3-й день каштана, Дайм шер Дюбрайн.
Встретиться с Шуалейдой этим вечером Дайму не удалось. Люкресу словно шершень под хвост попал, а раз чешется под хвостом у августейшей персоны — то покоя не будет никому. И зря Дайм думал, что от него потребуется только организовать на завтра «тайные» встречи с канцлером, торговым советником и еще полудюжиной самых влиятельных шеров Валанты. О нет, это были лишь цветочки. Их шисом драное высочество возжелало настоящих развлечений, а не «провинциальной скукотищи».
Вот ровно когда Люкрес, скинув на руки Дайму вышитый золотом френч и развалившись в единственном на всю гостиную кресле, заявил: «Мне скучно, Дамиен!» — Дайм и понял, что дело плохо. И он бы, конечно, мог прикрыться необходимостью прямо сейчас бежать и лично приглашать канцлера на приватную беседу с принцем, но что устроит принц — одному Хиссу известно. А уж принц в компании Бастерхази! Не то чтобы Дайм не доверял Роне, скорее наоборот — прекрасно понимал, что Люкрес не упустит шанса получить с темного шера все возможные развлечения и еще немножко сверх.
— Вы желаете танцев с фейерверками или охоты на гулей? — с должной долей подобострастия осведомился Дайм. — Или желаете посмотреть на русалок? Суард — единственное место в империи, где русалки не боятся людей.
— Русалки? — заинтересовался Люкрес. — И чем же они хороши, эти русалки?
— Дивными песнями и танцами при луне. Незабываемое зрелище!
— Бастерхази, а ты видел русалок? — обернулся Люкрес к темному шеру, изображающему полный служебного рвения столб, и Дайм проклял все на свете. Слишком знакомый нехороший огонек разгорался в глазах Люкреса.
— Видел, ваше высочество. Они прекрасны и крайне опасны, — сдержанно поклонился Роне.
— И как они в постели? Ну, не стесняйся, Бастерхази. Ни за что не поверю, что ты не попробовал.
— У них чешуйчатый хвост, ваше высочество, а я не питаю склонности к рыбам.
— Фу, какая гадость. Дамиен, ты же не всерьез предлагал мне поиметь рыбу!
— Я предлагал вам послушать их песни, брат мой.
Люкрес поморщился.
— Мне хватит песен и танцев на ближайший год! Эта ваша Шуалейда… боги, какая дура! Но ты был не прав, Дамиен. Не такая уж она и уродина. Что-то в ней есть, да… есть… — Люкрес мечтательно прижмурился. — Наша брачная ночь обещает быть весьма приятной!
— Быть может, вы пригласите ее на свидание этой ночью? — предложил Дайм, точно зная: от такого предложения Люкрес откажется. — Юная шера будет в восторге. Она мечтает остаться с вами наедине.
Люкрес предсказуемо поморщился.
— Пусть помечтает еще пару дней. Сегодня я хочу что-нибудь погорячее, чем невинная дева, у которой в голове одни лишь радужные феи. Боги, какая пакость эти ваши феи!.. Бастерхази, сделай мне арди с пыльцой, должно же быть в этой провинции хоть что-то приятное. — Откинувшись на спинку кресла, Люкрес прикрыл глаза и мечтательно улыбнулся. — Признайся честно, Дамиен, тебе нравится моя невеста?
— Разумеется, брат мой, — тоном «глаза бы мои не видели эту гадость» отозвался Дайм. — Она очень сильна, и если ее хорошо обучить, может стать вам достойной супругой.
— Да-да, именно обучить… — не открывая глаз, протянул Люкрес и принял из рук Роне бокал вина, понюхал его, улыбнулся еще шире. — Я бы доверил это тебе… а, я все время забываю, что ты предпочитаешь мужчин.
— Я очень ценю ваше доверие, брат мой. Если вы пожелаете, я обучу ее высочество основам самоконтроля, это весьма пригодится будущей императрице.
— Ты зануда, Дамиен.
— Я забочусь о вашем благе и вашей безопасности, брат мой.
— Ладно, заботься дальше. А ты, Бастерхази, ты верен мне?
— Разумеется, сир, — склонил голову Бастерхази, так и стоящий около кресла.
— Ах да, ты же поклялся. Как удобны эти клятвы, не так ли, Дамиен?
— Разумеется, брат мой, — так же в точности склонил голову Дайм.
Люкрес довольно рассмеялся и, допив драгоценное арди, разбил бокал о подлокотник своего кресла.
— Иди сюда, Бастерхази. — Принц осколком бокала указал на пол у своих ног. — Камзол долой.
Роне молча опустился на колени и бросил камзол на пол. Дайм восхитился его спокойствию (и самоконтролю), ведь устрице понятно, что Люкрес затеял какую-то несусветную мерзость.
— Сорочку… нет, сорочку оставь. А теперь напомни-ка мне, в чем ты клялся?
— Верно служить вам, сир, — с каменным лицом отозвался Роне.
— Мне нравится, как это звучит. Повтори-ка целиком, темный шер. Хочу услышать твои клятвы еще раз.
Дайм еле подавил желание выругаться вслух. Неужели Люкрес что-то заподозрил? С чего? Роне ведет себя так, словно на самом деле связан клятвами, и все шпионы Люкреса продолжают докладывать ему о смертельной вражде между светлым и темным шерами.
— Я клянусь исполнять любые ваши приказы, сир, не противоречащие приказам Конвента и моей присяге Конвенту. Хранить в тайне все доверенное вами, сир. Оберегать вашу жизнь и благополучие. — Роне не позволил себе ни намека на эмоции, хотя Дайм знал: сейчас он проклинает Люкреса. — Видят Двуединые.
Вспышка Света и Тьмы прошила Дайма — больно, до слез. На миг ему показалось, что стоящий на коленях перед креслом кронпринца Роне — не тот яркий, живой, немножко сумасшедший шер, к которому Дайм уже успел привыкнуть, а такой же полудохлый голем, как лейтенант Диен. Без собственных желаний, без воли, без способности радоваться или грустить.
Проклятье. Нет уж, Люкресу не удастся сотворить такое с Роне, хотя ему, без сомнения, хочется. Он же так настойчиво выпрашивал у императора хоть одного голема в личное пользование, что тот отдал Диена. Правда, временно и скорее как надзирателя, чем раба…
Проклятье. Только бы Люкрес не вздумал экспериментировать с клятвами прямо сейчас!
— Прекрасно, прекрасно, друг мой, — просиял Люкрес. — А теперь возьми это стекло… Дамиен, еще бокал. Пустой.
Бросив на Роне взгляд, полный неудачно скрываемого злорадства (а на самом деле — облегчения от того, что попытка сделать из Роне голема откладывается), Дайм подал Люкресу широкий бокал.
— Нет, сам его подставишь. А ты, мой темный шер, режь руку. Вдоль. И позаботься, чтобы кровь не сворачивалась.
— Как вам будет угодно, сир.
Наконец-то в голосе и в ауре Бастерхази заполыхали эмоции: страх, бессильная злость и… проклятье, возбуждение-то зачем? На что он провоцирует Люкреса, разве не видит, что кронпринцу после смерти Саламандры все больше продувает чердак?
«Бастерхази, не заигрывайся».
«Раньше начнется — раньше закончится. Не волнуйся, твоему брату далеко до Паука».
Проклиная и Паука, и сходящего с ума Люкреса, и невозмутимо наблюдающего за всем этим безобразием лейтенанта Диена, Дайм подставил бокал под струю крови, хлынувшую из руки Роне. Ему стоило изрядного труда не забыть, что для Люкреса они с Роне — заклятые враги, и его болью следует наслаждаться.
«А ты не притворяйся, мой светлый шер. Наслаждайся. Я делаю это для тебя и Шуалейды, — коснулся его мысленный шепот Роне, и огненная тьма всего на миг обняла его. — Я доверяю тебе».
Дайма обдало горячей волной неги, на мгновение показалось, что Роне касается его обнаженной кожей… И что на них смотрит не Люкрес, а Шуалейда. Так же, как смотрела прошлой ночью.
Кровь уже переливалась через край бокала и пачкала ковер, но Люкрес не приказывал остановиться.
— Посмотри мне в глаза, Бастерхази, — велел он.
— Да, сир, — поднял голову Роне.
— Ты не просишь о милости?
— Если вам будет угодно, сир. — В его тоне прозвучала надежда, почти просьба.
— Ха, мне это нравится! — развеселился Люкрес. — Вот как нужно обучать темных шеров, а, Дамиен? Моя дорогая невеста тоже научится… о да… Довольно, Бастерхази. Твоя кровь слишком дорога, чтобы лить ее на ковер. Дай.
Дайм подал Люкресу полный бокал, краем глаза отметив: рана на руке Бастерхази так и осталась открытой, только кровь остановилась. И сам он немного побледнел. Ладно. Потерять пару бокалов крови — мелочи. Роне это не повредит.
А вот пить кровь темного шера — это уже не мелочи. Это уже серьезный симптом. Зря Дайм обращал так мало внимания на то, чему учила Люкреса Саламандра. Похоже, дело зашло куда дальше, чем ему казалось, и в спальне они занимались далеко не только любовью. Надо будет проверить на лояльность всех приставленных к Люкресу агентов. Потом.
Люкрес тем временем выпил все, до последней капли. Его аура заметно помутнела, в ней появились огненные прожилки. Выглядело это… да хуже, чем жрущий упырь, это выглядело. Светлый шер не должен делать такого, это противно природе. Но говорить об этом Люкресу бесполезно.
Полезно было бы добить его немедленно, потому что у него уже все шансы переродиться в нежить, вот только император этого не одобрит. А главное — этого не позволит сделать лейтенант Диен. Жаль. Очень жаль. Это решило бы разом большую часть проблем.
— Ну-с… друзья мои… — На сытого Люкреса напало благодушие. — Что ты стоишь как пень, Дамиен? Помоги темному шеру, видишь, он ранен. Ты же целитель.
— Благодарю, сир, — опять склонил голову Бастерхази.
Его аура тоже изменилась, немного сжалась и побледнела. Очень правдоподобно сжалась и побледнела. Если бы Дайм не видел ее настоящую, сам бы поверил, что этот бокал крови — серьезная потеря.
Дайм же провел рукой над глубокой и длинной раной, сращивая поврежденные сосуды и мышцы…
— Стой, — тут же прервал его Люкрес. — Ну кто так делает, кто так делает, Дамиен! Моего дорогого друга Бастерхази ты мог бы лечить, как полагается.
— И как же полагается? — переспросил Дайм, уже предчувствуя очередную гадость, слишком уж Люкрес выглядел довольным.
— Языком, как еще. Давай, не стесняйся. — Люкрес и сам не постеснялся податься вперед и потянуть Дайм за рукав, чтобы он тоже опустился на колени. — Не пропадать же крови… о, сколько пролилось…
На этот раз Люкрес ничего не приказывал. Он сам собрал кровь с ковра в бокал — на это его ворованного дара вполне хватило — и потянул Дайму.
— Пей, брат мой. Я уверен, это скрепит вашу дружбу.
— Несомненно, скрепит, — кивнул Дайм, принимая бокал.
«Прости, Роне».
«Я сам ввязался в историю, мой свет, — опять раздался в его голове наполненный отзвуками пламени шепот. — Выпей за нашу дружбу».
«Ты сумасшедший Хиссов сын, Роне, — так же мысленно откликнулся Дайм и пригубил кровь. Обжигающую, словно пламя из Бездны, и сладкую, словно поцелуй любви. — Я… я благодарен Двуединым за тебя».
— Ах, как трогательно! Как мило! — Люкрес, наблюдающий за ними, жадно раздул ноздри и захлопал в ладоши. — Но перестань же смотреть на Дамиена такой букой, Бастерхази. Вы оба — мои друзья, а значит должны дружить! Не просто дружить, вы должны любить друг друга, как повелели Двуединые. Ты чтишь заветы Двуединых, Дамиен?
— Чту, сир, — с некоторым трудом ответил Дайм: от крови Роне, от ощущения разлившейся по венам божественной тьмы в голове шумело, и во всем теле образовалась жаркая легкость.
— Прекрасно, прекрасно! — Люкрес похлопал Дайма по плечу. — А ты, Бастерхази?
— Всем сердцем, сир, — ответил Роне, и его голос влился в полыхающий в Дайме пожар.
— Ну и чего ты ждешь, Дамиен? Твой друг ранен. Лечи. Ты же хочешь, чтобы ему было хорошо, я вижу.
— Руку, мой темный шер, — сказал Дайм и, взяв раненое предплечье обеими руками, коснулся губами окровавленной кожи.
От Роне полыхнуло такой волной бессильной ярости, что Дайм вздрогнул от правдоподобности ощущений. А Люкрес засмеялся.
— Ай-ай, шер Бастерхази. Не делай такое лицо, словно тебе не нравится.
— Простите, сир… — сквозь зубы процедил Роне и попытался отодвинуться от Дайма.
— Стоять, — тут же велел Люкрес и, подавшись вперед и жадно подрагивая ноздрями, сам провел ладонью по скуле Роне. — Я хочу, чтобы тебе нравилось, Бастерхази. Не сопротивляйся, я приказываю!
— Темному шеру понравится, брат мой. Поверьте, — хмыкнул Дайм, уже едва-едва удерживая маску застарелой ненависти. — Ведь понравится же, мой темный шер?
— Да, мой светлый шер, — едва слышно шепнул Роне и вспыхнул — жаждой, необходимостью… воспоминанием об их первом объятии на полу захолустной таверны.
Это было похоже на то, как раскаленная лава прорывается сквозь каменную корку и льется через край кратера, прожигает себе путь на свободу.
В своем кресле задохнулся от потока чужих эмоций Люкрес. А Дайм снова коснулся губами раны и позволил своему дару тоже выплеснуться наружу, сплестись с темным пламенем Роне.
Он почти не почувствовал чужого прикосновения — настолько оно было ненужным и неважным. Сейчас существовали только он и Роне, свет и тьма, притянувшие друг друга противоположности, и между ними рождалось нечто удивительное и прекрасное… Перед глазами плясали цветные круги, в ушах шумело — словно Дайм нырнул на дно океана. Показалось, он тонет и растворяется в густой, пронизанной огненными всполохами тьме. И ему совсем не хочется выныривать, а хочется остаться тут навсегда — в этой горячей и ласковой бездне…
— Проклятье… ненавижу… будь ты проклят… ненавижу… — зашептали со всех сторон знакомые до боли голоса, — это мое… все мое… моя сила, моя!.. Только моя!..
С трудом вынырнув из родной и привычной тьмы, Дайм открыл глаза — и прямо перед собой увидел Люкреса. С искаженным ненавистью лицом, с зажмуренными глазами. Он двумя руками прижимал к своему плечу голову Роне, по его телу пробегали волны судороги, его губы беззвучно шептали:
— Только моя… несправедливо… отдай…
Вокруг Люкреса злобно метались голубые, красные и лиловые потоки стихий, жалили его, душили — но он продолжал тянуть их к себе, не обращая внимания на боль. Его аура распухла и походила на искусанное осами тело, воспаленное, в буграх и нарывах, но он пытался впитать еще и еще, не замечая, как истончается оболочка его души…
Дайму захотелось зажмуриться, чтобы не видеть этого безумия. Ему даже на миг стало жаль Люкреса — ведь Двуединые не дали ему того, чего он хочет больше всего на свете. То есть дали, но так мало, что это кажется изощренным издевательством. Почему бы не сделать Люкреса счастливым, ведь поделиться силой для них с Роне ничего не стоит. В них магии так много, что ее хватит на всех!
Послушные его эмоциям, стихийные потоки успокоились, обняли Люкреса, нарывы на глазах разгладились, и аура стала приобретать более здоровый цвет и структуру. Даже его пальцы, сжимающие волосы Роне, чуть расслабились…
А в следующий миг Люкрес распахнул глаза — и на Дайма уставилась голодная бессмысленная бездна, распахнула пасть…
Он еле успел поставить блок. Нет, не так. Они с Роне одновременно, словно одно целое, окружили голодное безумное нечто щитами и отозвали стихийные потоки. Все.
— Мое! — жалобно провыла бездна… и схлопнулась.