Когда я, после длительного отсутствия, вернулся в свою съемную квартиру в Новочеркасске, то моя квартирная хозяйка, Марфуша, увидев меня небритого, в помятой одежде и грязной рубашке, по-бабьи запричитала:
-- Ну навоевался? Небось наубивал народу... Это в таком-то возрасте! Господи, что за времена наступили!
Действительно, уже не мальчик с "Маузером" наперевес по степям бегать. Ну его к черту, такие приключения. Пора начинать работать головой!
Жизнь мотает и бросает меня из стороны в сторону, то вниз, то вверх. То все потеряно, то все приобретено, и всякий раз незаслуженно. Репутацию я себе приобрел просто замечательную, но главная проблема состоит в том, чтобы прожить достаточно долго, чтобы насладиться этой репутацией.
Итак, сложившаяся обстановка. На севере, Россия, заболела страшной болезнью всех побежденных, внутренней распрей, завершившийся установлением жесточайшей диктатуры. О, какой ужас творится теперь в Москве, в Рязани, в Воронеже, повсюду в России. Темнота, голод, холод. Плач женщин и детей и пьяные оргии дикарей, сопровождаемые расстрелами... В Российском большевистском рейхе не прекращаясь -- вот уже четвертый год гремят выстрелы, льется кровь и сироты, без дома и крова, массово умирают от голода ... Когда ж она кончится, заваруха эта?
При этом все хотят быть палачами, а не жертвами: в ряды коммунистической партии уже вступило около полумиллиона человек! Вот же петушары! Советские власти натравливают свой озверевший несчастный народ на нас, людей которые упорно работают, у которых поэтому есть продукты, уголь и прочие блага. Говорят - идите и забирайте! И с севера на нас постоянно шли армады прекрасно вооруженных солдат, с аэропланами, бронепоездами и бронетехникой, бронеотрядами, артиллерией и прочим. Перевес, однако.
«Добровольцы» нам совершенно не помогали, а, наоборот, сманивали донских казаков дезертировать в свои тыловые части. Формирующейся на Дону Южной ( русской) армией, состоящей из воронежских и саратовских крестьян беглые русские генералы упорно пытались завладеть, и так же забрать к себе. С какого такого перепугу - не понятно.
Более того, "добровольцы" вредили нам по мелочам, где только могли. Отмечу, что особенно удивительную близорукость и тупое упрямство, кроме Деникина, еще проявляли генералы А. Драгомиров и Лукомский. Им то что? Нахлобучил шапку - и гуляй, а нам потом расхлебывать. Это порода такая. Подожгут - и в сторону, а другие за них отдувайся. Единственное, что их заботит — успеть бы набить кошелёк до того, как всё рухнет. Ублюдки без мозгов и совести! Война - бедствие, конечно, но всех она поставила на место, помогла выявить, кто сталь, а кто пыль.
Дону самому было не по силам справиться с многомиллионной, потерявшей голову Россией. Домашнее хозяйство стонало без рабочих рук, гибло и разваливалось. Пришлось в ущерб делу, уволить наиболее старых казаков для реализации урожая. Не сделать этого было нельзя. Дону грозила бы голодная смерть. Положение Войска Донского становилось все более и более критичным. Оставаться дальше в тех же условиях, значило бы рисковать потерять и то, что было уже сделано. Требовалось найти какой-то выход из сложившегося тяжелого положения.
Создавшаяся обстановка указывала на необходимость сформирования из крестьян Воронежской, Саратовской и Астраханской губерний, Русской армии, которая могла бы приступить к освобождению своих губерний от Советской власти. Но нам в этом начинании всецело мешали. Мы постарались подобрать командира Южной армии из числа наименее отмороженных Добровольцев, не испытывающих жгучей ненависти к казакам.
Попытки генерала Краснова найти в высших кругах Добровольческого командования популярного, но адекватного, русского генерала на пост командующего Южной армией, закономерно окончились оглушительной неудачей. Атаман решил с этой просьбой обратиться к герою Львова и Перемышля -- безупречно честному и стоявшему вне политики генералу от артиллерии Н. И. Иванову. Принципиально не отказываясь, генерал Иванов, однако, прежде, чем окончательно принять предложение Атамана, решил поехать в Екатеринодар и заручиться благословением генерала Деникина.
Как принял его главнокомандующий, какой разговор произошел между ними, мне неизвестно, но только генерал Иванов вернулся из Екатеринодара крайне мрачным. Видно было, что тамошняя атмосфера удручающе подействовала на старика. Тем не менее, считая формирование армии полезным русским делом, как он сам заявил Атаману, генерал Иванов согласился стать во главе этой армии, с подчинением Донскому командованию.
Здесь я не могу не отметить ( из опыта личного общения), что в это время генерал Иванов уже сильно сдал. Ужасы революции и издевательства солдат, оставили на нем глубокий след. Заметно было, что временами ему начинает изменять память. Мне памятны наши долгие беседы о нуждах Южной армии. Кончив, бывало один вопрос, мы переходили к следующему, но генерал Иванов, тут же забыв, очевидно, вновь возвращался к первому вопросу, уже окончательно решенному. Так порой несколько часов дорогого времени уходило непродуктивно на подобные разговоры. В общем, я понял что это тоже не вариант и придется выкручиваться, как обычно, самим.
Тем более что обстановка на севере все более ухудшалась. Красных сейчас в Воронеже собралось, как собак нерезаных. Против нашего северного фронта действуют до 150 тысяч красногвардейцев, с артиллерией и бронетехникой. Они отправились с Русской равнины, чтобы преподать урок кучке донских бунтовщиков быстро и решительно, и еще не начали понимать масштаб грозящей им опасности. Большевики продолжали свое наступление ударным кулаком из 15 тысяч элитных бойцов, во главе с переброшенной из Поволжья Нижегородской дивизией. На нее советское командование возлагало особенно большие надежды, так как она, как на подбор, состояла из отчаянных мерзавцев. Вооружённый пролетариат, идущий в "свой последний и решительный бой", может всё!
В этот период боев, успех сначала склонился на сторону красных. Им удалось отбросить наши части, казаки полностью очистили Воронежскую губернию, уже сдали Калач, из которого я так недавно приехал, и теперь наши бойцы с упорными боями отступали по голой степи от границы Донской Области, уйдя уже на несколько переходов в глубь края.
Вперед пошли большевистские колонны: семьдесят тысяч человек, огромный таран, направленный на врага, осененные кумачовыми знаменами. Гремя огнем и сверкая блеском стали ползет бронетехника, штыки жаждут крови, сапоги топчут поля. Смерть идет! Смерть. Колонны нападавших устрашали числом: они производили огромное впечатление на гражданское население, приводили его в ужас – но не на казачьи части. Но это была концентрированная против нас мощь России, гордость России, следствие тактики призывной отмобилизованной армии; эти колонны, сердце атаки Троцкого, и казалось, что никакая сила в мире не сможет их остановить. Волки не успокоятся, пока не затравят добычу!
С неба эту армаду, выстроившуюся, словно на параде, прикрывала многочисленная авиация. Она как смерч налетала на казаков, сыпала нам на головы бомбами, стрелами, уничтожала из пулеметов. Расстреливали в упор, уничтожали пулеметным огнем. Революция опрокинула все понятия. Зачастую немецкие или австро-венгерские летчики на британских "Хевилэндах" толпами сражались за Советскую Россию, тогда как летчики русской национальности преимущественно сражались за свой народ. Вот так-то. А иначе бы откуда большевики пилотов на свои самолеты брали бы? Сколько летных школ в России? Всего две! В Гатчине у красных и Севастополе у белых. А в Добровольческой армии на один аппарат приходится целых четыре пилота, так что летчики в основном у нас берут в руки винтовки...
К началу революции в России "оказалось" пять миллионов иностранных граждан. И в этой огромной массе чужих мужчин - военнопленных - было около 2,5 млн. Это был не просто "ресурс революции", а едва ли не главная ее движущая сила. Ресурс оказался мощный и завидный: сотни тысяч озлобленных людей, освоивших "науку убивать", без корней и обязательств, которым нечего было терять и некого жалеть на чужбине. Большевики немедленно эти обстоятельства оценили и стали действовать соответственно.
Именно контингенты, сформированные из "временного населения России" стали одним из главных инструментов развязанной большевиками в борьбе за "новый мир" всероссийской бойни. Прежде всего Советы уравняли военнопленных в правами с российскими гражданами. А россиян целыми категориями в этих правах ограничивали, а то и вовсе лишали. Термин "лишенец" надолго прочно вошел в жизнь народных масс. А потом иностранцам внезапно объявили... что для них - нет еды. Совсем, и даже в планах не предусмотрено.
Но выход есть - Красная Армия. А перековка иностранцев в красноармейцев давала каждому еду, одежду и перспективу. Наемники в Красную Армию повалили десятками и сотнями тысяч. И не только в армию, в ЧК тоже был значительный процент из иностранцев, ставших в одночасье, словно по взмаху волшебной палочки, чекистами.
Кроме этого, в стране заработал огромный "интернационал" красных ювелиров и инкассаторов, пылесосом выкачивающих все ценности за рубеж. Никакой идеологии, вульгарный "бизнес", ничего больше. По всей стране рыщут банды и отряды неуправляемых иностранцев. Трудно сказать откуда они взялись и даже на каком языке переговариваются. Пощады эти люди не давали никому, но и самих этих, бесправных по сути граждан, заключивших "сделку с красным дьяволом," большевики в случае необходимости ликвидировали легко и просто. Собакам - собачья смерть. И никто не узнает, где могилка... " Не последний и не первый легший гатью под колеса, под колеса Коминтерна". И вот весь этот поток "одноразовых" вооруженных людей с неудержимой силой прет на нас.
Стрелы... Представьте себе большой, размером с карандаш, гвоздь. Только вместо шляпки у него оперение вроде стабилизатора. Тысячи таких стрел красные летчики сбрасывали руками. Со свистом неслись они с высоты, наводя ужас: "гвоздь" насквозь прошивал всадника вместе с конем. А в войсках не любят, когда бомбят с воздуха.
Надо прямо сказать: борьба шла не на жизнь, а на смерть. Пылали станицы, большевики, эти бессовестные сволочи, поджигали соломенные крыши, дымы поднимались густым черным столбом. "Красными освободителями" массово уничтожались даже глинобитные мазанки бедноты с камышовыми крышами и земляным полом.
Истинной целью гражданской войны был грабеж, и день за днем красные скакали по дорогам края, сжигали казачьи хозяйства, отбирали урожай и угоняли скот. Грабить намного легче, чем землю пахать! Один большевик тащил убитого гуся, другой — кусок сукна. "Полыхает гражданская война, от темна, до темна. Много в поле тропинок, только правда - одна".
У красных давно уже царит голод и нищета. Поэтому они и ярятся. Попутно "товарищи" жестоко карали непокорных, совершая дикие зверства, чтобы вселить в людские души океан страха. Кругом лилась кровь. На мои плечи давила сама атмосфера поражения — угнетающая, душная, опасная.
Вдобавок ко всему на севере в октябре наступили холода, беспрестанно шли дожди, по утрам бывали заморозки. Казаки, в основной своей массе, оторванные от родных станиц и воюющие в этих краях еще с лета, жестоко страдали от холода. Теплой одежды и обуви не хватало.
Но это было только полбеды, на северо-западе от Волги обстановка была еще хуже. Пользуясь несколькими железными дорогами, которые подходили к северной части Области, а также их охватывающим положением по отношению к Хоперскому округу, противник при активной поддержке бронепоездов, начиная с августа месяца сосредоточивал подавляющее количество войск на северной донской границе и предпринимал одновременное концентрированное наступление РККА против частей Донской армии, защищавших Хоперский район.
Пока еще хоперцы успешно отбивали эти наступления, но противник только напирал еще больше, подтягивая все новые и новые свежие части. Красные стяги гордо парили у них над головами. Начатая большевиками в конце сентября вторая наступательная операция, как и первая, пока большого успеха не имела. Но все же и тут наступление нашего грозного противника выдвинулось уже немного в пределы Дона, где, то и дело возникали кровавые стычки. Все рухнуло, казалось.
Одновременно, и в Усть-Медведицком округе шли тяжелые кровавые бои. Тут с обеих сторон преимущественно казачьи всадники столкнулись во внезапной и кровавой рубке. Дважды потерпев здесь поражения, большевистская группа войск Миронова (будущая 2-я Конная Армия) надолго после этого полностью потеряла боеспособность. Преследуя разбитого противника, один из конных донских отрядов появился в 13 километрах от города Камышина. Но малочисленность этого отряда и события, происшедшие в районе Царицына, не позволили Донскому командованию принять необходимые меры для овладения этим городом.
Как вы понимаете, посмотрев на зверства большевиков в родных станицах, казаки уперлись и дальше отступать не хотели, преисполненные неугасимой, лютой ненавистью к врагу. Донцы озверели, насмотревшись на то, что творят их вероломные соседи, да иначе и не могло быть.
Все уже поняли, что мы имеем дело не с людьми, а с какими-то осатаневшими от крови собачьими выродками. Оказалось, что пролетарские рабочие, словно бездушные механизмы, с такой же тщательностью, с какой когда-то делали станки и машины, теперь убивают, насилуют и казнят наших людей. Поэтому казаки отступали, но дрались как черти! Что же, мы отходили, но духу им давали неплохо. Науку ненависти к красным теперь все казаки носили на кончиках своих штыков и шашек, и собирались сражаться, пока бьется сердце. Родина или смерть!
Атаман Краснов разослал по всем станицам и хуторам, где предполагалось движение красных пришельцев строжайший приказ: ничего не давать северным захватчикам. Оставлять хутора, засыпать колодцы, отравлять пищу. Хлебнувшие горя женщины казачки теперь были фанатично настроены против Советской власти. Когда смерть грозит и мышь кусается!
В хуторе Чернышки Каменского округа жена хуторского атамана, чтобы отравить недоверчивых красноармейцев, усыпляя их подозрения, вначале ела куски отравленных свежеиспеченные буханок белого хлеба сама и накормила ими трех своих малолетних детей. Ее жертвенный подвиг не пропала даром - около сотни кровожадных большевиков здесь отравились насмерть.
Что же, драке не целуются, не обнимаются. А если и обнимутся, то только для того, чтобы задушить. «Пусть мы неприятелем к Дону прижаты, за нами осталась полоска земли. Пылают станицы, поселки и хаты, и что же еще здесь поджечь не смогли?»
Героический народный порыв имелся, а вот сил уже почти не было. У меня под рукой на северных фронтах было не более 30 тысяч бойцов. Разница 1 к 5, а по пушкам, бронетехнике и аэропланам большевики меня превосходят на порядок. Молодая армия из 25 тысяч бойцов, в основном состояла из 17 или 18 летних неопытных новобранцев, не нюхавших еще пороху. Они пока не прошли еще даже краткого шести месячного курса обучения, и поучаствовали только в одном параде. Молодоармейцы не закончили полностью своей муштры и не прошли еще полного курса боевой стрельбы. Муштра и еще раз муштра – вот что им пока нужно! Кроме того, эти войска в нашем тылу удерживали иногородних от выступлений и мятежей, хотя искры уже и тлели.
Я знал, что моя армия очень мала. Людей в строю, после четырех с лишним лет непрерывных войн, для которых было мобилизовано все мужское казачье население, оставалось очень мало. Фактически, уже почти никого не оставалось. Размазать своих бойцов тонким слоем по всему фронту, было бесполезно. Получалось где-то всего по 5 бойцов на километр.
Красные могли бы легко прорваться в любом месте. Но я не собирался проигрывать. Пусть правый фланг почти разбит, а центр атакован и отступает, игру еще можно продолжать. И у этой проблемы есть свое решение. Война – наполовину профессия, а на другую половину – искусство. Единственный наш шанс был в стремительном движении. Лишь дергаясь, как вошь на гребешке, мы могли бы сдерживать своего грозного противника. Как говорят на Востоке: "Тогда из одного бойца получится два, а из двух - десять тысяч".
Тактика была крайне рискованная. Кусать в одном месте небольшими силами, раздувать панику у врагов, что тут готовится большое наступление, а самим, сняв все войска с фронта, оставив перед лицом ожидающего атаки противника только разведку и кавалерийские разъезды, перебрасывать силы многокилометровым маршем, концентрировать наши малочисленные полки в совсем в ином месте, и кинжальным ударом бить большевиков там, где они совсем не ждали.
Число солдат не является единственной гирькой на весах победы – я превосходно знал это. В любом вооруженном конфликте всегда возникает такой момент, когда обычный человек готов удариться в бегство. И если он побежал, если зараза его страха распространилась на остальных, тогда дело его погибло. Особенно солдаты не любят когда их обходят и нападают с тыла. Тогда победа обеспечена.
Сплошной линии фронта сейчас нет, кавалерия пройдет и по бездорожью, а наши выносливые донские кони не знают слова "далеко". Я еще способен подкинуть своим противникам сюрприз! Если мы не будем столь же ловкими и проворными, как цирковой акробат, то первого же натиска бронированного Советского быка хватит, чтобы втоптать нас в пыль. Наша стратегия - сделал прыжок и смертельно укусил врага сзади за шею, разорвав артерию!
А затем галопом (или пулей), оставив тут, против опешившего врага, малые заслоны, необходимо лететь обратно, чтобы заткнуть образовавшуюся дыру во фронте. Победа или поражение... В общем, риску море, а шансы малые... Но, все же есть. Маленькие, рискованные, но есть. Иначе никак. Битва еще не проиграна, победа может достаться любому. Это будет трудное дело, но тот, кто только защищается - будет разбит. К тому же, мы - казаки и Госпожа Удача всегда на нашей стороне!
Естественно, чтобы не запутаться и не прогадать, мне необходимо было разрабатывать массу вариантов действий казачьих войск в зависимости от разных обстоятельств. Но времени на это совсем не было, приходилось импровизировать на ходу. Красная армия к этому времени кое-где вклинилась почти на сто километров, и это были сто километров грабежей, разрушения, мародерства и убийств, сто километров, истощающих Дон и доказывающих, что Советы могут безнаказанно пройти по земле врага.
Они двигались вперед медленно, даже лениво, поблескивая штыками и броней, словно полагая свою победу неотвратимой. "Это есть наш последний и решительный бой..." Да в этом они были уверены. Что без особого труда сотрут в порошок горстку безумцев, осмелившимся противостоять им. Честь красной империи и самого свежеиспеченного диктатора Ленина были поставлены на эту подгоняемую комиссарами атаку.
И я сразу бросил войска в сражения. По коням! Давайте, давайте, сволочи, поиграем! Вы хотите драки? Сейчас вы ее получите. Я встречусь с красными псами и вобью гнилые зубы этих изменников им в лживые глотки. Игра походила на гигантские шахматы с людьми вместо фигур, и чертовски нервировала тех, кто волей слепого случая оказался в центре доски. Сначала я снял бойцов с других направлений и после тяжелого марша обрушил их на севере на атакующую армию Троцкого.
Тигра берут не силой, а обманом. К тому же, пошли дожди, и многочисленная красная авиация оказалась прикованной к аэродромам. Теперь был черед казаков стать убийцами. Ибо не хрен… Воистину все сейчас висело на волоске: «никогда ранее не видел, чтобы все висело на столько на волоске», — как признавался в свое время герцог Веллингтон на следующий день после битвы при Ватерлоо.
Чувство ответственности за жизни тысяч человек представляло собой некую комбинацию нераздельно перемешанных между собою трепета, гордости и мрачного сожаления. Победы принадлежат полководцу, но и поражения принадлежат ему же. Но прокатило... Я получил один-единственный шанс – и без колебания воспользовался им
У блестящего плана Ленина и Троцкого силой покончить с "контрреволюционным белоказачьим мятежом" имелся всего один, но серьезный недостаток: эти "два стратега" не учли, что их бойцов тоже будут убивать.
Здесь, на границе Воронежской губернии, донцы задержались, перегруппировались и удачным обходным маневром вышли в тыл своему противнику, совершенно окружив зарвавшиеся большевистские части. Красные слишком разнежились, поверили в свою силу. Сделали то, что могли позволить себе лишь величайшие глупцы, — потеряли бдительность. А тут и мы, с тыла, откуда нас никто не ждал.
Звук копыт отважной донской кавалерии превратился в оглушительный гром, от которого содрогнулась земля. Станичники, увидев перед собой врагов, испустили протяжный вой, полный жестокой угрозы и сулящий смерть жестокому неприятелю. Все сердца лихорадочно забились, все нормы обыденного человеческого бытия оказались отброшенными. В руках казаков было сверкающее железо, и железом грозили они всякому, кто преградит им путь. Донская Армия стала неумолима, словно дикая сила природы, неудержимая и безжалостная.
Обнаружив в своем тылу грозных казаков, неотвратимо нависших, как коршун над сурком, красные, уже ощущающие сладкий вкус победы, запаниковали. В этот хаос врубилась разъяренная конница, жаждущие крови всадники с острыми саблями, и таким образом огромная Красная Армия, которая собиралась размазать мятежников, большей частью глупо погибла на границе Донской земли.
Большевики обратились в бегство, побросав оружие и смазав пятки салом, так, словно их гнала бесовская рать, а не люди. Побежали они только для того лишь, чтобы быть зарубленными во время бегства.
Казаки преследовали врага, атакуя с бешеной решимостью, пики и шашки упорно били в спину. Кавалерия оставляли в толпе беглецов кровавый след. Убивать было несложно: "товарищи" показали спины, клинки били их в шею или по черепу. Всадники упивались этой бойней, они рычали при виде врагов, каждый их удар с потягом находил цель. Многочисленных красных орудий совсем не было слышно: они уступили место грохоту копыт, воплям и хекаюшим звукам, как будто сотни мясницких топоров одновременно ударами входили в колоды. Инстинкт самосохранения у красных артиллеристов сработал без осечки, и у пушек не осталось ни единой живой души. Зато убитые валялись кучами...
Успех был полный. В руки казаков вновь попали огромные трофеи и свыше пяти тысяч пленных. Неотступно преследуя разгромленного противника, донцы захватили город Бобров, а 23-го октября энергичным налетом овладели укрепленным железнодорожным узлом Лиски (от Воронежа всего около двух переходов), где были сосредоточены огромные большевистские военные запасы.
Неизгладимый ужас этой бойни навсегда оставался в памяти всех красноармейцев, кому удавалось пережить эти зловещие дни. Кто не спрятался – мы не виноваты! Шок? Ну да, это – по-нашему! Фигурально выражаясь, я разбил лицо скулящего Троцкого в кровь и прищемил ему яйца! Теперь же главкомверх проклинает злую судьбу. Воевать, это тебе не на митингах глотку драть, тут думать надо! Вооруженной массой давить интеллекта не требуется. Гони толпу и гони. Полководец, мать его! Иуда Искариот… Что тут скажешь? У большевиков всегда так: кто умеет прилично картавить, тот и главарь, ума такому совсем не требуется!
А нормальных людей среди большевиков почти и не встретишь. Все больше человеческий мусор, помешанный на больших, шальных деньгах. Мне мои агенты постоянно докладывали, что мега жадные "красные командиры" готовы распродавать полковое имущество прямо с колес. Берут все: керенки, николаевки, валюту, хлеб, муку, консервы, спирт, сало, часы, мануфактуру.
"Коренные пролетарии" преимущественно еврейской национальности ( но не только) охотно отдают взамен автомашины, пулеметы, патроны, бензин, фотоматериалы, запасные авиамоторы " Рон" и "Испано-Сьюза". Предлагали нам даже за 2 миллиона рублей приобрести новенький самолет прямо с платформы. К сожалению советских рублей у нас не было, у нас ходили собственные Донские деньги. Но каковы мерзавцы? А? Вот вам и "не замаранная честь рабочих"!
В общем, на революции определенные пацаны, без заморочек с совестью, к воровству способные, хорошо хапнули. Партийный принцип «сначала – своим» сработал четко и беспощадно. А чего пацанам не жить? Дворцы они заняли, хозяев и старых камергеров в расход, как приспешников капитала, а молодых горничных, которые подходящие, разобрали по рукам! Жениться теперь не надо, свобода, а о детях пусть Советская власть заботится!
Ювелирные магазины разграбили, иной матрос теперь выглядит как ходячая витрина драгоценностей. Награбленных денег куры не клюют, можно ими печи топить. Чем не жизнь? Комсостав только грабит, убивает и насилует. Но и рядовые пролетарии от своих бравых вождей не сильно отставали, продав и пропив все, некоторые красногвардейцы несли службу в награбленных бабьих кафтанах, а то, если не повезло, то и полураздетые.
После такого победоносного сражения некоторые из казаков суеверно посматривали в сторону светила, чтобы проверить, не троится ли оно, как перед одной из легендарных жестоких битв прошлого, о чем всем им в свое время рассказывали старики. Продолжая наступление, можно было бы взять и сам Воронеж, если бы большевики уже не сообразили, что перед ними совершенно нет наших войск на других направлениях.
После этого, оставив для обеспечения с северо-запада небольшой заслон в районе станции Лиски преимущественно из неказачьих частей "Южной (Русской) армии", Донское командование, в моем лице, вынуждено было главные силы Северного фронта в спешном порядке перебросить в помощь Хоперцам. Шли по раскисшим от дождей второстепенным грунтовым дорогам, разбиты в грязь, по дальним прихоперским степям. Иногда через совершенное бездорожье, по тропе Гнева, где лишь ветви чахлой полыни источали запах яда..
Рвали жилы в полной тишине, которая бывает в безлюдных местах только глухой осенью. Эти люди уже прошли немало суровых дорог и видели немало бед. Успели! Полчища голодных красных головорезов, с перекошенными от ненависти лицами, на которых огнями сверкали лютым бешенством глаза, уже вторглись на священную землю Дона. Это были полки из несокрушимых героев Коминтерна, идущих побеждать. Лошадей, не дав им отдохнуть, наши казаки пустили в галоп, и с воинственными криками азартные всадники врезались в шеренги наступающих красноармейцев.
Острым, как бритва, клинкам опять предстояла ужасная работа. Они с ожесточением вырубали в рядах большевиков страшные пустоты. Хрипели умирающие, ноги лошадей скользили в крови, пули, как стремительные ядовитые змеи, жалили без промаха. Встретившись в бою, обе армии перетирали плоть и кости бойцов в кровавую кашу.
Не было предела злобе и ярости, выхлестнувшимся на поле этой брани. Вокруг шла битва, орали люди, раздавались взрывы снарядов, звучали выстрелы, звенел металл. Наступление противника, выдвинувшегося немного в пределы Дона, дружными контратаками Донских частей не только было повсюду остановлено, но и обращено вспять. Красных погнали.
Кавалерия и тут сделала свое дело. Судьба в Хоперском округе пока не полностью склонилась на нашу сторону, но она уже принесла нам в актив смерть большевистского командарма Гая, который, дурак эдакий, решил самоуверенно поучить своих бойцов сражаться с казачьей лавой. Но на этот день боевая казачья работа была сделана на славу: с бурыми от крови клинками сабель наголо, наши бойцы вошли в историю и навсегда запомнили мгновения, когда все, что нужно было делать, – это чуть нагнуться вправо, резко рубануть с оттяжкой и снова пришпорить коня. Солдаты Вольного Дона, с жутким воем хлынули вперед стаей погнавших оленя волков, охваченные самозабвенной и полной ярости жаждой убийства.
Левый фланг большевиков был разбит, их просто вырубали ряд за рядом, и теперь "товарищей" ждала судьба быть изрубленными в мелкое крошево. При всей громаде своих сил, красноармейцы понимали, что им зашли во фланг, а значит, со временем зайдут и с тыла. Вся армия врага спешно бросилась спасать свои жизни. Это была победа. Даже лучше, чем победа. Это была месть, и наши опьяненные конники молотили саблями по суконным буденовкам и заставляя коней перешагивать через мертвых, кромсали живых на части своими клинками. Все, бобик сдох. Что же, у кремлевской стены места много, на всех хватит.