Жестокое правление военных властей, болезни, нищета и тяжелые климатические условия породили проблему беженцев, миллионами тянувшихся в Индию, у которой хватало проблем и без этого внезапного прироста населения. Нарастающий хаос и человеческие страдания широко освещались печатью и телевидением.
Рави Шанкар, бенгалец по происхождению, был серьезно озабочен трагедией своего народа. Он поделился своими мыслями с Джорджем Харрисоном, с которым в то время работал над звуковой дорожкой к фильму «Рага» (фильм этот в основном посвящен Шанкару, но содержит интересные кадры с Харрисоном, обучающимся игре на ситаре). Джордж обещал помочь.
В результате он организовал крупнейший в истории рок–концерт в закрытом помещении. Практически не имея времени на подготовку, он арендовал нью–йоркский Мэдисон Сквер Гарден и провел там 1 августа 1971 года два концерта. Ему удалось заручиться поддержкой нескольких близких друзей: Ринго прервал съемки в Испании, согласились участвовать Эрик Клэптон и Леон Рассел; были и другие, чье появление не стало неожиданностью, поскольку все они сотрудничали с Эппл: Билли Престон, Badfinger и Клаус Вурманн. Наконец, многие ведущие студийные музыканты — Джесс Эд Дэвис, Чак Финдлей, Джим Келтнер, Джим Хорн, Карл Радл и другие — с энтузиазмом откликнулись на призыв Джорджа.
Откликнулся и Джон Леннон. Выступление в Торонто в 1969 пробудило в нем аппетит к работе на сцене — о чем, впрочем, нелегко было догадаться, так нерегулярно он на ней появлялся. На этот раз он согласился помочь Джорджу в том, что обещало стать заметным событием, так что, свернув работу над Imagine, они с Йоко вылетели в Нью–Йорк.
Таким образом на этом концерте Битлз могли бы быть представлены на 75 процентов, если бы не ссора, возникшая между Джоном и Джорджем. Джон рассчитывал появиться на сцене вместе с Йоко. Джордж настаивал на том, что ее никто не приглашал. Джон был подавлен, к тому же Йоко упрекала его в недостаточной настойчивости в переговорах с Джорджем. Он решил эту проблему в характерной для себя манере: просто улетел в Англию, даже не дождавшись Йоко, которой необходимо было решить еще некоторые вопросы, прежде чем последовать за ним.
Инцидент достаточно характерный для Битлз. Во–первых — неприятный, во–вторых — неприятный безо всякой на то необходимости. С того самого момента как Йоко появилась в студии во время записи Белого Альбома, вторжение это вызвало негодование. В данном же конкретном случае остается только пожалеть, что поблизости не оказалось человека, способного найти решение приемлемое для обеих сторон. А в отсутствие такового трудно не встать на сторону Джорджа. Музыкальные опыты Йоко того периода были не только свободными по форме, но и довольно эгоистичными, и с трудом воспринимались даже самой преданной аудиторией. Джордж к тому времени уже запланировал продолжительное выступление Рави Шанкара, и не ясно было, как отреагирует на это публика. К тому же при таком количестве первоклассных участников непросто было найти в программе свободное место. Даже Эрик Клэптон не был удостоен сольного выступления.
Воссоединение Битлз на концерте в помощь Бангладеш было невозможно, даже при том, что Джордж и Ринго принимали, а Джон чуть было не принял участие в нем. Несколько лет спустя Пол сказал в интервью «Роллинг Стоун»: «Джордж приглашал меня, и должен сказать, я отказал не только из–за проблем с визой. В то время тянулась история с Эппл. Когда Битлз распались, я решил: «Распались, и ладно, хватит с меня всего этого.» И вот появился Джордж и спрашивает, не хочу ли я поучаствовать в концерте в помощь Бангладеш. И я подумал, проклятье, о чем это он? Это казалось безумием. Тогда много чего было, сейчас я уже всего не помню. Я действительно был раздражен: " Я не сделаю для него ничего, если он не хочет избавить меня от старого контракта». Что–то вроде «баш–на–баш»: если ты не сделаешь этого для меня, я не сделаю ничего для тебя.»
В эпицентре всех этих споров был, конечно же, Аллен Клейн, поскольку с ним, а не с остальными экс–Битлз, сражался Пол. Клейн стремился держать в своих руках бразды правления этим престижным благотворительным предприятием, и Маккартни был ему здесь абсолютно ни к чему. Чем более неуступчивым и эгоистичным предстанет в общественном мнении Маккартни, тем лучше для Клейна. Так что, будь на месте Клейна более гибкий человек, воссоединение вполне могло состояться. Все это, конечно, лишь предположения, но Клейн действительно хотел отделить Маккартни от остальных, и окажись на его месте человек поистине заинтересованный в воссоединении, он вполне мог его добиться поскольку очень немногое удерживало и Джона, и Пола от участия в концерте. Джордж не подходил на эту роль. В общем, после отказа Пола стало ясно, что никакого воссоединения не будет, поскольку Джордж не собирался уступать требованиям Йоко. В любом случае, он, вероятно, чувствовал, что, появившись на сцене, Джон и Йоко монополизировали бы внимание масс–медиа, а Джордж, организовавший все это дело, вполне оправданно хотел быть главной фигурой.
На деле отсутствие Джона и Йоко осталось незамеченным, так внушителен был список участников. За несколько дней до концертов Нью–Йорк был охвачен нетерпением, самые дикие слухи ходили по поводу того, кто же все–таки будет выступать. Никакой информации, подтверждающей или опровергающей эти слухи, не поступало. Обычно в таких случаях посетители концертов оказываются разочарованными. Концерт в фонд Бангладеш стал исключением, одним из немногих событий в истории Битлз, когда самые смелые предположения не были опровергнуты событием как таковым.
Харрисон представил Шанкара, открывшего концерт, а затем появился во главе рок–оркестра, составленного из звезд, основные из которых уже упоминались. В середине концерта, к тому моменту уже ставшего значительным, он нанес завершающий штрих, пригласив на сцену Боба Дилана.
Хотя Дилан и выступал в 1969 году на фестивале на острове Уайт, он уже много лет не играл в Америке, так что его появление превратило концерт из значительного в один из самых выдающихся в истории рок–н-ролла, Сразу было отмечено, что впервые Дилан появился на сцене с кем–либо из Битлз. Билеты, разумеется, Были и без того распроданы мгновенно; появление Дилана обеспечило спрос на сопутствующие проекты фильм и альбом. Выступление Дилана оказалось уместным еще и потому, что сам он в то время испытывал некоторые трудности. В 1970 году он выпустил два альбома: один, Self Роrtrait, ужасный, а другой, New Morning, приемлемый, если не сравнивать его с предыдущими. Услышав его в Мэдисон Сквер Гарден, публика с удовольствием отметила, что это — прежний Дилан, такой, каким он был до мотокатастрофы. Для Дилана это, похоже, был момент возрождения. Ему самому все это явно понравилось. Он остался на вечеринку, организованную Патти Харрисон, а позднее использовал фотографии с концерта для оформления своего альбома More Bob Dylan Greatest Hits. Концерт оказался очень удачном (о всех отношениях Харрисону удалось собрать вместе многих ведущих исполнителей, каждый из которых выступил прекрасно, несмотря на то, что для репетиций был отведен лишь один полный день; при том все отлично ладили между собой (случай с Ленноном, конечно же, держался втайне). Все шло гладко, потому что организовано было со знанием дела опять–таки несмотря на нехватку времени. Наконец, концерты показали, что поп–музыке, которую Битлз превратили в прибыльную индустрию, не чужда и филантропия. После дебоша. устроенного на концерте Роллинг Стоунз в Алтамонте, и воцарившейся затем атмосферы отчаяния (гибель Дженис Джоплин, Джима Моррисона и Джими Хендрикса, развал Битлз), это было подобно новому обретению веры. Харрисон вернул рок–музыку на путь истинный.
Вернувшись в Англию после несостоявшегося выступления на концерте в фонд Бангладеш, Джон вновь активно включился в политическую жизнь. Он присоединился к маршу протеста против политики в Северной Ирландии, пожертвовал 1000 фунтов организации судостроителей, оказавшейся в то время в эпицентре борьбы левых сил с правительством консерваторов. Вскоре после этого они с Йоко покинули страну, чтобы возобновить постоянно прерывавшиеся поиски дочери Йоко, Кьоко. Она навсегда исчезла вместе со своим отцом, Энтони Коксом, вторым мужем Йоко (Джон был третьим). Кокс считался американским кинопродюсером, хотя, похоже, ничего, кроме фильмов Йоко, не продюсировал.
Джон и Йоко быстро и безрезультатно посетили Виргинские острова, а затем отправились в Нью–Йорк. Для начала они остановились в отеле Сент–Регис, потом сняли студию в Гринвич Виллидж. В 1973 году они приобрели свои первые комнаты в особняке Дакота.
Леннон так и не вернулся в Британию. Он и не собирался возвращаться: имущество из его особняка в Титтенхерст Парке (который он продал Ринго) было переправлено в Нью–Йорк. Похоже, полная смена обстановки вполне устраивала его. К тому моменту он исчерпал все возможности, предоставленные Англией; и не удивительно, ведь главной чертой его характера было постоянное стремление к новому. Идеи оценивались им по степени их новизны, и каждый, кто мог предложить что–то новое (Магический Алекс, Махариши, Артур Янов и т. д.) мгновенно становился объектом восхищения. Это имело и оборотную сторону. Леннону быстро все надоедало, и тогда он просто отбрасывал то, чему успел надивиться. В данном случае это была Англия.
В переезде в Америку были свои плюсы: ему нравились ритм и энергия жизни в незнающем отдыха Нью–Йорке. Он говорил, что всегда считал себя продуктом американской культуры, поскольку вырос на Кока–коле, кукурузных хлопьях «Kellogg» и Элвисе Пресли (утверждение это больно задело тех из нас, кто видел в Битлз избавление от комплекса культурной неполноценности). Йоко, проведшая большую часть своей жизни в Нью–Йорке, в любом случае была рада вернуться туда, где она могла быть в большей степени собой и в меньшей — приложением к Джону. Едва приехав Нью–Йорк, Джон был покорен его особой атмосферой. Англия всегда была для него слишком пуританской, лишенной воображения и консервативной. В Нью–Йорке он столкнулся с прямо противоположным, и это устраивало его как нельзя лучше. На протяжении целого столетия Америка казалась землей неограниченных возможностей миллионам иммигрантов, и теперь предстала таковой перед Джоном. Америка (во всяком случае, Нью–Йорк) жаждала Искусства, готова была всерьез принимать все необычное, вызывающее, эксцентричное и просто глупое. Называя себя серьезным художником, Джон мог, по крайней мере, рассчитывать на то, что Нью–Йорк к этому прислушается. В Британии же его считали популярным, необычайно талантливым музыкантом, ни больше, ни меньше; к его внеурочным занятиям относились презрительно. Как бы то ни было, у Джона не было возможности тщательно взвесить все за и против. Едва ступив на землю Америки, он попал в объятия Джерри Рубина и Эбби Хоффмана, лидеров йяппи, людей наилучшим образом подготовленных для того, чтобы познакомить Леннона с идеями американских «новых левых». Это было как раз то, что нужно. Леннон сразу оказался в центре леворадикальных, авангардистских кругов, признания которых он так добивался. В Англии такого движения не было, и после того, как нью–йоркская контркультура с такой готовностью приняла его, можно было не сомневаться в том, что он там останется. В общем, было очевидно, что Леннон пристрастится к Нью–Йорку; ведь там гораздо больше телестанций, чем в Англии.
Но прежде чем покинуть Англию, Леннон завершил работу над новым альбомом, Imagine, и отснял тысячи футов пленки для соответствующего фильма. Альбом вышел в свет в сентябре 1971 года под маркой Эппл и имел коммерческий успех; он оставался самым раскупаемым альбомом Леннона вплоть до выхода DoubleFantasy. И все же симптомы были очевидны; Леннон утратил душевный покой, уверенность в собственных силах и то музыкальное чутье, что верой и правдой служило ему во времена Битлз. Imagine стал для него началом долгого дня, уходящего в ночь.
John Lennon/Plastic Ono Band был по–своему прекрасен и, не ожидая от следующего альбома такого же уровня эмоциональной напряженности, можно было по, крайней мере, рассчитывать на то, что однажды предпринятое метафизическое путешествие куда–нибудь да приведет. Напротив, на фоне Imagine недавние мучительные поиски показались неуместными и безрезультатными, поскольку Леннон, по–прежнему оставаясь мятущимся и неуверенным, то выставлял на показ свои душевные раны, то вдруг становился агрессивным и драчливым. Начиная с Imagine, удачно складывавшаяся сольная карьера Леннона стала разваливаться на глазах. Прежняя уверенность в собственных силах — или просто задиристость — была растрачена по мелочам.
Возможно, первое, что бросалось в глаза в Imagine — нешуточные нападки на Пола Маккартни. How Do You Sleep? («Как тебе спится?») привлекла особое внимание градом едких, саркастических упреков в адрес Маккартни, в альбоме которого (Ram), как мы уже отмечали, Леннон обнаружил враждебные выпады в свой адрес. В песне 3 Legs были слова: «When I thought you was my friend, but you let me down» — «Я считал тебя другом, ты меня предал», которые дали Леннону повод думать, что и весь альбом направлен против него.
Это достаточно красноречиво говорит о ленноновском эгоцентризме (а как считают некоторые — о паранойе). Как бы там ни было, Леннон решил взять реванш и сделал это без намека на жалость: «The only thing you done wasyesterday, and since you're gone you've just another day» - «Вчера, вот все твои заслуги / Все кончено — настали будни» [Здесь обыгрываются, названия двух песен Маккартни: легендарной Yesterday («Вчера») и вышедшей вскоре после распада Битлз Another Day («Обычный день»).]. Песня начиналась звуками настраивающегося оркестра (напоминание о Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band) и таким образом была направлена не только против Пола, но и против Битлз. Но, что уж совсем непростительно, Леннон пел: «Those freaks was right when they said youwas dead» - «Эти придурки правы — ты мертв». Это было слишком вероломное покушение. Как обычно, если Леннон брался за что–то, удержать его было уже невозможно. How Do You Sleep? — не единственная такая песня. Была еще жестокая Crippled Inside («Искалеченная душа»), которая без сомнения относилась к Полу в частности и большей части человечества в целом. Аранжировка была вызывающей: развязный вокал на фоне скачущего ритма подчеркивал оскорбительность текста. (Такой же аккомпанемент, кстати, использовался — на этот раз в мирных целях — и в Oh, Yoko, одной из лучших песен альбома) Еще одним компонентом тройного удара по бывшему партнеру была открытка с изображением Леннона, тянущего за уши свинью, — жестокая издевка над конвертом Ram [На конверте Ram Маккартни проделывал то же самое с бараном.]; при этом самое печальное то, что конверт Ram настолько ужасен, что не было нужды его пародировать. Кроме того, в Imagine вошли песни How? (которую можно считать продолжением предыдущего альбома) и It's So Hard, преисполненная жалости к самому себе. Были и полу–политические номера: I Don't Wanna Be A Soldier — вполне удобоваримый, и Gimme Some Truth — просто прекрасный. Он остался еще с битловских времен, точнее, со времени работы над Get Back, и наилучшим образом демонстрировал ленноновские иронию и свободу в обращении со словом.
На фоне неистового John Lennon/Plastic Ono Band Imagine — альбом коммерческий. В нем было по пять песен на сторону, интенсивно использовались струнные, и — никаких заморочек, разговорных вкраплений, произведений Йоко и Революций N9. Это была традиционная поп–музыка, далекая от всего, чем Леннон занимался в последние годы. Считается, что такой переворот произошел под нажимом Аллена Клейна, да и сопродюсерство Фила Спектора сыграло, якобы, свою роль. В действительности Спектор в данном случае был явно на вторых ролях, и коммерческая направленность Imagine — дело рук самого Леннона. Хотя он никогда не признавал этого, его, похоже, также как и Клейна, беспокоило падение тиражей.
В силу всех этих причин Imagine вызывал смешанные чувства. По правде говоря, сразу после выхода он вызвал жестокое разочарование, и мне лично потребовались годы, чтобы по достоинству оценить его заглавную песню, ставшую одним из высших достижений в рок–музыке. Imagine выражает политические идеалы Леннона — недостижимая утопия — лучше, чем что–либо им написанное. Это классика. Изданная в качестве сингла в США песня вошла в десятку сильнейших.
Примечательно, что, переправившись через Атлантику, Леннон быстро утратил связь со всем происходившим в Британии, где соответствующий сингл не издавался вплоть до 1975 года. Imagine, Gimme SomeTruth и Oh, Yoko, еще одна заметная запись - Jealous Guy («Ревнивый парень»), отличающаяся своей откровенностью. Песня — покаяние перед Йоко, очень трогательное (и, вполне возможно, необходимое); несомненно, что при всем благополучии союза Джона и Йоко, бывали случаи, когда Джон вел себя не лучшим образом.
И все же, несмотря на все недостатки Imagine, это был альбом высокой пробы, и только девять лет спустя записью Double Fantasy Джону удалось превзойти его. Тогда же Imagine подводил итог его работе в Англии. А в момент выхода его в; свет Джон уже погрузился в мир образов и звуков Нью–Йорка, где, как ему казалось, все делается быстро и получается здорово. В течение двух недель, начиная с девятого октября [День рождения Леннона.], в эверсоновском Музее Искусств проходила выставка работ Йоко под общим названием «This Is NotHere» — «Это не здесь» (эти же слова красовались и на дверях их дома в Титтенхерст Парке).
Леннон был в числе почетных гостей. Мероприятие порадовало его, поскольку с его женой наконец–то считались как с серьезным художником. Впрочем, вопрос о том, насколько серьезными были выставленные работы, оставался открытым. В основном это были обломки различных крушений общества потребления, поданные в новом свете. Рэй Коннолли описывает один из экспонатов: медленно таящую глыбу льда в форме буквы «Т», обозначенную в каталоге, как «Чай со льдом» [В английском языке буква 'Т» и слово '«tea» («чай») произносятся практически одинаково, и таким образом на слух название могло восприниматься и как «Замороженная Т».]. Джон предсказывал, что через несколько месяцев критики поставят Йоко в авангард нового искусства.
Накануне Рождества Джон принял участие в нескольких акциях левых сил. Во время выставки Йоко они выступили в поддержку борьбы американских индейцев за гражданские права. Позднее устроили благотворительные концерты: сначала — в театре Аполло в Нью–Йорке в знак протеста, против расстрела заключенных в тюрьме греческого штата Аттика, а затем — в Энн Арбор, Мичиган, в поддержку Джона Синклера, видного деятеля, контр–культуры, получившего абсурдно большой срок тюремного заключения за хранение незначительного количества марихуаны.
Эти действия не остались незамеченными властями США, сделавшими на их основе далеко идущие выводы. Они почувствовали, что Леннон становится инструментом в руках «новых левых». Их волновало, будет ли он привлечен к сбору средств и формированию общественного мнения для борьбы с готовившимся к переизбранию на президентский пост Ричардом Никсоном. Особенно беспокоила власти возможность массовых демонстраций в августе 1972 года во время съезда республиканской партии в Сан–Диего, наподобие тех, что за четыре года до этого имели место в Чикаго во время съезда демократов.
Впрочем, для властей не составило труда найти другой, легальный способ оказать давление на Леннона. В начале 1972 года сенатский подкомитет направил меморандум сенатору Тармонду, в котором отмечалось, насколько важным козырем является Леннон в колоде левых, какое серьезное влияние он может оказать одним своим присутствием и что его необходимо депортировать. Тармонд переправил меморандум Джону Митчеллу, руководителю кампании по переизбранию президента, вскоре ставшему ключевой фигурой уотергейтского скандала. Митчел направил его заместителю министра юстиции Ричарду Клейндинсту, который, согласившись с изложенными опасениями, спросил: «Есть ли у нас основания для его высылки?» Основания были — лондонская судимость 1968 года за хранение наркотиков.
Леннон постоянно отстаивал свою невиновность, утверждал, что дело было состряпано, а сам он признал себя виновным только затем, чтобы поскорее покончить со всей этой историей и избавить Йоко от волнений во время беременности. Когда позднее полицейский чиновник, участвовавший в том деле, был осужден по обвинению аналогичному ленноновскому (фабрикация улик), казалось, что в этой истории можно поставить точку. Однако, классифицировав это дело как уголовное, власти США упорно держались за него, и 6 марта 1972 года Леннону было отказано в продлении визы вопреки недавнему обещанию все устроить. Казалось, Леннону придется уехать. Даже прошение мэра Нью–Йорка Джона Линдсея, направленное 29 апреля, было отклонено. Однако Леннон боролся так же отчаянно, как и власти, и дело затягивалось. Он был поглощен этой борьбой на протяжении последующих четырех лет, что доставляло ему массу неудобств. Ему пришлось неоднократно являться в суд и потратить в общей сложности более полумиллиона долларов. Он хватался за любую возможность и однажды обратился к Королеве с просьбой о помиловании с тем, чтобы снять судимость. Возможно, верни он свой орден Британской империи не так скандально, Королева и откликнулась бы.
Эту историю можно добавить к списку причин, побуждавших Леннона поселиться в Америке: чем настойчивее старались от него избавиться, тем настойчивее старался он остаться.
Возвращаясь к началу этой истории, следует отметить, что трудности с возобновлением визы в марте 1972 года возникли в очень неподходящий для Джона момент. Во–первых, дело, ради которого они с Йоко приехали в Нью–Йорк — поиски дочери Йоко, Кьоко, — так и осталось незавершенным; кроме того, Джон собирался возобновить концертную деятельность с группой Elephant's Memory.
Первое время в Нью–Йорке Джон записывался очень мало. И все же в конце октября он начал работу над рождественским синглом с Филом Спектором в качестве продюсера и Plastic Ono Band в составе Никки Хопкинса (клавишные), Хью Маккракена (гитара) и Джима Келтнера (ударные). В основу песни было положено рождественское поздравление, которое Джон и Йоко распространяли ежегодно, как правило, посредством гигантских рекламных щитов в различных столицах мира: «Война Окончена (если вам угодно)». Таким образом на этот раз послание миру было сочинено самими Джоном и Йоко (в отличие от Power To The People) и естественно вписалось в контекст песни. Вообще–то недостатка в подобного рода материале никогда не было: второсортная пропаганда, которой Джон пользовался довольно неумело. Но Happy Xmas (War Is Over) («Счастливого Рождества (Война окончена)») — одна из лучших ленноновских песен.
К несчастью, ей не повезло с точки зрения распространения. Она вышла свет слишком поздно по меркам американского рождественского рынка (да и вообще, рождественские синглы в США были большой редкостью, чего Леннон, вероятно, не знал, поскольку в Англии они выходили ежегодно). К тому времени все записанное Джоном, как правило, появлялось в США раньше, чем в Соединенном Королевстве, так что английское изданиеHappy Xmas пришлось отложить до следующего года.
Запись эта показала, что Леннон стремится вернуться к работе. Но для этого ему нужна была какая–нибудь нью–йоркская группа. Он остановил свой выбор на Elephant's Memory после того, как Джерри Рубин прокрутил ему их запись. Наверное, именно такую группу Джон и искал: у них было мощное, напористое звучание при недостатке изобретательности, воображения и собственного стиля. Они сделали несколько прекрасных записей для фильма «Полуночный ковбой» Джона Шлезингера, но то было несколько лет назад. За это время сменился состав группы, правда, остался прежний лидер — Стэн Бронштейн. Леннон взял их в качестве сопровождающей группы и записав с ними свой следующий альбом. Который, к несчастью, cтал настоящим бедствием.
Sometimes In New–York City был попыткой Леннона запечатлеть главные события момента. Были среди них те, к которым он уже обращался (расстрел в Аттике, дело Джона Синклера), и те, которыми заинтересовался недавно: Северная Ирландия, Анжела Дэвис; была также одна феминистическая песня - Woman Is The Nigger OfThe World. В большинстве своем песни эти ужасны, а тексты банальны. Это был не политический анализ (и слава Богу), а лишь шумная отрыжка типичного леворадикального меню. Так же как в случае с Power To ThePeople, Леннон скандировал лозунги. Конверт был оформлен в виде газеты с текстом, фотографиями и заголовками. Позднее Джон говорил, что старался быть репортером, описывающим современные ему события, однако ошибся, описав все с чужих слов, вместо того чтобы рассказать о том, что видел сам. Он перестал доверять собственному оригинальному видению мира, которое как раз и делало его художником уникальным. И поставил свое дарование на службу «новым левым». Результаты оказались плачевными; причем удар пришелся не только по творчеству Джона, но и по его душевному благополучию. Рой Карр и Тони Тайлер писали в книге «The Beatles: Illustrated Records»: «Леннон жил в нью–йоркском радикальном гетто, окруженный политическими деятелями и обычными для большого города культурными вампирами. Отказавшись от мирового господства в качестве битла, Леннон позволил манипулировать собой в качестве экс–битла».
Ясное дело, альбом этот не был перегружен идиосинкратическим ленноновским юмором. Конверт, правда, наделал немного шума в США, поскольку некоторые распространители отказались принять его, пока не будет закрыта карикатура, изображающая танцующих нагишом Ричарда Никсона и Председателя Мао. Some Time InNew York City также содержал бесплатный диск (что, правда, повысило цену основного), на котором были записаны два выступления Джона и Йоко: совместный состоявшийся 6 июня 1971 года в Нью–Йорке; и столетней давности запись, сделанная на концерте в фонд ЮНИСЕФ в лондонском Лицеуме в 1969 году при участии Джорджа Харрисона и членов группы- Делани и Бонни.
Альбом пользовался некоторым успехом в США, но плохо разошелся в Англии. Для человека, имевшего все основания претендовать на роль ведущего рок–исполнителя мира, это было равносильно полному провалу. Леннон, вероятно, был потрясен. Под сомнение ставилась верность выбранного пути, не удивительно, что он очень быстро свернул с него.
Но не отказался при этом от услуг Elephant's Memory. Похоже, он верил, что им удастся сыграть хорошую музыку, и 30 августа 1972 он вместе с группой (и, конечно же, с Йоко) возглавил список, участников благотворительного концерта в Мэдисон Сквер Гарден. Концерты проводились, чтобы оказать помощь умственно отсталым детям, и все сборы (1.5 миллиона долларов от продажи билетов и прав на телетрансляцию) передавались трем нью–йоркским приютам с тем, чтобы при детских домах были построены помещения, в которых каждый из маленьких пациентов обслуживался бы индивидуально. Проект назывался «Один на один», и день проведения концерта мэр Нью–Йорка Линдсей объявил «Днем Один на один».
Затее сопутствовал огромный успех. Помимо всего прочего, Леннон, по общему мнению, был в прекрасной форме и устроил великолепное шоу; то, что он был крутым вокалистом, и раньше особых сомнений не вызывало, а этот концерт стал лишним тому подтверждением. Да и событие в целом было прекрасным и помогло поскорее забыть злополучный Some Time In New York City. В Британии, разумеется, о концерте почти ничего, не сообщалось, и ни одна из телевизионных компаний не удосужилась закупить права на показ этого шоу. Британские средства массовой информации по–прежнему дружно изображали Леннона как заблудшего битла и вовсе не собирались бороться с собственным предубеждением. Так что в свое время ленноновский акт милосердия не был оценен английской публикой. И это была расплата за Some Time. Во многих отношениях прежний статус Леннона в Англии так и не был восстановлен вплоть до его смерти.
Некоторое время Джон и Йоко продолжали сотрудничество сElephant's Memory. В благодарность за оказанную помощь они спродюсировали альбом группы. Он назывался Elephant's Memory и появился под маркой Эппл в сентябре 1972 года. Успехом он не пользовался, и с тех пор сотрудничество между ними не возобновлялось.
Леннон начал потихоньку избавляться от своих радикально настроенных знакомых; похоже, еще один этап его жизни подошел к концу. На этот раз к обычному охлаждению примешивалась доля паники, поскольку общениеe с радикалами оказалось слишком пагубным для его творчества.
В этот период практически все его время уходило на борьбу за право остаться в США. В марте 1973 года ему опять было приказано покинуть страну, а он в очередной раз оспорил это решение. Тот месяц принес, правда, и хорошее для них с Йоко известие. За ней было признано право опеки над Кьоко (которой исполнилось уже восемь лет). По иронии судьбы после этого они ее ни разу не видели, так как Тони Кокс вновь пустился в бега, а маленькие неприятности с визой не позволяли Джону отправиться в погоню.
Джон был настолько занят домашними проблемами, что только летом внезапно понял, что настало время поработать над новым альбомом.
С момента выхода Some Time прошел год, а он лишь однажды зашел в студию, чтобы помочь Ринго записатьI'm The Greatest, песню, написанную им для нового альбома «Ringo». Теперь он отправился в студию Record Plantв Нью–Йорке, как обычно, почти ничего не подготовив заранее. И на этот раз он был не на высоте — чувствовалась растерянность после катастрофы с Some Time. Единственный бесспорный плюс нового альбома — качество записи. (На этот раз Спектора за пультом не было. Так что, выходит, Леннон в совершенстве владел и звукозаписью).
При том, что заглавная песня альбома, Mind Games, была прекрасна, сравниться с нею мог лишь еще один номер - Bring On The Lucy (Freda Peeple). Их тексты показывали, как быстро Леннон отошел от прошлогодней политической риторики. " We don't care what flag you're waving» — «Нам плевать, каким ты флагом машешь», — пел он, указывая на дверь политикам, с которыми братался год назад.
Политические заявления в этом альбоме носят иной характер. Джон и Йоко предлагают всем принять гражданство придуманной ими страны, Нутопии, в которой в соответствии с идеями Imagine, нет «ни земли, ни границ, ни паспортов, а только люди». После дидактизма проирландских, песен Some Time Леннон разумно оставил патриотические игры. Последний номер альбома являл собой Интернациональный Гимн Нутопии. Тишина. Однако в основном Mind Games состоял из посредственных, незапоминающихся песен. Это был неплохой альбом, но он не удивлял, ни провоцировал; от Джона Леннона ждали большего. Сам он охарактеризовал альбом, как «промежуточный», записанный в тот момент, когда он пытался «из политического лунатика вновь превратиться в музыканта».
Альбом содержал также привычную квоту песен, посвященных Йоко: Aisumasen (I'm Sorry) — первые, шаги в японском; One Day (At A Time), Out The Blue и I Know (I Know) — нежные любовные песни, a You Are Неге — встреча Востока и Запада в лице Джона и Йоко («От Ливерпуля до Токио…» и т. д.).
Между тем еще до того, как альбом вышел в свет. Джон расстался с Йоко — впервые со времени исторического совместного уикэнда в Уэйбридже в мае 1968–го.
Конечно, Джон оказался в трудном положении, во многом из–за непрекращающейся войны с иммиграционными властями. He было сомнений и в том, что он начал разочаровываться в Нью–Йорке. Он оказался в центре его контркультурой жизни, но не нашел там подлинного счастья, а лишь неприятное ощущение, что его использует. «Неужели я делал все это лишь для того, чтобы Джерри Ру6ину было, чем заняться», — говорил он позднее. Тогда он покинул этот круг, но не нашел чем его заменить. В–третьих, он, должно быть, испытывал творческое неудовлетворение. Впервые в жизни он записал альбом, которым сам не был полностью доволен.
И вот, Леннон сделал то, что делал всякий раз, когда, жизнь заводила его в тупик. Он катапультировался. Как он сам рассказывал: «Однажды я вышел за кофе и газетами и не вернулся». У него не было широкого круга знакомых в США — скорее, наоборот. Так что он полетел в Лос–Анджелес, повидать Фила Спектора. Он подумывал о рок–н-ролльном альбоме, о стопроцентном рок–н-ролльном альбоме.