали. По природе осторожный в сложных ситуациях, Битти чувствовал, что ещё не готов стать режиссёром, тем более, когда параллельно сам должен играть в картине главную роль. Здесь был нужен толковый и талантливый человек, с которым он бы ещё и сработался. Наконец, Бентон и Ньюмен предложили кандидатуру Артура Пенна. Его работа «Некто Микки» произвела на них впечатление, а главное, это была возможность сделать «европейско-американский» фильм. Как выразился Таун: «Пени был последней надеждой. Уоррен считал фильм «Некто Микки» в высшей степени нарочитым и претеш1иозчым, хотя и полагал, причем совершенно справедливо, что Артур — настоящий талант и умница». Битти ходил к Пенну дважды и, наконец, сказал сценаристам: «Не знаю, будет ли Арт”УР после этого работать со мной ещё раз или нет, но собираюсь запереть его в кабинете, и не уйду, пока он не согласится».
Когда Битти позвонил Артуру Пенну, тот, фактически, был в бегах. Худощавый, имеющий вид серьёзного человека, 43-х летний Пени в 50-х годах пришел на телевидение в прямой эфир, уже добившись серьезных успехов в театре. В Голливуде он появился в 1956 году, работая в компании «Уорнер» над фильмом «Оружие для левши». Это история про Билли-Кида с Полом Ньюменом в главной роли нашпигованная фрейдистской заумью и вывертами. Опыт оказался ужасным: «Как только я закончил снимать, мне сказали: «Привет!». Передав отснятое в монтажную, Пени увидел «Оружие для левши» лишь многие месяцы спустя на сдвоенном киносеансе в Нью-Йорке, причём его картина шла последней.
После неудачи 1965 год» с «Некто Микки» кинематографическая карьера Пенна стремительно пошла вниз. Вне зависимости от степени таланта интеллектуалам в Голливуде места не было, и Пенну приходилось терпеть все унижения, которые обычно сваливаются на режиссёров. Сначала его пинком вышвырнул с «Поезда» звезда Берт Ланкастер, а затем продюсер «Погони» Сэм Шпигель уже на послесъёмочном этапе отобрал у него фильм и перемонтировал.
Пени был на дне и ничего не делал полтора года, когда в его дверь постучал Битти со сценарием «Бонни и Клайда» в руках. Как и Битти, Пенну ужасно хотелось работать: «Мы с Битти чувствовали, что способны на большее». Сценарий Пенну не очень понравился, но с пор‹›га он предложение не отверг и, поломавшись для приличия, согласился.
Пока Бентон, Ньюмен и Пени работали над сценарием, Битти договаривался с руководителем производства компании «Уорнер» Уолтером Макъюэном:
— Послушай, дай мне 200 тысяч, а я соглашусь на проценты от вала [5]. Сколько?