Хорунжий Гульнов, уже сдергивал чехол с пулемета, ему спешно помогали пара калмыков, нанятые нами возницы, попав в такую крутую переделку, впали в ступор, обратившись в соляные столбы. Учуяв кровь, кони испуганно захрапели. Я же, не посмотрев на результаты своего злодейства, рванул к деревне, перемахивая через плетень, чтобы укрыться за стенами. Движемся, движемся!!! Для меня сейчас только в движении вся надежда!
Из ближайшей хаты выскочило трое красноармейцев, один сразу упал, словив чью-то пулю. Второй вылетевший из сеней бандит завертелся юлой, словив тоже "свинцовую плюху", и перевалился через перила носом в землю. Красиво! Я же, немного не добежав до спасительной стены, упал на колено, вскинул ствол Маузера, и пустил в противников пару выстрелов, успев кувырком проскочить вперед, когда щепа и глина из раскрошенной ответным огнём стенки посыпалась мне на голову. Доносились звуки стрельбы, глухой топот , дикие крики.
Тут, наконец, заработал наш пулемет, и огонь противников резко прекратился. Режущая глину и дерево очередь, звон осыпающихся стекол, осторожно выглядываю за угол, вижу - лежат в пыли несколько тел в рваной форме, кровь и рваное мясо видны через прорехи, замечаю мелко дрожащие пальцы одного из бойцов, вцепившиеся в цевьё винтовки. Обиделись, наверное. Смертельно… Через мгновение очередная порция проклятых псов-буденовцев выплескивается из хат и опять попадает под жаркий огонь нашего пулемета.
Но далеко не все, кроме того красноармейцы начинают стрелять еще прямо из окон. Начинается сущий кошмар, пули злобно визжат в воздухе. у нас убило одну из упряжных лошадей и ранило пару человек. У врагов - дюжину смело можно минусовать. Знать бы еще, сколько их здесь осталось. Но, судя по плотности огня не намного больше чем нас, десятка два от силы. Похоже, что в лобовые атаки они поэтому ходить завязывают.
Пока же я стреляю в одного из раненых красногвардейцев, проявляющих нездоровую активность, норовя попасть ему в голову, и попадаю, естественно, разбрызгав мозги. Скоро рядом со мной, укрываясь за стенами, уже располагалось 10 человек. Знают, что к чему. Знают, как ходить, знают, как стрелять. Даже горному инженеру Савельеву хватило ума убрать с линии огня свою жену и дочку. Один из моих калмыков ранен, а еще один вынужден залечь у наших телег, чтобы помешать возницам сбежать с нашим грузом. Даже Гульнов с помощником перенес наш пулемет в более удобное место. А у наших противников, похоже, никакого пулемета нет. Конница! Так что все в норме: "Все будет так как мы хотим, на случай разных бед - у нас есть пулемет "Максим", у них "Максима нет".
Минут пять мы ведем ожесточенную стрельбу без особого эффекта, пока наш калмык не уводит три оставшиеся телеги с линии огня. Вторая лошадь тоже ранена, и ее пришлось пристрелить, чтобы не опрокинула груз. Что там у противника - непонятно. А когда неизвестность… Это сложно терпеть.
Что же, пойдем, понемногу разведаем обстановку. Осторожно обогнул хату, прополз вдоль плетня по земле, щедро усеянной навозом, до другого строения. Заглянул в открытую дверь хаты, но нашёл там пустое помещение, затем во вторую — и тоже там увидел пустоту, а вот на кухне я обнаружил трех "теплых" красномордых буденовцев.
Нажрались уже они на отдыхе самогонки, как свиньи в хлеву, пьяные и грязные, эти чушки пребывали в таком состоянии, что никакая война их уже не волновала. На столе, на расстеленных большевистских газетах, красовалась приличный натюрморт из порезанного сала и огрызков домашней колбасы, открытой тушёнки, чёрного хлеба и четверти ведра мутного самогона, окружавших огромную кадку солёных огурцов, выставленных посередине.
Эти "товарищи" мне уже не противники, но за спиной врагов оставлять нехорошо. К тому же, если уж человек выбрал себе такой путь заработка, значит, на месте души у него помойка смрадная, и ничто его уже не исправит. Кроме могилы. Всепоглощающим смерчем в голове проносится обжигающая бешеная злость, которая спустя мгновение уступает место холодной ярости. Три тихих выстрела и одна из хат теперь безопасна. Готовы, предатели! Бандюги лишь вздрагивали во сне и никли, расслабляя лицо, и не только. Но так я долго буду всю деревню обследовать.
Победа в бою на девяносто процентов из планирования состоит, а не из стрельбы. Надо подавить наиболее активных, вон какие-то горячие парни бушуют в хате наискосок.
Если гора не идёт к Магомету, то он идёт к горе. А ввяжись мы в перестрелку с рассредоточенным противником, который ещё может быть и поопытней нас может оказаться, лучше знает тут обстановку, то неизвестно, чем она закончится. И когда.
Прицелился я в краешек лица, мелькнувшего в окне над дулом винтовки, и аккуратно выстрелил. Там кто-то закричал, долго, на одной ноте, задыхаясь и захлёбываясь. Люди там заняты, поэтому, выскочив из демаскированной хаты, я перебежкой, короткой, рванул в сторону, упал, прополз метров пять, а потом, уловив пулеметную очередь с нашей стороны, заставивших красноармейцев укрыться, рванул снова вперед, что есть мочи. Прекрасно, враги за стенкой, а гранат у меня нет. Ничего, зайдем с тыла. Главное — без героизма!
Завернув за угол, внезапно натыкаюсь там на двух застывших от шока буденовцев. Везет мне, так как им труднее быстро поднять дула винтовок в мою сторону, и какие-то доли секунды решают все в мою пользу. Головы моих противников дёрнулись, выбросив целый фонтан брызг, а тела завалились набок, словно их выключили. А если бы они первые услышали мои шаги? Тогда продолжения лично я бы уже не увидел, сто процентов.
Но тут же прозвучал чёткий, словно гвоздь забили, выстрел из «мосинки», пуля шлепнулась в стену рядом со мной, а потом, после мгновенной паузы, ещё один. Но я уже успел опять отпрянуть за угол, чуть было не упал. Умей эти придурки стрелять, я бы сейчас уже в раю был.
Да что же это такое делается? Осторожно выглядываю из-за угла снизу, рядом с землей - вот вы где, в соседнем доме окно разбили, но молчат, не стреляют. Это я Вас, Зоркий Глаз, прощёлкал. Кого-то замечаю в окне, становлюсь на колено, попасть несложно, и если попаду правильно, то там мало никому не покажется. Тихий выстрел, но непонятно, зацепил кого или нет. Снова дробно застучал пулемёт, это хорунжий Гульнов опять сменил позицию и теперь активно помогает мне. Теперь вокруг неприятельского окна пули, выпускаемые бравым хорунжим частыми короткими очередями, выбивали целые облака пыли. Сейчас "товарищи" там сильно заняты, им уже не до меня.
Пока займемся ближними, всему свой черёд, и я рванул к окну, и прямо через стекло начал стрелять по тройке силуэтов, чьи спины прижимались у противоположной стены. Кажется, удачно. Пока не раздражаем дальних, а навестим ближних. Огибаю легко, как мастер-слаломист вешки на спуске, дом и кувырком вваливаюсь в хату, посмотреть на своих "крестников." Благо, что древние доски пола устилали потрепанные дерюги, поэтому я вкатываюсь тихо и без особого ущерба для своего организма.
Предчувствия меня не обманули, им хорошо досталось. На полу трое, судорожно сучат ножками, побеленная саманная стена вся побита-покрошена пулями, всё кровью забрызгано. Одиночными, каждому с ходу по пуле в голову, на всякий случай, чтобы не дергались. Положил конец мучениям... Спите спокойно, дорогие товарищи… Пок! Пок! Пок! Идиоты. От своей же глупости погибли, ведь за тылами надо присматривать. Я прикинул —уже нормально по количеству мертвых врагов получилось.
В это время по раздающимся крикам понимаю, что будёновцы, которым не понравилось как складываются у них дела, рванули наутек. И правильно, братья по коммунистической вере уже шахидами стали, хрен ли им здесь ловить? Точно соскочат, если живые. Чуть более дюжины бойцов, как тараканы на свету, по сигналу (донёсся дикий крик, словно кого-то рвали заживо) бросились бежать. Половину срезал наш умелый пулеметчик, неотвратимый, как сама смерть, но остальные, попав в мертвую зону, сумели добраться до коновязи и, сев на коней, рванули прочь из деревни.
На выезде и немного далее (метров на двести) , они еще раз попали под губительный обстрел, но быстро юркнули в ближайшую балку и в наступающих сумерках скрылись из виду. Пускаться в погоню с непонятным результатом было бы глупостью. Обыскав деревню, вместе с рассерженными постоем "буденовцев" селянами, теперь пребывавшими в эйфории, нам удалось прикончить еще семерых раненых или же просто пьяных врагов. А за околицей мы прервали мучения еще троих израненных беглых красноармейцев. А не надо было так орать, всех сусликов в степи распугали… Ушло от нас всего два или три человека. Главное, чтобы они теперь к нам быстренько с подкреплением не вернулись.
Теперь эти беглецы, как пить дать, наведут на нас еще отряды красного противника, а до линии фронта еще пилить километров сорок. Хотя ночью конница сюда не нагрянет, лошадям тоже отдых положен, как и нам. Ни один нормальный человек, какая бы нужда его ни гнала, не поскачет посреди ночной темени по буеракам и колдобинам, где конь быстренько сломает шею, и дело останется невыполненным. Но караулить посменно нам все равно придется.
Один нанятый в Дубках возница был тяжело ранен, и я оставил его лечится в деревне. У нас было убито две лошади, но лошадей будёновцы нам в наследство оставили много. Так что пять телег я "купил", а проще говоря, конфисковал в этой деревне. В каждую теперь мы запряжем по тройке лошадей. Если враги убьют или ранят одну или парочку лошадок, то мы просто на ходу обрежем постромки. Рассчитались добычей, награбленной красноармейцами, собранной с трупов, этого на мой взгляд за телеги, постой и ужин, еще и много будет. Один из моих калмыков ранен, но жить будет. Если окажется вместе с нами среди своих. В противном же случае мы все умрем... Тогда будешь удобрением, друг степей… И я тоже...
Утром отправились в путь еще до рассвета. К тому же, сегодня пошел мелкий осенний дождик, так что рассвет можно долго дожидаться. Завтрак прошел в темпе пошёдшего под гору скоростного курьерского поезда. Оружие и боеприпасы убитых красноармейцев мы забрали с собой, пригодится. А вот к нашему пулемету боеприпасов осталось всего на пару часов хорошего боя. Шли ходко, нахлестывая лошадей, если их загоним то не беда. Сжатые поля мелькали по сторонам. Дождик побрызгал немного и прекратился, так что скорость мы набрали хорошую. Дорога расстилалась впереди сплошной прямой линией, чуть поднимаясь и опускаясь по небольшим неровностям ландшафта. К обеду быстрым темпом мы одолели около 20 км и я начал надеяться, что, может быть, нам сегодня повезет. А если нам повезет, то мы сумеем оторваться от врага еще на несколько километров. Ну, а потом начнется гонка.
Не повезло...
– Наши красные друзья уже близко, – внезапно сказал мне Джа-Батыр, который теперь сидел верхом, приватизировав одного из красноармейских коней. – Глянь-ка туда. – Повернувшись туда, куда указывал палец калмыка, я заметил на гребне холма, за нашим правым флангом, как раз напротив полуденного солнца, фигурки всадников. С такого расстояния они казались мне крошечными пигмеями. - Смотрят на нас, ждут, и одному Богу известно, сколько их там - добавил калмык.
Зрелище получилось жутковатое. "Товарищи" нас тоже заметили, скоро с их стороны донеслись многочисленные выстрелы, не столько по нам, сколько с целью привлечь внимание остальных наших преследователей. Понятно, тут не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что мы будем уходить в сторону фронта и попытаться кавалерией перерезать нам путь.
Джа-Батыр не смог удержаться от искушения, спешился и опираясь винтовкой на луку седла приготовился стрелять. Конь, уже привыкший к войне, флегматично позволял бравому калмыку проделывать подобные манипуляции. Нам стоило поторапливаться, но не стоит тратить время на споры с человеком, знающим свое дело. Тут же над нами просвистело несколько пуль.
«Наступает время обеденного перерыва, — подумал я. — Пора сматываться. Мы не можем позволить себе участвовать в схватках.»
Калмык выстрелил, и мы резво припустили прочь. Оборачиваясь, я увидел, что одна из далеких фигурок свалилась с коня, а лошадь склоняется над упавшим и лижет его мертвое лицо.
-- Скоро на сцене появится еще куча таких же, только живых, - крикнул я. - Пошевеливайтесь!
Погоня! "И нет нам покоя - живи, но гори! Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови!" К сожалению, в жизни было не все так романтично. Безрессорные крестьянские телеги, к тому же порядком нагруженные нами и грузом, отнюдь не были приспособлены для подобных гонок. Верхом был один только Джа-Батыр, остальные правили телегами, кроме хорунжего с помощником, нашей последней надежды. Плюс раненый, я и семья инженера Савельева.
В общем, скоро, через час или два, лошади выдохнутся и станут, и тогда нас зажмут. Но надежда умирает последней, поэтому мы быстро катили в сторону фронта. Может быть, фронт не в двадцати километрах, а совсем рядом? Хотя, с таким же успехом он мог быть и в сорока. Выживание – вот единственный ценный приз в этом опасном и трудном походе.
Скоро к нашим преследователям прибыло солидное подкрепление, теперь вся равнина позади нас была усеяна всадниками. Там их было не меньше сотни, все крупные парни на сильных конях. Хотел бы я получать по червонцу за каждый раз, когда мне с молитвой на устах, приходилось смотреть на напирающую орду врагов, но все же этот случай был из ряда вон. Мы помчались по степи с нарастающей скоростью — возницы нахлестывал измотанных коней, а я болтался на треклятой телеге, как горошина в барабане, отбыв себе всю пятую точку. Это была скачка наперегонки со смертью, с висящими на хвосте буденовцами.
Зрелище было прямо на загляденье – говорю как специалист. Целая орда разъяренных красноармейцев, жестоких как апачи жаждущие скальпов, размахивающих саблями и ружьями и вопящих как проклятые. Если когда-нибудь услышите подобные кличи, тотчас убирайтесь куда подальше, поскольку это значит, что в намерение разгневанного большевика, с алым бантом, пламенеющим на груди, вовсе не входит вежливо поинтересоваться у Вас, который час.
С обеих сторон звучали выстрелы, вокруг пчелиным роем жужжали пули, и иногда успешно попадали. Так у нас был ранен в плечо один из шоферов, и его заменил инженер Савельев. Пришлось обрезать постромки у двух раненых лошадей. Стреляли и мы и даже наш пулеметчик, примерившись к тряске, сумел дать несколько коротких очередей. Враги тоже падали, но это было не в счет. «Красные» валились с сёдел, но живых все равно было куда больше, чем павших. И они нагоняли.
Вдруг телега подо мной неестественно дернулась, возница ( это был Ефим) испуганно вскрикнул; черт, правая запряжная оборвала один из постромков и, заржав и запрокинув голову, стала бешено забирать вправо. Когда лопнул второй постромок, лошадь споткнулась и упала, а я чуть не вылетел из телеги. Слава богу, что я удержался, так как, если инстинкт не обманывает меня, то наши закадычные дружки уже были ближе, чем входило в мои планы. Они неслись безумной ревущей лавиной, многие из них, искренне считали, что непобедимы. Конники неслись вдогонку, стреляя на скаку, — пули так и свистели вокруг. Растянулись вдоль дороги, несутся как оглашенные.
Бегство продолжилось, наш возница нахлестывал как сумасшедший, а повозка опасно раскачивалась из стороны в сторону. Во рту у меня пересохло от страха, чтобы отвлечься, я взял у раненого калмыка, молчаливо страдавшего от тряски на дне болтающейся телеги, его винтовку, вскинул приклад к плечу, приподнял ствол над дребезжащим бортом. Затем произвел подряд четыре выстрела настолько быстро, насколько успевал выбрасывать гильзу и перезаряжать. И сумел уложить троих красногвардейцев — с расстояния в три сотни шагов, из повозки, прыгающей, словно корабль по волнам, стреляя по перемещающейся цели.
— Проклятье! — выругался я, когда последний раз промахнулся. — Но готов поспорить, что парня обдало ветерком от пули.
Одновременно с моим последним выстрелом, наш бравый хорунжий Гульнов снова вступил с короткой очередью и снес с седел как косой сразу пятерых вражеских всадников. Эти потери заставили наших азартных врагов несколько умерить свой энтузиазм. Красная кавалерия немного отстала. Неплохо, будем надеяться, что больше ни одна из наших лошадей не будет ранена или не подвернет ногу.
Все это было хорошо, но не могут же наши лошади держать такой бешеный темп вечно? Через час после начала погони, за который мы проделали около десяти километров по серому разливу полыни, на лошадиных боках уже показались белые пышные хлопья мыла , и скоро наши кони выдохлись и начали спотыкаться, хотя мы погоняли упряжки во всю мочь. Не хотелось бы мне прожить еще пять минут в моей богатой приключениями жизни, подобных тем, которые мы провели в этой агонии, чувствуя, как скорость наша падает буквально с каждым метром, и неотрывно глядя на смутные фигуры позади. Фенита! Конец близок.
Словно, подтверждая мои печальные мысли я заметил, что красные кавалеристы уже мелькают не только сзади и с флангов , но даже впереди. Час от часу не легче! Конечно, еще были разрывы, в которые можно было проскользнуть, но наши лошади уже еле тащились. Приехали! Надо искать себе подходящее местечко для обороны.
Когда мы нашли небольшую лощинку с бугром, поросшим высохшей травой и чахлой солянкой, наши лошади уже буквально стали и хрипели, роняя на землю клочья пены. Телеги в неглубокую лощинку, кое-где поросшую колючим терновником, мы буквально закатили на руках, обдирая ногти. Положили коней и легли на землю сами, теперь вражеские пули не смогут нас достать, а артиллерии у противников нет. Я растянулся в пожухлой траве, ломая сухой бурьян, во весь рост. В полуметре от моего уха раздалось противное шипение, и прямо перед носом в траву скользнула здоровенная гадюка. Но в тот миг не она меня заботила.
Пули свистели над головой, прочесывая низину. Хорунжий с пулеметом занял место на бугре и принялся короткими очередями отгонять от нас вражеских всадников, роящихся возле нас словно осы вокруг сотов с медом. У нашего пулеметчика привычка - не спешить открывать огонь. Лежит, сжав зубы, и терпеливо ждет. Наши волнуются, требуют:" Бей же сукин сын, а то все пропало!" Но Гульнов молчит. И только когда красные кавалеристы подлетают вплотную - этот хладнокровный тип, надо отдать ему должное, начинает косить их огнем как серпом под корень.
Если еще у нас шансы? Всегда есть. Если экономить патроны и дождаться темноты, то ночью, рассеявшись, кто-то из нас сможет перейти линию уже довольно близкого фронта. Если пристрелить загнанных лошадей, а красноармейцы не поймут, что в мешках и ящиках, из которых мы теперь соорудили баррикаду, у нас драгоценный металл, а примут его за простое олово (или другой мусор) и бросят на месте...
Кто-то потом сможет вернутся, и вывезти платину, чтобы затем передать ее немцам. Это наш долг. Как любил говорить гросс-адмирал фон Тирпиц: «Именно коварный Альбион заставил немцев и русских истреблять друг друга». Если не будет уже поздно... Германия уже находится на грани поражения в этой войне, сражаясь на последнем издыхании...
С другой стороны, у красных сейчас полно безбашенных берсерков! Такие же наркоманы... Про наркотики это не для красного словца, районы на которые опираются Советские власти, в точности совпадают с районами преимущественного распространения ржи, зараженной местным природным наркотиком - спорыньей. А это тот же ЛСД, только не очищенный химикатами. И как только в 60-е годы СССР перешел на массовые закупки зерна в Канаде и США и выросло поколение с чистыми от дурмана мозгами, так коммунизм сразу рассеялся как дым.
Это я как бывший работник Наркоконтроля твердо знаю. А скажет сейчас такой вот обдолбанный молодчик: "Пулеметы не пулеметы, там за холмом Победа! Ура, товарищи!" Набросятся они на нас со всех сторон и задавят массой. И все, заказывай панихиду по месту жительства.
Ерунда, умрем, но не сдадимся! Большевики могли убить нас, обезоруженных и обессиливших, могли жестоко замучить, но сломить наш дух не могли, и никогда не сломят! Не на тех они напали, это я прямо скажу.