- Как думаете ремонтировать "Беспощадный?" - спросил Владимирский.
Я познакомил его с нашими предварительными наметками.
- Посмотрите как следует на заводе. Там должны быть заготовки для корпусов эсминцев. Может, наберете себе на новый нос. - Владимирский вздохнул. - Задача нелегкая перед вами. Хирурги, когда к телу пришивают недостающие части, называют операцию пластической. Вот и вы должны "Беспощадному" пришить новый нос, который, сами знаете, весит многие десятки тонн.
Мы распрощались. Чувствовалось, что адмирал очень доволен встречей с нами.
10 октября 1941 года "Беспощадный" поставили в док. Матросы превратились в кораблестроителей. Владимирский оказался прав. На территории завода мы нашли необходимые заготовки: детали набора, скроенные листы обшивки корпуса. Оставалось их только склепать. Это "только" означало: подогнать многотонные детали друг к другу, высверлить в них десятки тысяч отверстий и поставить столько же заклепок.
На наше счастье, на заводе сохранились "пневматические дрели и молотки. Треск этих молотков, громкий и резкий, как пулеметные очереди, теперь начинался с самого утра и затихал поздним вечером. Но работы приходилось часто прерывать. На Севастополь налетали вражеские самолеты. Сирены воздушной тревоги заставляли моряков и рабочих оставлять свои места и прятаться в убежищах. Пока они там сидели, горны остывали, заклепки приходилось разогревать снова. И случалось, люди только успеют это сделать, как новая тревога заставляет опять все бросить.
Инженер-механик Козинец обратился ко мне с просьбой - разрешить бригадам клепальщиков во время тревог не покидать рабочих мест. И работу их организовать в три смены, круглосуточно. А чтобы ночью светом горнов не демаскировать корабль, моряки построят шатер из брезента, прикроют им весь полубак.
Я пошел с этим предложением к командующему флотом. Тот разрешил.
Матросы обрадовались. Теперь никакие налеты не могли их прогнать в убежище. Работы не прекращались ни днем ни ночью.
Вначале дело подвигалось медленно. Мастерство не дается сразу. А клепка искусство тонкое. Пустит матрос пневматический молоток, тот трясется у него в руках и бьет куда угодно, но не по заклепке. Пока приноровится матрос заклепка уже остыла, срубай ее, выбивай и ставь новую. Нагревать заклепки тоже надо умеючи. Перегреешь ее - она теряет прочность, шов придется переделывать. Не догреешь - не сможешь расклепать. Неудачи злили матросов, но и учили. Каждому волей-неволей приходилось извлекать уроки из своих же ошибок: кому интересно по нескольку раз переделывать одну и ту же работу?
Бригадиры - опытные мастера с завода - были придирчивее нашего Козинца. За качеством следили строго. И первое время матросы за весь день ставили всего по нескольку десятков заклепок. Лишь после того как моряки набили руку, встал вопрос не только о качестве, но и о количестве. Бригадиры повысили норму до трехсот заклепок в смену. Отдельные матросы стали давать пятьсот. Эта норма пришлась команде более по душе и была принята как обязательная.
Налеты вражеской авиации участились. Иногда бомбы падали неподалеку от дока. Я, комиссар и Кабистов во время тревог всегда старались быть на корабле. Наготове дежурили аварийные партии. Большого практического значения это не имело. Попади бомба в док - никакие аварийные партии не спасут. Значение этого дежурства было главным образом моральное. Когда клепальщики видели, что аварийные партии на местах, начальство - рядом, им работалось спокойнее. При первых же звуках сирены я спускался в док. Матросы уговаривали идти в убежище, убеждали, что здесь мне делать нечего, незачем рисковать напрасно. Я отшучивался, что у меня есть заговор от бомб. Ну а уж если что и случится, так вместе все веселее.
Бут и Кабистов были здесь же, иногда сами брались за молоток или клещами вынимали раскаленные заклепки из горна.
Бомбами сильно разрушило завод, но ни одна из них не попала в док. За двадцать дней мы залатали все дыры в корпусе корабля ниже ватерлинии. В надводной части мелкие пробоины еще оставались. Их пока заткнули деревянными пробками: заделать эти отверстия можно будет и на плаву. Заканчивалось сооружение нового полубака. Внутри носовой части прочно приладили стрингеры, шпангоуты, бимсы, пиллерсы и прочие детали корабельного набора. Что нужно приварили или заклепали. Встали на место листы обшивки. Матросы тщательно зачеканили швы, чтобы обеспечить герметичность. Оставалось приклепать настил верхней палубы. Однако работы пришлось приостановить. Оставаться в доке больше было нельзя. В последние дни немецкие летчики упорно старались попасть в него. Осложнилась и обстановка в городе. Фашистские войска были уже в Крыму и двигались к Севастополю. Командующий флотом приказал немедленно вести корабль к Кавказскому побережью.
Вот почему 30 октября мы заполнили док водой. Буксиров не было. Матросы почти вручную вывели эсминец за ботопорт - входные ворота дока. Только мы оказались в бухте, раздались гудки, объявлявшие воздушную тревогу. Машины были прогреты, я приказал дать ход. Корабль держался на воде хорошо. Направились к Минной пристани, чтобы пополнить запасы и ночью выйти в море.
Но вечером мы получили приказание начальника штаба флота контр-адмирала И. Д. Елисеева: переход отложить; завтра, 31 октября, поставить на место снятые на время ремонта орудия, принять на борт 400 эвакуируемых рабочих и лишь после этого следовать по назначению.
Я разрешил команде отдохнуть. Стемнело, но матросы не спешили в кубрики. Собрались на полубаке, только что сооруженном своими руками. Ничего, что палуба была неровной, ноги то и дело натыкались на чепы и гайки, которыми стягивались еще не приклепанные листы настила. Главное, полубак есть, корабль снова живет. Вон даже из дока перешли без помощи буксиров.
Моряки сидят в темноте, беседуют. Потом запели песню о "Беспощадном". На песню, как на огонек, потянулись люди. Это были рабочие Морского завода, до того укрывавшиеся в убежище возле Минной пристани. Сразу запомнив припев, они стали вторить хору моряков. Людей на стенке становилось все больше. Показались девушки, женщины с детьми. Им тоже надоело сидеть в штольнях при тусклом свете запыленных лампочек.
Допели моряки песню. Кто-то из рабочих крикнул со стенки:
- Давай баяниста на пристань! Потанцевать хочется.
Ко мне приблизился Бут:
- Уж скоро месяц матросы не отдыхали. То воевали, то работали сутками. Пусть повеселятся.
- Ладно, - согласился я. - Пусть сойдут на стенку.
Довольные матросы не нуждались в уговорах. Все свободные от вахты мигом очутились на пристани.
Матрос Чередниченко сел на пал - тумбу, за которую крепятся швартовые тросы с кораблей, и широко растянул мехи своего много повидавшего баяна.
- Краковяк! - требовательно прозвучал звонкий женский голос. - Краковяк давай, да с огоньком!
По кругу парами поплыли танцоры. Даже те, кто сроду не танцевал, пустились в пляс. Благо, темно, никто не увидит, что танцор ты не первоклассный. Желающих повеселиться было хоть отбавляй. Один танец сменялся другим.
Веселье на Минной стенке продолжалось бы долго. Его нарушил сигнал тревоги. Матросы кинулись на корабль. Их гости - в убежище, в штольни.
Утром стало известно, что ночью группа немецких танков прорвалась почти к самому братскому кладбищу на склоне Малахова кургана и обстреляла город. Танки удалось быстро прогнать. Но факт остался фактом: фронт вплотную придвинулся к Севастополю.
Опять все сначала...
Группа моряков во главе со старшим лейтенантом Алешиным утром отправилась в Сухарную балку за боеприпасами. К "Беспощадному" подошел кран с нашими пушками. Начали их устанавливать. Работа шла споро. Неутомимо трудились моряки, стараясь быстрее докончить то, что не успели сделать в доке.
Представитель Морского завода принес список рабочих и их семей, которых мы должны веять на борт. Вместо четырехсот их оказалось четыреста пятьдесят. Возражать я не стал. Лишних пятьдесят пассажиров для нас не проблема. Предупреждаю только, чтобы все строго придерживались порядка, зря не бродили по палубам, не мешали экипажу в случае боевой тревоги. В списке много женщин и детей. Распорядился выделить для них лучший кубрик. Матросам все равно в нем делать будет нечего: на переходе им придется постоянно находиться на боевых постах. Козинец принял полный запас питьевой воды. Берем достаточное количество продуктов. Завод в помощь корабельным кокам прислал своего повара.
Огромный морской кран опустил на полубак миноносца носовую пушку. Матросы начали закреплять ее, но тут над бухтой появились вражеские самолеты, Буксир спешно оттащил от корабля махину крана.
Бомбы упали в стороне. Не успели мы объявить отбой, как последовал новый налет. С борта "Беспощадного" видно, как клубы пламени и дыма взвились над Морским заводом, госпиталем, вокзалом. Потом опять налетели бомбардировщики. Теперь они метили по кораблям. Над бухтой неимоверный грохот. Яростно стреляют зенитки кораблей, рвутся бомбы. Облака дыма заслонили солнце. Над головой истошно завывают фашистские самолеты, отбиваясь и увертываясь от стремительных краснозвездных ястребков.
Разделившись на группы, "юнкерсы" пикируют на крейсеры "Червона Украина" и "Красный Кавказ". Только эти корабли да наш "Беспощадный" остались в севастопольских бухтах.
Со стороны железнодорожного вокзала показалась еще одна группа самолетов. Эти летят на нас. На эсминце действуют только зенитные автоматы и одно орудие. Стреляем из них. Захлебываясь, частят пулеметы. Пикировщики круто ныряют с высоты. Первый, второй, третий. Их бомбы падают так близко, что взметенная ими вода обрушивается на палубу. Четвертый самолет сбросил бомбы. И - все замерло. Слышен только зловещий, душераздирающий вой. Мы уже научились по звуку определять направление полета бомбы. Сейчас все поняли: она летит точно, сейчас обязательно, неизбежно попадет. Прекратили стрельбу артиллеристы. Замолчали пулеметы. В этой жуткой тишине я услышал короткий металлический удар, а мгновением позже корабль подкинуло вверх. Стена темной пыли выросла над пристанью. Рухнув в клокочущую, коричневую от ила воду, эсминец стал крениться на правый борт. Спешно заводим пластырь. Он не держит: его проталкивает внутрь пробоины. Заводим второй, больший. Корабль погружается. Сильно накренившись, он уже опустился до среза полубака. Вызванные мною буксиры швартуются у борта, чтобы хоть немного поддержать тонущий эсминец. Их насосы откачивают воду, но она не убывает. Свои насосы мы пустить не можем: повреждена паровая магистраль.
Ведь надо же так! Двухсоткилограммовая бомба угодила в палубу, пробила ее, затем второе дно и килевую дорожку, зарылась в грунт под кораблем и только тогда взорвалась. Взрывная волна причинила дальнейшие разрушения.
Поставить эсминец на ровный киль так и не удается. В затопленных помещениях уровень воды не убывает. Снова Козинец и его подчиненные бьются с пластырем. Вот, кажется, он сел на пробоину как следует. Вода в отсеках пошла на убыль.
Узнаю, что крейсеры получили приказ покинуть Севастополь. Спешно докладываю командующему флотом, что эсминец, несмотря на повреждения, может совершить переход. Вице-адмирал Октябрьский приказывает "Красному Кавказу" взять нас на буксир. Командир крейсера капитан 2 ранга А. М. Гущин подождал на рейде, пока буксиры не подвели к нему "Беспощадный". Мы уже завели было на крейсер буксирный конец, когда эсминец вновь стал тонуть. Два буксирных парохода поспешно подхватили его на свои швартовы и подвели к стенке Инженерной пристани.
Да, о выходе в море нельзя было и думать. Крейсер на рейде долго отбивался от вражеских самолетов, потом исчез за горизонтом. Из боевых кораблей в Севастополе остался лишь наш "Беспощадный".
Спускаем водолазов, чтобы уточнить размер повреждений. В днище несколько пробоин. Выведено из строя третье котельное отделение, повреждены магистрали свежего и отработанного пара, еле держатся переборки второго котельного и первого турбинного отделений, в кормовой части ослабли швы, вода просачивается в погреб и кормовой кубрик.
Следовало бы немедленно встать в док. Но все доки разрушены...
Из Сухарной балки прибыл буксир с баржей, нагруженной боеприпасами. Старший лейтенант Алешин с гордостью рапортует, что задание выполнено. Он и сопровождавшие его матросы черные, как негры, обгорелая одежда висит на них лохмотьями. На голове матроса Абрамиса белеет свежий бинт.
Оказывается, во время погрузки вблизи баржи с боезапасом разорвалась бомба. Начался пожар. Шумно пылали пеналы с порохом. Наши матросы кинулись спасать баржу, рискуя вместе с ней взлететь на воздух. Алешин подогнал буксир. Пожарными брандспойтами удалось залить огонь. В общем, все обошлось. Вот только Абрамис легко ранен. Зато "Беспощадный" полностью обеспечен боезапасом.
- Разрешите приступить к погрузке?
Алешин еще не знает, что "Беспощадный" еле держится на воде и сейчас нам не до погрузки боезапаса. Я благодарю старшего лейтенанта и матросов за службу, но погрузочные работы приказываю пока отставить.
Только теперь офицер и его отважная команда замечают, в каком состоянии эсминец. Громко вздыхает Абрамис:
- Опять все сначала...
Да, мы снова должны ремонтировать корабль. Но как? Ни доков, ни завода больше нет.