…буде же нарушит Мастер Ткач закон Хисса, не судить его другим Мастерам, а испросить совета у настоятеля Алью Хисс, ибо его голосом говорит сам Брат.
Хосе бие Морелле, Волчок, 5-й день каштана, Суард.
— Хватит, — раздался голос Мастера.
Он остановил тренировку ровно в тот миг, как Ласка в пятнадцатый раз за утро «убил» Волчка. Все шестеро учеников как один обернулись. Волчок глянул на небо: девять, на час раньше, чем обычно.
— Завтракайте и выметайтесь в город. Вы должны вести жизнь обыкновенных горожан. Гуляйте, веселитесь — но чтоб через полчаса вас тут не было. И не появляйтесь до заката.
— Да, наставник, — отозвались все шестеро: руки сложены лодочкой перед грудью, поклон, взгляд в пол.
Когда Волчок поднял взгляд, на заднем крыльце уже никого не было.
— Ну, раз наставник велел гулять, — многозначительно протянул Ласка и подмигнул Волчку. — Пошли к Люсии, боец, заслужил.
— Молодец, Волчок, — снисходительно кивнул Угорь. — Сегодня я угощаю. Пышечками.
Волчок еле подавил дрожь: в глазах что Угря, что Ласки читалось злое веселье. Решились. Шис их забери, они все же решились.
— Эй, Шорох, — позвал Ласка.
Сын Мастера обернулся с крыльца.
— Пошли с нами. Пропустим по кружечке!
— Не сегодня. — Шорох отвернулся и исчез в доме.
— А, недостойны, — насмешливо пробурчал Ласка. — Нам же больше достанется!
Про самых младших, собиравших по саду ножи, звездочки, деревянные мечи и прочие следы тренировки, Угорь с Лаской забыли. Как всегда. Впрочем, Игла и Простак предпочитали развлекаться поодиночке.
— К шису завтрак, — неправдоподобно радостно заявил Угорь. — Последние дни праздника, а мы время теряем. Бегом, Волчок, пышечки заждались!
Волчок кивнул и помчался переодеваться. По дороге заглянул на кухню: Фаина уже расставляла тарелки, а Шорох, раздетый до пояса, вытирался полотенцем и рассказывал что-то о гитарах и менестрелях.
— На меня, Ласку и Угря не надо. Поедим в городе.
Фаина оделила его равнодушной улыбкой и кивнула.
«Тьфу, чтоб вас, — думал Волчок, поднимаясь на второй этаж, обливаясь из кувшина и натягивая праздничную рубаху с синим кантом. — Ненавижу. Всю вашу гильдию ненавижу. Нашли себе мелкую карту на размен, забери вас Хисс!»
Позавчерашние слова Угря все крутились в голове: подстеречь одного, убить…
— …подстеречь одного, убить, — рассуждал Угорь, сидя на камне посреди сухого русла Циль, там, где она впадает в Вали Эр.
Для разговора он выбрал открытое со всех сторон место: весенняя вода спала, обнажив дно. Никому не интересная пустошь, разве что по утрам детвора пускает кораблики в ручейках, оставшихся от разлива.
— Но Седой запретил трогать… — возразил Ласка.
— Стрижа, — перебил Угорь. — Про Шороха речи не было. Или тебе непременно надо играть честно?
Ласка пожал плечами. Волчок промолчал, сделав вид, что его это не касается. Какая честная игра, если Мастер нарушил закон, а их приготовил на убой? Угорь глянул на Волчка и Ласку, и, убедившись, что никто не возражает, продолжил:
— Надо выбрать время, когда Шорох один. Место — без свидетелей, и чтоб близко спрятать тело. Подойдет Лес Фей. Даже Мастер там ничего и никогда не найдет.
— Днем на опушке полно народу, — сказал Ласка.
— Рядом с Баньши никого не бывает. Боятся. — Угорь презрительно фыркнул. — Чернь.
— Не обязательно Шорох пойдет той дорогой.
— Другая длиннее. И другое место нам не подходит. Труп найдут даже в реке.
— Значит, будем надеяться на удачу.
— Удача — чушь, — отрезал Угорь. — Удача приходит к тому, кто готов действовать.
Ласка кивнул, Волчок тоже.
— А тебе, Волчок, самое ответственное. Пойдешь вперед, до развилки, и если покажется Стриж, дашь сигнал. Мы не можем рисковать: если хоть один уйдет… сами знаете. Лучше подождем другого случая.
— Какой сигнал?
— Выпь. Наш сигнал, что дело будет сделано, тот же. Выпь, один раз.
«Выпь, один раз», — повторял про себя Волчок, стараясь не думать о том, что будет, если что-то пойдет не так.
«А оно пойдет не так! — настойчиво лезло сомнение. — В самый неподходящий момент! Как тогда, на рынке».
Волчок тряс головой, отгоняя страх и тошноту, но страх не отгонялся. Видение алтаря Хисса заслоняло свет, деревья казались колоннами храма, прошлогодние листья пахли кровью.
«Даже если пойдет так, на что ты-то надеешься? — продолжал здравый смысл. — Даже если алтарь минует, останется Стриж. Зря Угорь не принимает его в расчет. Но ты-то знаешь, чего он стоит».
Волчок остановился. Поднял взгляд: высоко-высоко, сквозь редкие прорехи в кронах, мелькали голубые, с белым кружевом юбки Светлой Сестры. Помолиться? Жаль, не поможет. Услышит лишь Хисс — все они принадлежат ему, с тех пор как стали учениками Мастера Ткача. А Хисс никогда и никого не отпускает. И даже если Стриж не убьет его до испытаний, Угрю и Ласке понадобится жертва для бога — кто, как не Волчок?
«Почему, Светлая, ты оставила меня?»
Светлая молчала, только ветер шелестел кронами.
Себастьяно бие Морелле, Стриж.
Ветер шелестел в кронах: «Беги, Лягушонок, беги!»
Он бежал. Несся в зеленом полумраке леса с одной мыслью: успеть! Что успеть, он не думал. Стриж вообще не понимал, что с ним творится, но с самого утра не находил себе места. Даже Черная Шера не смогла его отвлечь. Клайво, промучившись полчаса с нерадивым учеником, велел ему пойти и завалить наконец ту девицу, из-за которой пальцы попадают мимо струн.
«Если будешь отвлекаться из-за каждой юбки, музыканта из тебя не выйдет. Вот твоя единственная возлюбленная, — кивнул Клайво на гитару. — Нет на свете ее прекрасней, ее верней и ее ревнивей. Девиц много, а музыка одна!»
Стриж кивал, но мыслями все равно был далеко и от Клайво, и от девиц. Какие, к троллям, девицы, если мерещится смех Хисса? Стриж раз за разом гнал невнятные страхи, заставлял себя сидеть спокойно, прижимал непослушные острые струны, раня пальцы — Шера не собиралась так просто мириться с невниманием.
Высидел до полудня. Пять раз заливал подушечки пальцев заживляющим бальзамом, сжимал губы, пока бальзам делал свое дело, и снова брался за гитару. Клайво время от времени заглядывал на жалобные стоны Шеры, качал головой и уходил. А в полдень…
В полдень Стриж понял, что нельзя медлить ни секунды. И все доводы рассудка, что Мастер мог продлить тренировку, дать сыну поручение, да просто Шорох мог повстречать по дороге сговорчивую милашку, — все заслонил смех Хисса и уверенность: с братом беда.
Бежать, скорее! Может, еще успеет…
Гитара обиженно зазвенела, брошенная на кровать. Скатываясь по лестнице, Стриж крикнул Сатифе:
— Не ждите к обеду.
Вылетел из лавки, не попрощавшись с Клайво, и помчался к лесу.
Он бежал, вглядываясь в прохожих — вдруг брат уже здесь? Но среди чужих и знакомых лиц не попадалось единственного, родного. Меж бардов, поэтов, мимов и зевак на опушке Королевского парка мелькнули широкие плечи, коротко стриженные черные волосы…
— Орис? — позвал Стриж через головы горожан.
Но прежде чем стриженый обернулся, Стриж уже понял: не тот.
Древние дубы насмешливо качнули кронами: беги!
Полуденный свет и гул сменились зеленым полумраком и тишиной. Густая трава опушки — утоптанной дорожкой. Стриж прислушивался к лесу, всматривался в редких встречных. Прохожие шарахались, но Стрижу не было дела до их удивления и страха. Хотелось заорать на весь лес: Шорох, брат! Перед развилкой он на миг задумался: через водопад Вдовьих слез или мимо Баньши? Ноги сами понесли по нехоженой короткой дороге. Не успел он преодолеть и половины пути до расщепленного дерева, как неподалеку раздался тоскливый, пронзительный вопль.
«Баньши?» — окатило его иррациональным страхом.
«Выпь», — одернул себя Стриж.
Поздно, — оборвалось что-то внутри, оставив после себя глухую пустоту. — Теперь — точно поздно.
Не обращая внимания на тошноту и темноту в глазах, Стриж добежал до древнего дуба, расщепленного молнией. Остановился под ним: запах ненависти, примятая трава, свежесломанные ветки подлеска. Поискал кровь — не нашел. Подавил неуместную надежду: жив?! Напомнил себе о семидесяти двух способах убить без крови.
Следы. Запахи… Стриж искал ответ, но лес обманывал. Пах зверьем, пыльцой, лиственным соком и страхом, раздавленными жуками и ненавистью. И не пах смертью. Но Стриж видел следы. «Здесь были двое — говорили они. — Ждали, долго».
Ждали, чтобы ударить в спину…
Орис бие Морелле, Шорох
…удар в спину, боль, темнота…
Бред и наваждение!
Шорох сморщился, словно от кислятины. Весенние праздники, неделя, когда даже свиней не режут! А все равно за каждым кустом мерещатся Угорь с Лаской. Шис бы их подрал.
Тоскливо заорала выпь. Ежевичник слева от тропы дрогнул.
Шорох не успел подумать, какого шиса делает в дневном лесу болотная ночная тварь, как три звездочки вылетели из его руки и веером прошили ежевичник. А сам он откатился с возможной арбалетной траектории и затаился за толстым грабом, держа наготове нож.
— Погоди меня убивать, — вместо свиста болта послышался шепот, сливающийся с шелестом крон. — Поговорить надо.
Из-за сросшихся кленов, саженях в четырех от тех кустов, показалась открытая ладонь, пальцы сложились в знак «перемирие именем Хисса».
— Волчок? Какого… — пробормотал под нос Шорох и показал такой же знак.
Тут же из-за клена показался сам Волчок, приложил палец к губам и метнулся к Шороху. Показал глазами на тропинку, потом в глубину леса. Шорох кивнул. Волчок, не тревожа лесной тишины, скользнул прочь: спина его была отличной мишенью. Через три десятка саженей он оглянулся, кивнул и исчез в высокой траве между валунами.
— Ну? — Шорох опустился рядом, не убирая ножа.
Волчок приложил палец к губам и покосился в сторону тропинки.
Шорох прислушался: еле слышное шуршание, неправильный скрип ветки, не в такт ветру. Через несколько мгновений лес снова звучал, как положено. Те, кто шел мимо — ушли. Шорох вопросительно глянул на Волчка. Тот пожал плечами, мол, чего тут объяснять, сам все понял.
— Ты ж не просто так меня предупредил.
— Твой отец может устроить меня к Риллаху служкой, — Волчок не спрашивал, а утверждал. — Я не хочу лезть в ваши игры. И дохнуть на испытаниях не хочу.
Шорох разглядывал его: легкомысленный игрок внезапно изменился. Повзрослел. Даже жаль, что не станет Рукой Бога, но он прав, шансов нет. Особенно теперь.
— Я попрошу наставника. Но не могу обещать, что он меня послушает.
— Этого достаточно.
Себастьяно бие Морелле, Стриж
«…этого достаточно, чтобы убить. Всех, — шептал возникший на месте пустоты огненный острый ком. — Шороха нет, осталась только месть. К Хиссу закон. Бог мести поймет. Ищи, Стриж, ищи!»
— Ну, что нашел? — ударил по ушам тихий голос… Шороха?!
Стриж подпрыгнул, развернулся на звук, забыв про зажатый в руке нож.
На тропинке, под дубом-баньши, стоял брат. Он улыбался радостно, словно увиделись после года разлуки.
— Багдыр тебя… — беззвучно шепнул Стриж: голос пропал вместе с комом ненависти.
— Идем скорее. Шис знает, что будет, когда они догадаются.
Только теперь Стриж заметил Волчка за спиной брата. За один вздох он испугался, удивился, понял — и снова удивился.
— Идем.
Шорох кивнул на тропу: шутки кончились, пора уносить ноги.
Они убегал тихо, как тени. Фельта Сейе, словно наигравшись их страхами, стелил под ноги ровную траву, убирал с пути цеплючую ежевику, смахивал со склонов предательскую каменную крошку. До самой опушки, что выходит к Старому городу, им не встретилось ни души. Но только удалившись от Королевского парка на квартал, Стриж решился замедлить бег и спросить Волчка:
— Почему?
— Свидетелей убивают, — ответил тот аксиомой.
— Потом, — одновременно с Волчком откликнулся брат. — Пока мы не поговорим с Мастером, Волчку надо спрятаться.
Стриж вопросительно глянул на обоих, но Шорох отмахнулся.
— Я приду после заката, — пообещал Волчок, прежде чем раствориться в праздничной толпе на площади магистрата.
Несколько кварталов Стриж с Шорохом бежали молча. Наконец Стриж не выдержал.
— Где ты был?
— Носил медовые лепешки слепому Нье.
Стриж от неожиданности запнулся. С какой стати брат пошел к сумасшедшему прорицателю? Он же всегда говорил, что его предсказания — бред.
— Зачем ты… — схватив брата за рукав, начал Стриж.
— Мастер послал, — прервал его брат, не замедляя шага. — Сказал позвать, чтобы никто не видел. Ничего не объяснил, только велел не показываться дома до заката. Всем велел.
Снова запахло неприятностями. Другими — словно мало Угря с Лаской. И чем ближе они подходили к улице Серебряного Ландыша, тем сильнее смердело. Вонь стала невыносимой, когда братья свернули с площади Варкуда на родную улицу.
— …выжжет огненное око! Северный ветер несет смерть! Не сойти с пути, не свернуть… — сумбурные выкрики и бормотание слепого Нье встретили их за углом. — Мертвый ведет живого, мертвый ищет солнца. Зачем мертвому солнце? Стой!
Черный от загара крючконосый старик заступил им дорогу. Ветер взметнул белые космы прорицателя Стрижу в лицо, корявый палец ткнул в Шороха.
— Куда идешь, бард? Иди на север, беги! Твой дом плачет, луна голодна. Семь черных коней грызут столбы, вырвутся — не догонишь…
От слов сумасшедшего в животе зашевелилась холодная тошнота, словно Стриж проглотил лягушку. Черные, без белков и зрачков глаза Нье казались колодцами в Ургаш: пронзали, цепляли и тянули.
— Простите, вы нас с кем-то спутали. — Шорох отстранился и обогнул старика.
— Путали… путь на север и на юг… — снова забормотал Нье, устремив невидящий взгляд в сторону дворца. И вдруг сказал тихо: — Не ходите, юный мастер, нельзя. Пусть идет один светлый, его не заметят.
Стриж с Шорохом переглянулись, словно спрашивая друг друга: не померещилось?
— Ах-ха! — не то засмеялся, не то закашлялся старик, отталкивая Шороха. — Река пошла вспять! Ах-ха!
Передернув плечами, Стриж устремился прочь от слепого Нье, к дому. Шорох за ним.
— Жди здесь, — попросил Стриж. — Еще немного, и я начну верить сумасшедшим.
Последние слова он пробормотал, ныряя в тень оплетшего террасу винограда. Ургаш принял его в объятия, позвал: иди глубже, до самого дна!
В этот раз Стриж шагнул дальше, чем в гномьем банке. Ровно настолько, чтобы сохранить ощущение себя во времени и пространстве: Хиссова Бездна кружила голову, путала верх с низом и прошлое с будущим.
«Подожди, Темный! Мне рано пока!» — заклинал Стриж, нащупывая дорогу к дому.
«Здесь, — насмешливо зашипели крылатые силуэты. — Здесь твой дом!»
Особняк по улице Серебряного Ландыша с изнанки казался стеклянным ларцом с черными жуками внутри. Ни замков, ни даже дверей — Стриж свободно прошел в кабинет Мастера на втором этаже. Двоих он узнал издалека: кусок непроглядной Тьмы и пятно чистого Света не могли быть никем, кроме настоятелей храмов Хисса и Райны.
«Наставник, Родригес, Седой Барсук… — сгустки в сером киселе с трудом приобретали знакомые черты. — А откуда эти? Шис, еще бы услышать, что они говорят!»
Стриж всматривался в силуэты, вслушивался до звона в ушах, но не мог расслышать ни звука. Он уже собрался всплыть до обычного слоя Тени, где слышна речь, как знакомый голос сказал:
— Не вздумай. Если выйдешь, тебя убьют, и ни Мастер, ни Риллах не помогут.
Стриж застыл, не понимая, то ли радоваться нежданному советчику, то ли бояться.
— Да не бойся ты, — усмехнулся… кто?
Из-за левого плеча показалось радужное мерцание.
— Любопытно, да? — мерцание пошло волнами смеха. — Ну, послушай. Может, чего поймешь.
Невесомая рука легла на плечо Стрижа. Серый кисель всколыхнулся, прояснился…
— …угодно богам. Не в человеческих силах противиться, — ровно твердил светлый настоятель Халлир.
— Закон писан для всех! — устало возмущался незнакомый мастер теней. — Рука Бога не имеет права участвовать в испытаниях. Лягушонок должен принять полную присягу немедленно.
— Мои ученики пройдут испытания как положено. Вместе. А мастеров теней без ритуала не бывает. Если совет гильдии будет настаивать, я готов выставить моих подмастерьев этой осенью. Раньше двое из них не смогут справиться с Тенью. Вряд ли кому-то нужны сумасшедшие слуги Хисса.
— Любая лавина начинается с одного камня, — отстраненно заявил Седой Барсук. — Этот камень уже упал, но вы, — он указал сразу на обоих братьев-настоятелей, — не желаете исправить дело. Видимо, уже и служителям Двуединых личные дела важнее закона.
— Все! Достаточно! — оборвал его Риллах. — Можешь сомневаться сколько угодно, Хиссу все равно. Но не смей вмешиваться! Если любой из подмастерьев погибнет до испытаний по твоей вине, ты ляжешь на алтарь. И не умрешь, пока не поймешь: Двуединые не желают, чтобы их слуги дрались меж собой, забывая о служении.
Настоятель Темного храма обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, на миг задержал взгляд на Стриже.
«Спокойно», — шепнул в ухо… слепой Нье?!
Риллах дернул уголком рта и перевел взгляд дальше.
— Ты, Мастер Ткач Кардалоны, лучше думай, какие заказы принимать, чтобы не терять людей и не потерять жизнь. Твой страх перед земной властью глуп, и еще более глупо оправдываться радением за традиции.
Мастер Кардалоны сжал губы и почтительно поклонился жрецу: спорить с истинным сыном Хисса, если он назвал тебя глупцом — лишь доказать его правоту.
— А ты, Мастер Ткач Найриссы, готовься. В ближайшее новолуние Найрисса испытает мастерство новых претендентов. Помни о традициях и не преступай закон, все же прочее в твоей власти.
— Двуединые сказали, — подтвердил решение брата Халлир и посмотрел прямо на Стрижа. Или на того, кто стоял за его спиной?
— Да пребудет Равновесие! — вразнобой согласились Мастера и Седой Барсук.
— С сегодняшнего дня претенденты — под рукой Хисса, — добавил настоятель.
От слов Риллаха холод пронзил Стрижа насквозь. Испытания меньше чем через неделю. Ласка с Угрем под рукой Хисса — и Канон Полуночи им не указ. Нет, не может быть!
Настоятели первыми покинули кабинет. За ними — Седой и Мастер Кардалоны. Мастер Найриссы чуть задержался, остановился рядом с наставником.
— Зря. Ты был хорошим Мастером, Морелле. — Он покачал головой. — Неужели оно того стоит?
— Стоит, Вальдос, — усмехнулся наставник. — Для меня — стоит. А для тебя — нет.
Мастер Найриссы еще раз с нескрываемым сожалением покачал головой и покинул кабинет. А наставник вернулся за свой стол, придвинул том Хмирских Хроник, раскрыл его на закладке и глянул прямо на Стрижа.
— Что скажешь, Нье?
— Что… — Третий близнец шагнул к Мастеру уже обыкновенным слепым стариком, а не радужным мерцанием. — Ты сделал выбор, прочее уже неважно. — Прорицатель оглянулся на Стрижа. — Выходи, малыш. Может, вам и удастся…
На лицо Нье снова легла маска сумасшествия, он засмеялся.
— Ква! Ах-ха, ква-ква! Шесть стрижат учились летать. Раз, два, три, первого съела ворона, — начал он детскую считалочку. — Раз, два, три, второй подавился жуком… Ха…
Беспорядочно размахивая руками, дергая головой и бормоча считалку, Нье пошел прочь — прямо сквозь закрытую дверь.
Стриж провожал его растерянным взглядом. Третий брат? Но как же — ведь близнецов всегда двое! Черный и белый, два бога, два храма…
— Я не знаю. Никто не знает, — предупредил его вопрос наставник. — Они слишком стары. Старше империи, может, старше Эльфийского Договора. Говорят, все настоятели во всех храмах — это они, Риллах и Халлир. Только слепой Нье один, но появляется всегда в разном обличье, в разных местах. Зачем, почему — боги не имеют обыкновения объясняться перед смертными.
— Я могу позвать Шороха?
Мастер кивнул, грустно улыбнулся, словно хотел что-то сказать… и промолчал.