— Стив, мы собираемся жениться или нет?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты сам сказал «добрачный контракт»!
— Нет-нет, я не имел в виду контракт вместо регистрации брака, это бумаги о нашем совместном проживании.
После этих слов женщина захлопнула дверь спальни прямо перед его носом.
В день своего 31-го дня рождения, 10 сентября 1984 года, Ирвинг забеременела. Как-то вечером Спилберг обедал в компании друзей Де Пальмы. Как обычно, завёл разговор об Эми:
— Не знаю, жениться или не жениться? А тут ещё беременность, что мне делать?
На это Брайан ласково заметил:
— Может стоит поискать того, кто не имел её стоя?
27 ноября 1985 года Стив и Эми всё-таки сочетались браком. Их сыну Максу было уже 5 месяцев. Крёстным стал Де Пальма. Вспоминает Роббинс: «Когда Стивен решил на ней жениться, я не на шутку заволновался. Шаг ответственный, тем более, если в воздухе пахнет грозой. Между собой они постоянно выясняли отношения: чей этот обеденный стол, чью карьеру обсуждать, может ли он оценить сё интересы — друзей и жизнь актрисы — или нет. Чувствовал он себя не очень уютно. Ребёнок в душе, Спилберг верил в счастливые браки, в индейку на домашнем столе, как на картине у Нормана Рокуэлла, и домочадцев, склонившихся в молитве над столом. Эми в этой идиллии смотрелась драгоценным украшением, ослепительной, одарённой, яо определённо неуживчивой особой, способной на любую провокацию. Было ясно, что лёгкой жизни с ней не предвидится и уют в её доме отнюдь не гарантирован».
Замужество и материнство отношения супругов нс улучшили. Рождение ребёнка выбило её из привычного окружения, да и амплуа инженю теперь было не для неё. «Родила и выпала из обоймы», — заметила она как-то. В 1986 году Ирвинг публично пожаловалась на судьбу: «Я начала карьеру дочерью Жюля Ирвинга. Не хотелось бы завершить сё женой Спилберга или матерью Макса». Далее следовало ворчание, что брак со Спилбергом привёл к тому, что она ощущает себя женой политика.
Кончилось тем, что Спилберг развёлся, а она, как говорят, получила рекордные за всю историю отступные — около 100 миллионов долларов. Режиссёр женился на Кейт Кэишо, с которой близко сошёлся ещё на съёмках фильма «Индиана Джонс и Храм Судьбы». Глория Кац заметила по этому поводу: «Кейт обставила самого большого пройдоху, каких только видел свет».
По мере того, как Спилберг богател и становился влиятельнее, всё больше дружеских привязанностей, возникших в 70-е годы, рассыпалось. «Дружба возникала, когда все работали сообща и помогали друг другу, — размышляет Милиус. — Но стоило им подзаработать, как они замкнулись. Ещё бы, теперь они особенные, модные, нарасхват. Можно переехать в дом на Бель-Эйр, позволить офисы, монтажные и прочие атрибуты власти, что при студийной системе люди получали после 20 лет работы в режиссуре. Стивен и Джордж обзавелись всем в одночасье и уже никогда не просили меня что-нибудь для них сделать».
Роббинс работал на «Челюстях» и «Близких контактах третьего рода» без упоминания в тирах, но Спилберг отблагодарил его за второй фильм процентом от прибыли. «Убийца дракона», который Роббинс снял в 1981 году по собственному сценарию, провалился. Спилберг пригласил его приехать с Залива к себе на побережье в Малибу немного развеяться. Сам режиссёр готовился к съёмкам «Инопланетянина». От нечего делать Роббинс прочитал сценарий Мелиссы Матисон. «Я завалил Спилберга вопросами и предложениями по сценарию. Он отвечал, как и всегда в подобных ситуациях:
— Отлично, великолепно, я это обязательно запишу.
— Да я сам всё напишу, дай только машинку.
Из 143 страниц сценария я убрал 25, вывел ключевой персонаж — соседского мальчишку, который прознал, что происходит с инопланетянином, и придумал трюк с брезентом, как при дезинфекции. В общем, увлёкся так, что в конце по-настоящему гордился своей работой. Когда пришло время отправляться домой, я заглянул в кабинет Стива:
— Пока, пора уезжать!
— О’кей, Мэтт, спасибо.
Я уехал, но никакой благодарности, ни процента, ничего. Вот так для меня закончилась прошлая жизнь, в которой можно было валять дурака и без задней мысли работать на фильмах друзей, как на своих. Точь-в-точь как в Киношколе, когда мы играли на проценты, как в «Монополию». Именно таких отношений сейчас и не хватает».
Деньги оказались тем средством, что ни следа не оставило от некогда прочно переплетённых между собой связей 70-х — всё рассосалось! Словно кислота на кожу попала. Спустя годы, на вечеринке по случаю 40-летия Робина Уилльямса в Напе Стивен и Кейт веселились в компании Джона Траволты, Кристи Элли и других гостей. Траволта имел лицензию на управление реактивным самолётом и кто-то спросил его:
— Джон, ты и сюда прилетел на самолёте?
— Да.
— А на каком?
— На «Лир джете» [182].
— Знаю, — вступил в разговор Стивен. — А у тебя какой, в него входишь в полный рост или согнувшись в три погибели?
— Вот именно, в три погибели, — ответил Траволта. Стивен повернулся в Кейт и произнёс:
— Ну, в наш-то в полный рост заходишь, правда, дорогая!? Прозвучало вроде и не обидно, но подтекст был очевиден.
Для паренька из Лорел-Каньона Спилберг далеко шагнул.
Лукас был так занят завершением кинотрилогии, что переложил заботы по управлению ранчо на Маршу, хотя «декорирование», как с иронией она называла это занятие, не очень ей нравилось. А между тем брак Джорджа и Марши висел на волоске, хотя со стороны этого сказать было нельзя, даже друзья ни о чём нс догадывались. «Причина, по крайней мере для меня, заключалось в том, что он не умел совмещать работу и отдых, — рассказывает Марша. — Наша жизнь определялась уплатой налогов, борьбой, работой по 8 дней в неделю и 25 часов в сутки. А мне иногда хотелось остановиться и понюхать цветы. Радости хотелось. Джордж в этом не нуждался. Эмоции у него где-то блокировались, наружу не выходили, а значит, и делиться было нечем. Он — трудоголик, строитель империи, главный движитель процесса. Для себя подобной участи на старости лет я не хотела.
Наши отношения строились по принципу партнёрских. Партнёры во всём: по ранчо, по дому, по кино. Конечно, не совсем равнозначные, но свою лепту в семейный бюджет вносила и я. Как человек более эмоциональный и открытый, я думала, что неплохо дополняю Джорджа, исключительно проницательного интеллектуала. Но сам он об этом никогда не говорил. Мою критику не воспринимал, считал, что я просто хочу поставить его на место. Для него я навсегда осталась недалёкой девчонкой из Долины, без права на талант и вкус. Лишь когда мы заканчивали «Джедая», он заметил, что, возможно, я приличный редактор. За 16 лет совместной жизни это был, наверное, его первый комплимент».
Марша предложила обратиться к психотерапевту, но Джордж, как и все выходцы из маленьких городов, с предубеждением относился к этой профессии, и отговорил жену. (Наверное, это у него от отца.) По словам Марши, «он считал, что они сами психи, а иначе не занялись бы таким делом». Марша потихоньку начала готовить дело к разрыву отношений, а потом предложила юридически оформить раздельное проживание. Джордж отказался, заявив, что половинчатые решения не для него. Он уговорил жену подождать окончания работы над фильмом. Марша согласилась, но сошлась с Томом Родригесом, художником, который соорудил в «Библиотеке Скайуокера» роскошный витражный купол.
Лукас был раздавлен, хотя разводы в Голливуде случались каждый день и не только в округе Марин. «Для него развод был противоестественен, нарушал традиции и ценности — основу жизни в провинции, подрывал веру в себя, наконец», — считает Роббинс. А главное — он её по-настоящему любил, пусть и не умел сказать о своём чувстве. «Знаю, он хотел, чтобы я осталась, но было чуточку поздно», — замечает Марша. Друзья пребывали в шоке, хотя кое-кто уже замечал, к чему идёт дело. Рассказывает Ронда Гомес, много времени вместе с мужем, Говардом Зифом, проводившая с Лукасами: «Развлечения Джорджу не требовались. Если она в Европе любила ходить по музеям, то он предпочитал сидеть в гостинице и за обедом смотреть телевизор». Из семьи довольно среднего достатка, Марша с детства привыкла жить скромно и в Занаду [183] Лукаса, по роскоши сравнимом с владениями Хёрста [184], ей было неуютно. Рассказывает Мёрч: «Думаю, Марша чувствовала, что успех всё сильнее привязывает её к Джорджу, что они превращаются в единый механистический организм, работающий как часы, и считала такую жизнь губительной. Предчувствия её не обманули».
Расставаясь с Лукасом, в качестве компенсации Марша получила 50 миллионов долларов. «После развода он злобствовал, стал мстительным, — говорит о своём бывшем муже Марша. — Обычно на Пасху в Напа приезжал Фрэнсис с Элли и несколько лет после развода я довольно много общалась с Барвудами, Роббинсонами, со всеми. А потом меня вдруг перестали приглашать в гости. Спустя годы я случайно встретила в центре Лос-Анджелеса Элли и она сказала: «Всё собиралась позвонить тебе и объяснить. Знаешь, когда ребята делали «Такера», Джордж попросил Фрэнсиса больше не приглашать тебя, потому что ему было нелегко тебя видеть». Так меня это задело! Мало того, что он вычеркнул меня из своей жизни, так, оказывается, ещё и хочет лишить друзей. Будто меня и на свете нет!».
«Получив развод, Джордж пришёл ко мне и предложил дружбу, — вспоминает Фрэнсис. — Он принёс мне свои извинения».
80-е годы не слишком жаловали Лукаса. Идея организовать дорогостоящую, с самым современным техническим оборудованием площадку так далеко от Лос-Анджелеса не имела большого смысла. И пока новейшие технологии и спецэффекты не стали основой кино, превратив «Индстриал Ллайт энд Мэджик» в доходное предприятие, каждый день был для него борьбой за выживание.
Больше того, он перестал получать удовольствие от управления своей империей. Оказалось, все его приобретения — это невероятная обуза. Ответственность за сотни людей, которым надо платить деньги, давила на него, он возненавидел своё окружение, стал сух, отстранён в общении. Лукас начал саботировать собственный бизнес: нанимал и увольнял руководителей, открывал и закрывал предприятия в Лос-Анджелесе, мотаясь с севера на юг. Фильмы об Индиане Джонсе, продюсером которых был Лукас, имели невероятный успех, но все лавры достались Спилбергу. После безуспешных попыток вернуться в режиссуру (были поставлены печально известный «Говард, утёнок» и чуть позже, ставшая притчей во языцех, «Ива»), Лукас окончательно ожесточился. В 1987 году Олджин Гарметц в «Нью-Йорк таймс» назвал его «затворником». Рассказывает Милиус: «Фрэнсис действительно что-то делал, используя своё влияние. Он ставил фильмы с Вимом Вендерсом, спродюсировал «Чёрного жеребца», выступал в роли продюсера у Джорджа Лукаса. А что сделал Лукас? Возвёл «Лукаслэнд», маленькое частное герцогство, которое принесло ему кучу бабок, вот и всё».
Коппола любил повторять, что «Крёстный отец» сломал ему карьеру. И Лукас считает, что с ним случилось то же самое — творческие озарения погасил рынок. «Джордж так и остался режиссёром-экспериментатором, если бы после «Граффити» не случились «Звёздные войны», — отмечает Марша. — Сам он долго твердил, что никогда не вернётся к «Звёздным войнам».
По злой иронии судьбы, Лукас, единственный режиссёр «нового» Голливуда, получивший финансовую независимость от системы, единственный, получивший свободу творчества, оказался заложником истинно голливудской продукции, которая, собственно, и обеспечила ему самостоятельность.
Лукас считал, что карьера его не удалась. Он представлял, как после смерти Господь посмотрит на него сверху и скажет-«У тебя был шанс, но ты его профукал. Убирайся!». Он смирился с тем, что до конца жизни будет снимать сливки с приквелов и сиквелов «Звёздных войн», пытаясь сохранить равновесие, как в своё время сказала Марша, на перевёрнутой пирамиде.
В финале картины «Империя наносит ответный удар» Дарт Вейдер просит Люка послужить Империи и присоединиться к Тёмной Силе, говоря: «Это — твоя судьба». Люк отвергает предложение и бросается в неизвестность. В жизни всё, конечно, по-другому. Когда созданная Лукасом империя попросила своего режиссёра-продюсера прийти к ней на службу, он согласился. «Долго я приноравливался к своим «Звёздным войнам», — задумчиво говорит Лукас. — Наконец, удалось. Это — моя судьба».
12 декабря 1981 года Эванс с большой помпой, как он это умеет, объявил о запуске нового проекта. Это был «Клуб «Коттон». В его выражениях, фильм обещал стать «Крёстным отцом» с музыкой, гангстерами и девчонками». Эванс собирался сам ставить картину, но через несколько месяцев сценарий так и не был готов, и обнаружились финансовые затруднения. С дрожью в голосе он позвонил Копполе:
— Мне нужна твоя помощь, малыш в беде.
— Какие вопросы, Боб, сделаю всё, что нужно, — ответил Фрэнсис, думая, что беда стряслась с Джошем, сыном Эванса. — Объясни толком, что случилось?
Эванс объяснил, и Коппола против своей воли стал всё глубже влезать в проект, пока не оказался режиссёром фильма. А ведь угроза банкротство пока не отступила. Как заметил Сильберт, «фининспектор заглянул уже, было, в шкатулку, где жена хранила драгоценности». «Я не собирался ставить «Клуб «Коттон». Ситуация была кошмарная: превышение бюджета — 25 миллионов, сценария — нет, на роль гангстера определён Ричард Гир, а играть — отказывается. И через месяц я должен был начать съёмки!».
Эванс понимал, что ему потребуются деньги и обратился к Лэйни Джейкобе, знойной блондинке лет 30-ти, кокаиновой дилерше средней руки, которая представила его Рою Радину, страдающему ожирением и нечистому на руку промоутеру из Нью-Йорка. На общую беду Джейкобе и Радин не сошлись в том, какая роль в деле будет у Джейкобе. А по пути в ресторан «Ла Скала», где они должны были встретиться, Радин исчез. Через несколько недель дело об исчезновении переквалифицировали в убийство — в каньоне к северу от Лос-Анджелеса обнаружили тело Радина. Подозрение пало на Эванса. Оперативники из отдела убийств Управления полиции Лос-Анджелеса просидели в его кабинете четыре часа, проводя тщательный опрос, прежде чем покинули офис с экземплярами подписанного лично Эвансом сценария «Китайского квартала».
Тем временем, Коппола пригласил на 10 дней романиста Уильяма Кеннеди, чтобы тот привёл в порядок сценарий. Время от времени его мании всё-таки пробивали плотную завесу литиевых солей и приводили окружающих в замешательство. Проезжая как-то в Нью-Йорке мимо Крайслер-билдинг, он заметил Сильберту: «Хотел бы я здесь офис устроить! Да нет, возьму и куплю целиком!». В другой раз он начудил на просмотре только что восстановленного шедевра Абеля Ганса «Наполеон» 1927 года [185], который Фрэнсис выпускал в прокат с логотипом «Калейдоскопа». В момент, когда герой превращался в трех, занимая собой всю панораму широкого экрана, режиссёр воскликнул, обращаясь к сидящему рядом:
— Хочу быть как он!
— Как Ганс? — спросил сосед.