Повелели Двуединые в полумесяц, когда зацветает каштан, всем людям праздновать и веселиться, не воевать и не ссориться, дабы земля радовалась вместе с ними и приносила обильный урожай.
26-й день холодных вод (несколько дней назад). Суард, Себастьяно бие Морелле.
После задания в банке Стриж не встречал Седого, не ссорился больше с соучениками, не попадал в неприятности. Все шло настолько гладко, что хотелось положить к обычным двум ножам под подушку еще один, отравленный, а лучше переселиться хоть к Крысиному Королю, только подальше от холодных взглядов волчат.
— Проваливайте. Сегодня никаких тренировок, и чтобы до темноты не появлялись, — напутствовал подмастерьев наставник.
В этот раз Угорь и Ласка не звали Шороха с собой. И слава Светлой: Стрижу казалось, что стоит задеть тонкую нить равновесия, и не миновать драки, а там и убийства.
— Да успокойся, — усмехнулся Шорох. — Ничего не будет. В дни Каштанового Цвета не убивают даже гули. Брат с Сестрой велели всю неделю праздновать и веселиться, вот и будем веселиться. Иди займи местечко над площадью Согласия. Я скоро.
Подмигнув, Шорох растворился в толпе, а Стриж, пожав плечами, направился к ряду каштанов вдоль улицы Согласия. Забрался на самый высокий, вызвав завистливый вздох кучки мальчишек, которым не хватило места на крышах, а с деревьев их гоняла муниципальная стража. Спугнув с ветки голубей, Стриж расположился среди сладко пахнущих цветов, достал из кармана первый зеленоватый абрикос и невольно передернул плечами — ощущение чужого взгляда преследовало его даже тут, над празднично гомонящей толпой.
— Заноси! Левее! Безрукие, чтоб вас! — слышались крики мастеровых, заканчивающих установку трибун.
— Что столпились посреди дороги? Разойдись!
— Куда?! Ротозеи! Кто велел трибуну сюда? Ну-ка, разворачивайтесь!
Прямо под каштанами настраивал скрипки и пробовал кларнеты с валторнами городской оркестр. Вдоль улицы занимали места горожане, на балконы выносили стульчики для знатных дам. Мельтешили желтые береты газетчиков, разносчики бойко торговали флажками, свистульками, хлопушками и пирожками. Городская стража строилась на площади. То и дело над людским скопищем взлетали голоса:
— Капитан! Значки забыли!
— Последние новости! Чудесное воскрешение шера Наба! Новая станция железной дороги!
— Мама, мама, купи петушка! Ну купи! Ну мама-а!
— Где барабанщик? Где барабанщик, я вас спрашиваю?! Где? Тащите — он у меня вмиг протрезвеет!
— Пожалуйте сюда, достопочтенный Родригес! Да не обращайте внимания на этих олухов! А вы что встали? Вон отсюда! Присаживайтесь, достопочтенный!
Расталкивая работников, клерк городского магистрата лебезил перед старшиной контрабандистов. Тот, наряженный в бархатный сюртук и шляпу с белоснежным пером, шествовал к скамье и чинно кивал уже рассевшимся по скамьям коллегам.
Стриж только хмыкнул. Достопочтенный проныра и мошенник отлично вписывался в компанию надутых индюков, гордых своей законопослушностью и верностью короне.
— Дорогу! Дорогу сиятельному шеру!
— Скандал в гномьем банке! Покупаем последний «Герольд»!
— Равняйсь! На караул! Чтоб вас демоны забрали, гули криворукие! Кто так алебарду держит?! Разжалую! Вурдалаков вам в глотку! Равняйсь! Смир-рна!
— Какие два динга, глаза твои бесстыжие! Чем красил-то петушка, признавайся? Полдинга за пару!
— Сударыня, сударыня, а не вы ли платочек обронили? Не пожалейте медяка хромому калеке! Медяк, говорю, дайте! Глухому!
— А ну пошел отсюда, ослиное отродье! Не твое место — вот и убирайся!
— Люди добрые, да что ж это делается! Средь бела дня обокрали! Стража!
— Смир-рна! На караул! Держать строй, зурговы недоноски!
— Да подавись ты! Полдинга! Даром бери, даром! Иди отсюда! Послал Хисс на мою голову…
— Позвольте от лица верноподданных преподнести… а! Крысу тебе в суп! Куда прешь, тролль безглазый! Не видишь, тут уже поставлено? Вниз, вниз ее! Хиссово отродье… От лица верноподданных членов гильдии кожевенников и дубильщиков преподнести вашему…
Отчаянно стучали молотки, скрипели тележки. Пахло жареными мидиями и печеными яблоками, пирогами и тянучками и, конечно, каштаном, словно Стриж сидел не на ветке, а на бочке контрабандных духов. Среди гудящей толпы изредка мелькали знакомые лица: соседские матроны отгоняли от великовозрастных дочек неподобающих кавалеров, однорукий нищий с площади Ста Фонтанов тряс культей перед золотых дел мастером. Заметив неподалеку еще одно знакомое лицо, Стриж наморщил нос: Игла примеривался к кошелю ювелира. Тот, увлеченный охмурением разбитной девицы, не замечал ничего вокруг.
— Несомненно, душенька! Только в моей лавке. Уже сорок пять лет королевская семья…
Конечно, самодовольный павлин заслуживал кары небесной в лице шустрого воришки. Если бы только воришкой был не Игла. Поэтому Стриж, раскусив абрикос, вынул из него косточку и бросил в пышное декольте девицы.
— Ай! Что это? Кто посмел! — завизжала та, схватилась за грудь, обернулась и заметила Иглу. — Ай! Не тронь!
Пронзительный вопль заставил отшатнуться Иглу, уже дотянувшегося до вожделенного кошеля. Ювелир, маслено улыбаясь, вытащил из ложбинки меж рвущихся на свободу грудей девицы абрикосовую косточку и грозно оглядел балконы, но злоумышленника не обнаружил. Зато испортил Игле охоту: толпа вокруг забурлила, народ вслед за ювелиром начал оглядываться.
Напряжение наконец отпустило: Стриж от души смеялся балагану. Съев последний абрикос, он запустил косточкой в Иглу. Тот схватился за голову и обернулся, готовый к нападению. Обшарил взглядом балконы и деревья, но Стрижа не увидел — он, не надеясь на защиту ветвей, укрылся Тенью. Пробормотав в адрес хулигана что-то нецензурное, Игла вновь нацепил на лицо выражение деревенского простака и отправился прочь, искать более удачное для охоты место.
Стрижу успело надоесть наблюдение за толпой, когда под каштаном возник Шорох в обнимку с узким кувшином.
— Эй, лови, — крикнул он и подбросил кувшин.
Стриж перегнулся через ветку, поймал. Вынул пробку, понюхал. Удивленно глянул на свежего, словно не проталкивался сквозь давку и не лез на дерево, брата: вино?
— Праздник, можно, — просиял улыбкой Шорох.
— Долго ты ходил за вином-то.
Брат пожал плечами, забрал кувшин и глотнул. Стриж только собирался снова пристать с расспросами, как вдалеке послышались трубы.
— О, слышишь, едут! — толкнул его в бок Шорох и передал кувшин.
Стрижу стало не до расспросов: началось самое интересное! Ряды конных гвардейцев в синих плащах показались из-за дальнего поворота, оркестр заиграл гимн Валанты, толпа взорвалась криками:
— Да здравствует Суард!
— Слава королю!
От обилия флагов, вымпелов и лент в глазах рябило, от шума закладывало уши, но любопытство пересиливало все неудобства: вряд ли наследник с сестрой будут часто показываться на улицах.
— Где же они?! — брат разделял всеобщее нетерпение. — О, смотри, Альбарра!
Он указал на высокого, с квадратными плечами и квадратной челюстью полковника на вороном, с медным отливом жеребце. Непокрытая голова полковника была той же масти, что его конь. Альбарра ехал перед гвардейцами и зыркал по сторонам, словно ожидая нападения в любую секунду.
— Альбарра же генерал, — запротестовал Стриж.
— Деревня, — хмыкнул Шорох. — Это его младший брат, Бертран. Комендант крепости Сойки и полковник лейб-гвардии принца! Смотри, как похож на Медного!
— Ага, — кивнул Стриж и тут же отвлекся на шум в другой стороне. — О, глянь на бургомистра! Бумажку потерял!
На помосте творилась суматоха. Красный, потный глава магистрата подскакивал на месте и беззвучно открывал рот. Старшина прядильщиков погнался за улетающей бумажкой, поймал ее в героическом прыжке и свалился с возвышения. Старшина кожевенного цеха подал ему руку и втащил обратно. Только когда мятый листок очутился в руках бургомистра, тот успокоился и принял торжественный вид.
Гвардейцы под предводительством полковника Альбарра выехали на площадь, окружили ее плотным кольцом, и только тогда показались наследник с сестрой. Стриж не успел их толком разглядеть, когда едва заметная сиреневая дымка, которую Стриж поначалу принял за обычное полуденное марево, засияла, разрослась и куполом накрыла принца со свитой.
— Ух, ничего себе, — прошептал Стриж.
Он бы задумался, с чего это вдруг он видит не только руны, но и шерскую магию? Ведь это и есть защитные чары?.. Но с умными мыслями как-то не сложилось, потому что он наконец увидел принцессу. Раньше он считал, что упасть с дерева от восхищения может только сказочный придурок, теперь же он чуть не свалился с ветки сам. От позора его спас Шорох, схвативший за рубаху и недоуменно спросивший:
— Жить надоело?
— Не-а, — отмахнулся Стриж. — Ты только посмотри, какая она…
— Ага, сиськи ничего так, хотя я не люблю рыжих.
— Каких еще рыжих? Она же… нет, ты только посмотри!..
Брат что-то возразил, но Стриж даже не слышал, что именно — он жадно рассматривал Ее. Колдунья, Аномалия, Гроза Зургов, Посланница Светлой и Хиссово Отродье — по версии газет. Самая прекрасная девушка на свете. Стихия. Солнечный удар. Гроза. Да, Гроза — подходило ей больше всего. Она сияла и переливалась всеми оттенками синего и лилового, вокруг нее вихрилось волшебное мерцание — словно разноцветная пыль, словно рой таких ярких светлячков, что им не страшно солнце. И молнии. Настоящие маленькие молнии, голубые и сиреневые, то и дело проскакивали по ее волосам, стекали по платью и шкуре странной черной лошади, очертания которой дрожали и плыли, то и дело показывая то клыки, то призрачные крылья.
Но самым главным, от чего не мог оторвать взгляда Стриж, было ее лицо. Узкое, острое, с широко расставленными сиреневыми глазами и крупным бледным ртом, оно было… прекрасным? Опасным? Нет, не то… оно… она, принцесса, была живой. Настолько, насколько только может быть живым единственный человек среди целой толпы кукол…
Стриж на мгновение зажмурился, прогоняя наваждение. Что за странные мысли? Тут все живые. И он сам, и Шорох, и наследный принц со свитой, и вся эта огромная толпа — половина Суарда набилась на площадь!
Но даже сквозь закрытые веки Стриж ощущал тепло и свет. Лиловый и синий свет волшебства. И ему казалось, что в мертвой тишине он слышит один лишь звук — биение ее сердца, и его сердце замирает, прислушивается… и подстраивается, чтобы биться в такт…
Он открыл глаза ровно в тот момент, когда принцесса обернулась и посмотрела прямо на него. В самое сердце. Как стрела.
Наверняка он бы упал с дерева, если бы не Шорох.
— Ты перегрелся, братишка?
Стриж снова зажмурился, до алых пятен перед глазами, напомнил себе, что принцесса не может его видеть сквозь листву каштана и почему-то хрипло ответил:
— Похоже на то. Кажется, наша принцесса — настоящая колдунья.
— Какая новость, — хмыкнул Шорох. — Братишка, она же Суардис! Между прочим, наш принц тоже истинный шер. Это же здорово! Не знаю, что там опять мутят имперские политики, но король должен быть колдуном. Так заведено Двуедиными.
— Да я и не спорю, ты лучше посмотри… она такая…
— На твою придурошную улыбку-то? Вижу-вижу. Пора сходить к Устрице До, у кого-то острый недотра…
— Заткнись, — неожиданно для себя рыкнул Стриж. — Не смей так говорить о ней!
— Э, да все серьезно! — Шорох заржал и пихнул Стрижа в бок. — Мой братец влюбился в принцессу! Да что там в принцессу, в будущую императрицу! А губа не дура!
— Шорох, еще слово…
— Да здравствует самая прекрасная в империи принцесса! — дурниной заорал Шорох.
Его вопль тут же подхватили внизу, а Шорох вскочил на ноги и принялся, подпрыгивая, орать:
— Шуалейда! Шуалейда Суардис! Да здравствует Суардис! Торре-торре!
В первый миг Стриж опешил. Ну как так можно, у него тут мир перевернулся, а брат…
— Слава Суардисам! — радостно вопил брат, размахивая над головой пустым кувшином и заставляя бедный каштан ронять на толпу цветы и листья.
— Слава Суардисам! — плюнув на собственные странности, присоединился к нему Стриж. — Торре! Торре!
— Суардис! Торре! — надрывалась толпа внизу, заглушая все попытки почтенных граждан Суарда произнести торжественную речь.