— Везучие щенки. Если бы Риллах не сказал «с сегодняшнего дня», валялись бы сейчас на алтаре и молили Хисса скорее вас забрать, — процедил Седой Барсук. — Проваливайте из моего дома. Вы под рукой Хисса, поэтому ни Мастер, ни кто-то другой из гильдии до испытаний вас не тронет. И не советую бежать. Когда Хисс позовет, или приползете в храм, или сдохнете. Барсук захлопнул за Угрем и Лаской дверь и отправился кормить псов: все, что мог, он сделал. Дальше все в воле Близнецов.
Себастьяно бие Морелле, Стриж, 9 день Каштана. Суард.
Дни перед испытаниями Стриж, Шорох, Простак и Игла провели дома. Мастер запретил им боевые тренировки, только упражнения для поддержания формы. Чтоб не взбесились от скуки, выдал карту Найриссы, Катрены Двуединства и закон гильдии Ткачей. Стриж робко заикнулся о гитаре, и, к удивлению, через считанные часы ее получил. Правда, не Черную Шеру, но он был рад любой. Волчка в тот же вечер Мастер отвел в Алью Хисс и ничего не сказал о его судьбе.
На второй день после обеда Мастер отослал Фаину и дал последние наставления:
«Сегодня Тень коснется вас, готовы вы к этому или нет. У вас будет трое суток, чтобы доказать Хиссу: вы достойны. Каждый из вас, кто войдет в Алью Хисс в ночь новолуния, станет мастером теней.
Вы попадете в Найриссу через портал в храме. Никто, кроме Посвященных, о нем не знает. Любой, кто попытается о нем рассказать, умрет. Хисс умеет хранить свои тайны.
И последнее. Вы выйдете из храма нагими и безоружными, как Руки Брата. Помните: Темный будет искушать вас. Но ему не нужны слуги, поддающиеся искушению. Помните: за вами будет охотиться весь город, но вы не должны убивать без необходимости. Упивающиеся смертью и забывающие о долге слуги не нужны Хиссу.
А сейчас всем спать. К полуночи мы должны быть в Алью Хисс. Да пребудет с вами Равновесие, дети мои».
За три дня до новолуния. Найрисса.
Портал оказался выложенным мозаикой терцангом в круге на полу Алью Хисс. Никаких кровавых ритуалов и заклинаний. Как только претенденты вошли в храм в Суарде, Риллах велел им раздеться и встать на окружность. Первыми встали Угорь и Ласка — они пришли в храм раньше всех. За ними последовали остальные четверо подмастерьев.
— Готовы ли вы доказать Брату свою верность? — будничным тоном спросил Риллах.
Все шестеро согласно склонили головы.
— Да пребудет с нами Равновесие, — сказал Риллах.
— Да пребудет Равновесие, — откликнулись претенденты, Мастер Ткач и два служки.
Прежде чем храм весь целиком погрузился в Тень, Стриж успел разглядеть под капюшоном Безликого, что стоял слева от настоятеля, лицо Волчка. В следующий миг Тень схлынула.
— Идите и возвращайтесь в новолуние, — все тем же будничным тоном сказал все тот же Риллах.
Оглядевшись, Стриж увидел все тот же храм, все тот же затоптанный тысячами ног терцанг в окружье… только ни наставника, ни служек, ни Суарда уже не было. За распахнувшимися черными дверьми их ждала Найрисса.
Первыми покинули храм Угорь и Ласка. Едва настоятель замолчал, они сорвались с места и побежали. Стриж дернулся было за ними, но глянул на брата и передумал. Пропустил Иглу и Простака, вышел с Шорохом плечом к плечу.
За порогом было холодно, пусто и… обыкновенно. Узкий серп месяца, россыпь алмазов на черном камзоле Брата, безлюдная площадь. Разве что в трех саженях от порога тускло светилась полоса камней. А перед чертой стояли в недоумении четверо: словно упершись в стену.
— Шорох, — шепнул Стриж. — Помни, что ты обещал.
Брат кивнул, они одновременно ступили на черту, и Стриж провалился в безвременье Тени.
«Добро пожаловать в Ургаш, — шепнул ледяной ветер. — Кто из вас достоин служить мне?»
Голос Бездны растекся по жилам отравой. Нестерпимо захотелось доказать божеству: я! Единственный достойный!
«Достойный? Докажи. Убей, — манила и требовала Тень. — Ты мой лучший слуга. Остальные — лишние. Твои жертвы. Действуй!»
Реальность задрожала, сместилась. Стрижа окружила прозрачная, плоская серость — вместо храмов высились чертежи, вместо людей — силуэты мишеней. Самая четкая, самая угодная Хиссу — ближе всех. Лишь протянуть руку и вынуть из оболочки пульсирующее ядро, отдать божеству…
«Ты — моя рука. Я жду!» — торопила Бездна.
Но Стриж медлил. Не понимал сам, как он смеет мешать богу получить то, что тот желает, но все равно — отшатнулся прочь, не обращая внимания на мгновенно превратившийся в скопище ледяных игл воздух.
«Дерзкий слуга, — раскатистый смех божества выворачивал Стрижа наизнанку. — Все равно покоришься мне. А пока поиграем».
Стрижа вышвырнуло из Тени. Он упал на булыжник, едва успев сгруппироваться, откатился — удар, нацеленный в голову, пришелся вскользь по плечу. Рубанул ладонью по руке нападавшего, отскочил оглядываясь: Угорь с Лаской исчезли, Игла, пошатываясь, бежал прочь, Шорох, наоборот, к нему. А Простак с безумными, полными Ургаша глазами снова летел на него — убить.
Стрижу понадобился всего один обманный бросок, чтобы вывихнуть Простаку руку и прижать его к брусчатке. И всего один взгляд, чтобы понять: наставник был прав. Простак не был готов войти в Тень. Его душа не нашла дороги обратно.
Один милосердный удар по яремной вене, и Простак затих.
— Идем, брат. — Шорох протянул Стрижу руку, помогая встать.
— Здравствуй, брат, — улыбнулся ему Стриж, задержав на миг его ладонь в своей.
Они побежали прочь, не оглядываясь на два храма и тело первой жертвы.
Вскоре они миновали квартал мертвых фонарей и наглухо запертых окон: перед новолунием жители кварталов близ площади Двуединства предпочитали не выглядывать за порог.
Первым делом следовало добыть одежду и оружие. Несмотря на полуночный час, по улицам шаталось достаточно народу, особенно ближе к порту. Матросы, грузчики, докеры, сутенеры и мошенники всех мастей — любой костюм на выбор. Но братья повернули в сторону богатых кварталов. Пусть там немноголюдно, местным проще заметить посторонних и каждый час проезжает патруль. Зато не придется опасаться охотников за головами.
Гардеробной братьям послужил один из ближних особняков. Перебраться через забор и напугать сторожевых собак было делом нехитрым. Влезть в окно кухни — тем более. Найти в спящем доме шкафы с хозяйской одеждой смог бы и ребенок, как и позаимствовать повседневные сюртуки, кошель серебра и пару шпаг с кинжалами: шер был достаточно богат, чтобы день-другой не заметить пропажи. Метательных ножей у шера не оказалось, зато его повар обеднел на полдюжины кухонных. Там же, на кухне, братья запаслись провизией и мотком крепкой веревки. Так же незаметно, как вошли, они покинули особняк.
Они загодя решили, что не будут прятаться по крысиным закоулкам. Уж там-то местные быстрее быстрого найдут чужаков и заработают свое золото, от приморских головорезов непросто уйти даже через Тень. Зато в каждом городе есть место, которого все воры, убийцы и мошенники избегают как огня. Главное — до него добраться.
Десяток кварталов до площади Мудрых Черепах они преодолели без приключений, лишь раз спрятавшись в тени акаций от патруля. Когда на фоне звездных россыпей вырисовался шпиль магистрата, над крышами поплыл одинокий гонг: два часа ночи. С минуту они изучали покинутое всеми, кроме ночного сторожа, трехэтажное здание.
— Третье слева, — Шорох указал на чуть приоткрытое окно на втором этаже.
— Жди две минуты, — велел Стриж и полез наверх.
Бургомистр поскупился на серьезные чары: заклинание рассыпалось от первого же прикосновения Тени. Зато Стриж чуть не взвыл. Ургаш требовал крови и наказывал за сопротивление рвущей болью и тошнотой.
— Что с тобой?
Едва спрыгнув с подоконника в просторный кабинет, Шорох бросился к Стрижу.
— Ерунда, пройдет, — натужно улыбнулся он, отнимая ладони от раскалывающейся головы.
— Поспи немного, я покараулю.
Стриж не стал спорить. Забрался с ногами в глубокое кресло и закрыл глаза, предоставив брату изучать обиталище местного судьи: на рогатой вешалке болталась судейская мантия, на болванке возлежала высокая шапка с вышитым знаком весов, а шкафы ломились от папок и свитков.
За два дня до новолуния. Найрисса.
Когда магистрат начал заполняться гамом и суетой, братья смешались с толпой. По коридорам сновали писцы, толкались озабоченные просители и тяжущиеся, шествовали из кабинета в кабинет чиновники. Адвокаты петушились перед клиентами, набивая цену, нотариусы с заткнутыми за уши вечными перьями объясняли что-то осоловелым от юридической абракадабры шерам и бие. Два провинциала, уткнувшиеся в потрепанные бумаги с кучей печатей и поминающие завещание, долю и отчуждение, никого не интересовали. Но, несмотря на уверенность, что охотникам не придет в голову искать их между приемной бургомистра и залом суда, Стриж все время был настороже.
Им везло до самого вечера. Но за полчаса до закрытия ничейных шеров заприметил потрепанный стряпчий. Стриж заметил пройдоху чуть позже, чем следовало, и сразу понял: этот не отцепится. В острых глазках и скользкой улыбочке читалась необходимость в серебре и твердое намерение это серебро сегодня же добыть.
— Сматываемся, — шепнул Стриж, и оба деловито направились к лестнице.
Но шустрый человечек обогнал их и заступил дорогу.
— Светлого дня благородным шерам! — вкрадчиво поздоровался он.
— И вам не хворать, достопочтенный, — ответил Шорох.
Стриж едва не выругался: вот принесло! Этот наверняка не из гильдии, но вдруг наводчик? Он еще раз ощупал толпу взглядом, но никто больше не проявлял к провинциалам интереса.
В этот момент распахнулись двери зала суда, выплеснув дюжину скандалящих торговцев. Стриж с Шорохом, не сговариваясь, повернули к ним — заслониться, затеряться. Но щуплый крючкотвор оказался на диво нагл и липуч:
— Я вижу, сиятельные шеры в затруднении. — Стряпчий ухватил за край бумаги. — Дело о наследстве, не так ли? — Шорох выпустил честно стыренные в судейском кабинете бумаги, рассчитывая хоть на миг замешательства. Но стряпчий уже уцепился за Стрижа. — И, конечно, сиятельные шеры еще не нашли достойного представителя своих законных интересов.
— Прошу прощения, но мы ждем достопочтенного Тисле, — перебил его Стриж, вспомнив промелькнувшее в разговоре адвокатов имя и понимая, что если сейчас отцепить клеща, тот заорет на весь магистрат.
— Ай-ай! Кто же вам посоветовал этого прохиндея? Не слушайте его. Вас надули, — вдохновенно вещал стряпчий, крепко сжав костлявыми пальцами отворот пойманного сюртука и потрясая добытыми бумагами. — Ничуть не почтенный Тисле не выиграл ни одного дела о наследстве! К тому же он берет десять сестриц только за составление документов, а достопочтенный Мельтес лишь пять, и еще один процент по завершении дела. И я не проиграл ни одной наследственной тяжбы! Вы понимаете, как вам повезло?
Хитрая рожа Мельтеса ничуть не походила на лик везения, но Стриж не видел способа отвязаться от стряпчего, не поднимая шума и не уходя в Тень.
— Да, конечно, нам повезло! — решился Шорох. — Если достопочтенный Мельтес поможет нам рассортировать документы за две сестрицы, то нам не придется дожидаться достопочтенного Тисле.
Стряпчий просиял: клиент торгуется — клиент попался.
— Светлые шеры хотят меня разорить? Или желают лишить лицензии? Таких цен не бывает. Я и так, из чистой симпатии к благородным юношам, не возьму и динга сверх обязательной цены. Я даже совершенно бесплатно договорюсь с судьей, чтобы ваше дело рассмотрели завтра! Презренный Тисле промурыжит вас не менее трех дней!
— Прошу прощения, достопочтенный Мельтес, но мы вынуждены отклонить ваше любезное предложение, — расстроился Шорох. — Мы не можем заплатить сразу пять сестриц. У нас осталось всего восемь, а ведь за проживание на постоялом дворе придется уплатить не меньше четырех. И еще сестрицу на обратную дорогу в Кардалону. Так что больше трех никак.
— Четыре сестрицы? Надеюсь, сиятельные шеры не заплатили четыре монеты наглому обманщику? О, что за люди, — искренне возмутился стряпчий. — Но послушайте! Только никому не говорите, это против правил… — Мельтес понизил голос. — Я не могу пройти мимо, оставив вас в столь затруднительном положении. Доброта меня когда-нибудь погубит. У меня есть комната. Конечно, это не очень удобно, я обычно принимаю в ней посетителей. Но для вас, светлые шеры, готов пойти на лишения. Семь сестриц, и вы получите и документы, и представительство в суде, и комнату. А по завершении дела выплатите мне процент безо всяких расписок! Благородные шеры не обманут простого, честного Мельтеса!
Еще немного поколебавшись, братья согласились. Довольный Мельтес, запрятав бумаги за пазуху, — чтобы клиенты, упаси Светлая, не сбежали к конкуренту, — повел их к себе.
Слушая, как брат обрабатывает пройдоху, Стриж радовался, что все так удачно складывается, и тревожился: не слишком ли легко? Тревога зудела, вторя голосу Ургаша: здесь, сейчас! Тревога билась в висках, щипала мурашками. Стриж присматривался к прохожим, к рядам эвкалиптов вдоль улицы, стенам и крышам. Болезненный укол — опасность! — заставил его пригнуться и толкнуть брата. Нож просвистел там, где мгновенье назад было горло Шороха, и воткнулся в плечо стряпчего. Второй нож Стриж поймал, оборачиваясь и выхватывая клинок: Угорь молча выскочил из-за толстого ствола, в одной руке шпага, в другой — дага.
— Стража! — крикнул позади стряпчий, булькнул и замолчал: нож Ласки снова поразил не ту цель.
Зазвенел клинок Шороха, встретившись со шпагой Ласки. Издали послышался топот стражи и ор:
— Бросай оружие! Именем короля!
Удар. Поворот. Еще удар, бросок — Стриж едва отбил дагу. Удар сверху, финт! Шпага Угря мелькала все быстрее, вокруг него густели лоскутья Тени. Мир терял объем, окрашиваясь красным. Ургаш звал: пора! Принеси мне жертву!
«Нет! — Стриж еле удержался, чтобы не поддаться зову. — Брата не отдам!»
«Хисс-с-с!..» — просвистела размытой полосой сталь. Стриж отпрыгнул. Поздно! Бок обожгло болью.
— Стоять! Прекратить! — вопят стражники.
Вокруг образуется толпа любопытных.
«Хисс-с!..» — снова свистит клинок. Прыжок, финт, в теле играет злая радость, заглушая боль. Звенит о камни шпага. Азарт в глазах Угря сменяется ужасом, его дага падает — он обеими руками зажимает хлещущую кровь. Обмякает…
— Добро пожаловать в Ургаш, Бенедетто шер Эспада! — довольно смеется божество и требует продолжения. — Служи мне, мальчик!
Стриж оборачивается: Шорох и Ласка летят в смертельном танце. Левая рука Ласки болтается, разлетаются траурные капли. Прыжок, звон стали. Снова звон.
— Бросай оружие, — кричит стражник, на бегу готовя арбалет.
Дюжина мундиров, не меньше, совсем близко. А за ними — зеваки и стервятники. Жадные глаза, рука за пазуху… Охотник за головами движется медленно, почти так же медленно, как стражники.
— Шорох, беги! Клятва! — кричит Стриж, бросается между соперниками, еле успевает отвести непослушный клинок от брата.
Он не успевает договорить — Шорох уже бежит.
Мир бледнеет, еще замедляется, но не замирает. Острие грани между Тенью и реальностью режет, вспарывает болью внутри, за ребрами.
Неповоротливый Ласка насаживается на лезвие. Клонится к земле. Стриж отворачивается, чувствуя одобрение божества: жертва принята. Горячими комками пульсируют еще жертвы. Одна, самая близкая, убегает — достать ее просто, очень просто. Клинок уже тянется… Но нет, нельзя! Это потом. Потом! Не сейчас!
Стриж сквозит мимо вялых стражников — божество не требует пока их крови. Рассекает сумбур толпы, раздвигая руки и тела, как водоросли на дне реки. Выбирает самый горячий ком. Вор быстр, быстрее всех: успевает оскалиться навстречу смерти, рвет связки, истекая болью. Выставляет нож. Его запястье ломается с сухим треском, нож входит между ребер. Вор падает. Медленно, как осенний лист.
Неподалеку призывно алеет второй охотник за головами. Достать его — пустяк, он успевает лишь шепнуть: Хисс тебя!.. Стриж кивает падающему телу: «Добро пожаловать в Ургаш».
Толпа шумит, колышется, люди в панике бегут и давят друг друга.
— Хорошо летаешь, Стриж, — шепчет Бездна. — Мой слуга. Я дал тебе правильное имя. Догони, убей!
Лед, кругом лед, и нет воздуха — нечем дышать. Хозяин зовет. Боль рвет в клочья разум, уговаривает: сюда, здесь хорошо. Боль не пускает, держит на поверхности. Сквозь пелену полузабытья гремит колокол: опасность!
Стриж вынырнул из морока, осознал себя: я Стриж, Рука Бога.
С трех сторон наступают стражники, выставив клинки и тесня к стене дома. Сержант больше не надрывается, требуя бросить оружие — он уже отдал приказ не брать убийцу живым. На миг стало смешно: если б стражники не боялись до дрожи, уже бы разделались с неповоротливым дурнем. Споры с божеством не прибавляют ни скорости, ни сноровки.
Стриж ухмыльнулся, взглянув в глаза сержанту. Тот побледнел, но не отступил. Тогда Стриж бросил шпагу сержанту под ноги, заставив его отшатнуться, и вспрыгнул на высокий подоконник.
С грохотом посыпались цветочные горшки, зазвенело стекло, обдавая служак осколками. Стражники заорали что-то нецензурное и бросились — кто за ним, кто к дверям дома. Один даже метнул нож вслед, но он вонзился в деревянный пол.
— Где лестница наверх? — спросил Стриж забившуюся в угол девицу.
Та кивнула в нужную сторону, зажмурилась и уткнулась в передник.
— Открывайте немедленно! Именем короля! — доносилось от двери вперемешку с грохотом сапог и руганью.
— Не сметь, — шикнул на девицу Стриж, срывая со стола скатерть и прижимая к пылающему боку.
Горожанка вздрогнула и съежилась, не поднимая глаз.
Стриж устремился прочь — наверх, через чердак. Привычный способ не подвел. Дома так плотно примыкали друг к другу, что он легко бежал с крыши на крышу, вскоре оставив погоню позади.
Все бы хорошо: стражники отстали, воров не видно. Еще бы пару кварталов, чтобы сбить погоню со следа! Но черепица скользит из-под ног, небо качается и слепит тремя солнечными дисками… И мошки, стаи мошек лезут в глаза… Крыша кренится…
Запнувшись, Стриж упал на колени. Едва успел ухватиться за каминную трубу, чтобы не слететь вниз. Далеко-далеко вниз… на мягкий теплый лужок… на мягком лужке острый камень… зачем лег спать на камень? Он впивается в бок, до самой кости! Светлая, как же больно… Или это кусаются осы? Все тело горит…
Стриж встряхнул головой, разгоняя жужжащих ос.
Крыша. По ним крыша. Под крышей дом. Дом в Найриссе… Проклятье! Шорох! Как же Шорох? За ним теперь охотится вся городская стража. Рано дохнуть, надо помочь брату…
Ругаясь и шипя, Стриж пополз к слуховому окну. Медленно, как придавленная гусеница. Далеко, как до самой Хмирны. Но он дополз. Протиснулся через окошко, свалился кулем на пол. Обругав себя еще раз, поднял голову: сквозь мутную пелену разглядел развешенное под стропилами белье и чистый, ровный, без единого укрытия пол. И перила — лестницу вниз. Снова выругался и пополз, уже не задумываясь, куда и зачем. Вокруг зеленел лес, журчал близкий ручеек и безжалостно жалили осы.
За день до новолуния. Найрисса.
Пыльный воздух царапал горло запахом лаванды, бессолнечное небо давило жаром. Равнина колыхалась и хватала за ноги тысячами травяных щупальцев, не пускала к танцующей над рекой облачной деве, к прохладе и шепоту воды. Стриж ловил пересохшим ртом клочки мятного ветра и никак не мог поймать.
Упорно переставляя свинцовые ноги, он выдирался из обманчиво-нежных объятий травы, не отрывая взгляда от видения. Сплетенная из молочных нитей тумана, с развевающимися волосами-водорослями, нагая русалка играла с ветром. От ее шагов по речной глади разбегалась рябь, руки переливались струями водопада, смех звенел и шелестел набегающими на песок волнами.
— Эй! Оглянись! — хотел крикнуть он, но с запекшихся губ упал хриплый шепот. Он был уверен: стоит деве увидеть его, и равнина отпустит. Но она не оборачивалась. — Прошу тебя! Помоги, — беззвучно закричал он.
Облачная дева сбилась с ритма, оглянулась. Жадные стебли травы замерли, словно испугавшись. Дева улыбнулась, протягивая руку. Он устремился к ней, разрывая травяные путы, но равнина качнулась навстречу. Он рухнул лицом в сухую лаванду…
И проснулся — в полете.
Извернулся, упал на спину. Выдернул руку из пут, поймал летящий кувшин. Острая боль в боку обожгла, заставила замереть на миг. Стриж сморгнул невольные слезы, прислушался, огляделся. Выругался при взгляде на опутавшие его тряпки, а заодно на острый угол тумбочки: он разминулся с виском Стрижа меньше чем на половину ладони.
В небольшой комнате никого. Две двери закрыты. Ширма, зеркало, комоды. Узкое окно в кисее окрашено рассветом. Явно гардеробная небедной дамы. Судя по яркости платьев — дамы молодой и не обремененной предрассудками. С улицы доносится грохот тележки и ослиное фырканье. Зеленщик? Молочник?
— Молоко, свежее молоко! — подтвердил девичий голос.
При упоминании молока живот скрутило голодной судорогой. Остатки воды в кувшине булькнули, напоминая об учиненном погроме. Выпутавшись из мокрых, пахнущих лавандой обрывков муслина и кружев, Стриж допил воду. Вздрогнул: по стене скользнула тень, за окном пронзительно всплакнула чайка.
Снова прислушался. За дверью напротив окна пряталась тишина, а из-за второй слышалось сонное дыхание двух человек. Воды в кувшине оказалось слишком мало, едва смочить пересохшее горло. Пить хотелось невыносимо, еще больше, чем есть. Бок отчаянно болел и дергал, но Стриж, закусив губу, отодрал немного отмокшие остатки рубахи и ощупал рану. Края сошлись и почти не кровоточили, но кожа вокруг воспалилась и вспухла. А длина пореза, от подмышки до бедра, заставила вознести благодарственную молитву Светлой — за то, что до сих пор жив и не свалился спелой грушей прямиком в руки стражи, и Хиссу — что одарил вместе с тропами Тени способностью чуть не на глазах заживлять раны.
Стриж обтер мокрым муслином лицо и еще раз оглядел комнату. Передернулся, увидев на полу бурые пятна, отметившие его вчерашний путь — от двери к углу, завешенному сорочками. Наверняка то же самое и в коридоре, и на лестнице… вроде была лестница…
Шисов дысс! Империал против ломаного динга, что кто-то из слуг уже побежал за стражей. Надо срочно выбираться.
Он поднялся, опершись о тумбочку, и снова выругался. Голова кружилась, ноги разъезжались, руки дрожали. Хорош убийца. Цыпленок, ощипать — и в суп.
Три шага до окошка показались караванным путем через Багряные Пески. Держась за стену здоровой рукой, он осторожно выглянул сквозь кисею вниз, на улицу, и отшатнулся. Сердце оборвалось, оставив в груди пустую обреченность: цокая подкованными сапогами, из-за угла показалась полудюжина стражников при арбалетах.
Скорее, обратно на крышу! Найти пустой чердак, отсидеться. До завтра бок заживет. Давай, двигайся, багдыр'ца! Шевели опорками!
С трудом переставляя дрожащие ноги и подгоняя себя зуржьим матом, Стриж пошел — а скорее, пополз — к двери, за которой была тишина. И почти дошел, но поскользнулся на крови, упал на колени. Боль вышибла дыхание и погасила свет.
— Молоко, свежее молоко! — сквозь хоровод алых пятен и болезненный гул в ушах пробился голос молочницы.
— Доброго утречка, красавица, — ответил басом стражник. — Не боишься одна по улицам? Нынче в городе опасно!
— А чего бояться, когда вот они вы, наша защита и надежа.
— Это правильно, красавица, — вступил второй.
— С нами не пропадешь! В обиду не дадим, только держись поближе, — хохотнул первый.
— Иди, иди к нам, милашка, — поддержал его хриплый тенор.
— Со всем нашим почтением, — хихикнула девица. — Молочка не желаете ли?
Стукнула крышка бидона, зазвенела струя.
— Вот это я понимаю, — отпив, пробасил первый и крякнул. — А не видала ли ты, красавица, чего подозрительного? Например, убивца, аки демон северный беловолосого да пустоглазого, ростом велика да рожей страшна?
Крынка с молоком пошла по рукам — было слышно, как вояки хлюпают молоком и отдуваются.
— Ой, страсти-то какие! Неужто прям демон-то? Да никак, сержант, сами видали?
— А то! Мы как вчера…
«Слава тебе, Светлая Сестра! Не за мной…»
Не понимаясь с колен, Стриж слушал, как сержант распускает хвост перед молочницей, как открываются двери домов и любопытные служанки присоединяются к утренним сплетням. Со слов сержанта выходило, что Шороха городская стража так и не поймала, но на охоту за нарушителями спокойствия бургомистр послал не только городскую стражу, но и портовую охрану, и курсантов Имперского Морского Корпуса.
— Гильдия Ткачей! — шепот одной из служанок повис в замершем переулке на долгие секунды. Повеяло обывательским страхом: вот-вот захлопнутся окна и заскрипят замки.
— А что ткачи? — встрепенулся стражник. — Мы вчерась четверых ихних уложили! Подумаешь, ткачи!
В голосе его за бахвальством трепетал страх, а Стриж вспомнил: и правда, именно этот басок вчера требовал бросить оружие. Но вчерашняя храбрость испарилась. Стриж твердо знал, что сержант, столкнувшись с ним кос к носу, не узнает убийцу в упор. Служанки притихли, а через мгновение защебетали, восхищаясь доблестью и отвагой.
Порыв сквозняка и еле слышный скрип двери заставил Стрижа обернуться — он хотел было вскочить, но тело подвело. Он упал навзничь, гулко ударившись затылком о медную раму зеркала. Зажмурился на миг, мысленно увидев летящую в горло шпагу…
— Эй, мальчик? — послышался мелодичный голос: ни страха, ни злости, ни удивления, одно лишь сочувствие.
Сквозь алый туман проступил силуэт. Рука сама потянулась к зеркалу: разбить, метнуть осколок.
«Стой, придурок! — одернул он себя. — Она не опасна. Пока. Придушить всегда успеешь, без звона и грохота на всю округу».
Стриж сморгнул остатки тумана, присмотрелся к склонившейся над ним женщине. Почудилось, что ее окружает золотистое мерцание, теплое, как парное молоко. Взгляд скользнул по нежным рукам — ни оружия, ни брачного браслета — маслинным глазам, полным волнения, породистому носу с горбинкой. Задержался на растрепанных локонах с медным отливом, ласкающих округлые плечи, и утонул в паутине лазурного кружева сорочки, потерялся в тенях под грудями и меж бедер.
— Тихо, не бойся, — шепнула незнакомка. — И не шуми. Это ж тебя ищут?
Стриж от неожиданности мог только кивнуть: язык присох к небу. Он не понимал, почему она не боится? Ведь знает, кто он есть. Но знал — точно знал! — что страже не сдаст. Она опустилась на колени, коснулась прохладной ладонью лба, заглянула в глаза. Взяла за руку.
— Вставай. — Слегка потянула. — Скоро вернется служанка. Тебе надо спрятаться.
Женщина кивнула на аккуратный ряд платьев вдоль стены. На тот угол, к которому вели кровавые следы. На миг Стриж усомнился, есть ли смысл прятаться, если при первом же взгляде на пол все видно.
— Не бойся, я успею помыть, — помогая ему удержаться на ногах, успокоила незнакомка. Раздвинула сорочки, не обращая внимания на валяющиеся на полу обрывки грязного муслина. — И принесу поесть. Садись, давай перевяжу тебя.
Прохладные руки касались пылающей кожи так нежно, что Стриж не мог ни о чем думать. Он позволил ей усадить себя в угол. Даже не вздрогнул, когда она отошла за ширму — мысль о спрятанном там арбалете отогнал, как навозную муху.
— Ты весь горишь. — Ее рука скользнула по воспаленным глазам, убрала прилипшую ко лбу прядь. — На, пей.
Она подала кувшин, но не отпустила, помогла удержать в руках. Ее забота была столь искренней и непосредственной, что Стриж плюнул на дурные мысли об унижении и опасности. Зачем его травить, если достаточно было кликнуть с улицы стражу?
— Благослови тебя Светлая, — напившись, он наконец смог произнести нечто членораздельное. — Как тебя зовут?
— Нинья. — Она улыбнулась и приложила палец к его губам. — Тихо. Займемся раной.
Стриж послушно замолчал. Он позволил протереть мокрой тканью лицо и раненый бок, замотать оторванной от тонкой льняной простыни полосой. Немыслимо хотелось закрыть глаза и уснуть, но остатки страха не позволяли: он помнил и о страже за окном, и о мужчине, всхрапывающем за стенкой. Нинья шептала что-то успокоительное, снова протирала горящее лицо холодным и мокрым, а Стриж проваливался в жаркие объятия пыльной равнины.
Ночь накануне новолуния. Найрисса.
Его разбудил громкий мужской смех. В звуке не было немедленной опасности, только похоть и довольство собой. Смеху вторил женский голос и звон вина о хрусталь: там, за стеной.
В полной темноте лица коснулось что-то невесомое. Стриж дернулся, отмахнулся — и вспомнил. Не то бред, не то мираж посреди знойной пустыни лихорадки: фея с прохладными ладонями и кувшином воды. Вода! Где-то тут должна быть вода! Он нащупал кувшин и сверток. Глотнув воды, развернул тряпицу и, чуть не зарычав от ударившего в нос хлебного духа, впился зубами в лепешку. Внутри теста оказалась мелко рубленная курятина с луком и травами, вкусная, как глоток воздуха перед повешением.
Несколько минут Стриж жадно ел, не думая ни о чем. И только слизнув последние крошки с ладони и чувствуя, как по телу разливается сытое тепло, снова прислушался.
Разговоры за стеной сменились влажными шлепками, сопением, ахами и скрипом кровати. Стриж словно воочию увидел разметавшиеся медные пряди, задранный подол лазурного кружева и ноги с тонкими щиколотками, обнимающие голозадого сержанта. Жаркая злость поднялась изнутри, требуя — убить, отнять!
«Бред и наваждение. Какого шиса? Девушка делает свою работу, а ты ревнуешь, как оперный тенор, — обругал себя Стриж. — Спокойно. Ты жив, цел и свободен. Тебя спрятали и накормили, какого рожна тебе еще?»
Но, вопреки голосу рассудка, его неудержимо тянуло в соседнюю комнату. Он выбрался из убежища, подошел к окну. Крупные звезды на безлунном небе перемигивались: ну? Слабак, мальчишка. Спрятался в юбках. Но насмешки тонули во вздохах и ритмичном поскрипывании.
Стриж скользнул к выбивающемуся из замочной скважины лучу света. Заглянул…
Дыхание перехватило, словно тяжелая рука брата ударила под дых. В паху стало горячо и тесно.
Тонкая, позолоченная свечами наездница запрокинула голову и сладко вздыхала, насаживаясь на любовника. Одной рукой она оглаживала вцепившиеся в бедро мужские пальцы, другой ласкала свой торчащий сосок. Груди ее подпрыгивали в такт скачке, распущенные волосы мотались гривой дикой кобылицы. Мужчина в задранной батистовой рубашке выгибался под всадницей, стонал, мышцы перекатывались под смуглой кожей. Несмотря на возбуждение и злость, Стриж отметил и старый шрам повыше колена, и прислоненную в изголовье шпагу — простую, но отменного качества — и аккуратно сложенный на стуле темный френч с капитанским двойным кантом.
Сжав до боли дверной косяк, Стриж оторвался от замка, прислонился лбом к деревяшке и выругался. Про себя. Вскочил, сделал три шага к окну. Но властный мужской голос заставил обернуться в боевой стойке.
— Возьми в рот, девочка!
— Мм-м… слушаюсь, мой капитан, — мурлыкнула Нинья.
Ярость окатила слепящим холодом: Хисс требует жертвы! Отдай божеству все, что держит, и получишь силу, получишь свободу! Темная воронка засасывала, мутила разум. Стриж сопротивлялся изо всех сил, цепляясь за каждую соломинку памяти: Шорох, Фаина, Ульрих, Клайво… Свобода? От чего? Зачем она, такая свобода? Зачем такая жизнь?
«Ты мой, — напоминал бог, сжимая сердце холодными когтями. — Служи мне!»
«Я твой слуга, а не раб! — спорил, обливаясь холодным потом, Стриж. — Я чту закон. Отдаю тебе кого должно. Я не нарушаю договора!»
«Споришь? Самонадеянный мальчишка, — смеялся Темный. — Тебе ли решать, что должно? Я могу выбрать любого, но ты забавный. Все равно сам придешь и попросишь».
Удар об пол привел Стрижа в чувство. Ушибленная голова, полный крови рот, распухший прикушенный язык — мелочи. Жив после спора с Хиссом? Нет, так не бывает.
— Что там, Нинья? — послышался мужской голос из соседней комнаты.
— А, не обращай внимания, Фиделе. Наверное, служанка уронила что-то, — ответил томный женский. — Иди сюда, мой завоеватель!
— Погоди, Нинья, — не успокаивался мужчина. — Я посмотрю, мало ли. Ты же не хочешь, чтобы воры унесли твои шляпки.
Стриж словно увидел, как капитан натягивает штаны, берет шпагу…
Рывком отворивший дверь полуголый шер с обнаженным клинком в руке застал в гардеробной тишину и порядок. Но все равно, знаком велев Нинье не переступать порога, обошел комнату, отдернул сорочки в том углу, где недавно спал Стриж, заглянул за вторую дверь.
— Фиделе, нет здесь никого, — надула губки Нинья, запахиваясь в кисею. — Почему ты так волнуешься? Что случилось, расскажи.
— Хисс испытывает новых Ткачей, малышка. Разве не слышала? — Капитан еще раз окинул комнату настороженным взглядом и принюхался. — Вчера эти твари передрались на аллее Эдикта. Двое сбежали. Один, похоже, издох, второй цел.
— О, ты там был, мой герой? — округлила глаза Нинья, протягивая к капитану руки.
— Нет, там был сержант Ривадо, — обняв Нинью, шер не то вспоминал, не то размышлял вслух. — Пропал служака. Больше он не боец.
Скручивающее внутренности напряжение отступало, сердцебиение успокаивалось. Слава Светлой, капитан его не увидел. Не пришлось снова убивать.
— Следы привели к лавке старой Шельмы. И все, как в Бездну провалился. Но до храма им все равно не добраться.
Стриж навострил уши, но капитан замолк.
— О, я никогда не сомневалась, что ты поймаешь кого угодно, — сказала Нинья. — Но как? Ткачи, говорят, умеют проходить сквозь стены, как игла сквозь полотно.
— Ты мне льстишь, маленькая, — усмехнулся капитан. — Жаль, маги не пожелали участвовать лично. Но хватит и рун. Хиссовы твари просто не смогут войти.
— Ну и что? — спросила Нинья.
— Как что? Не завершившие ритуал сдохнут, как крысы. Закон Равновесия не оставил тварям ни одной лазейки на свободу. Или служба Хиссу и подчинение закону, или — смерть.
— Если они подчиняются закону, то зачем вы их ловите, Фиделе? Разве Хиссу не виднее, что делать со своими рабами?
Капитан поморщился.
— Хиссу, разумеется, виднее. Когда ему приходит охота посмотреть. Но пока он отвернулся, ткачей расплодилось слишком много. С войны прошло три сотни лет, сектанты сидят тихо на своих островах, так зачем в каждом городе Хиссова гильдия? Они давно уже превратились из слуг бога в обычных наемных убийц и воров. Так что если ткачей станет меньше — воздух в Найриссе однозначно посвежеет.
— Как это все грустно, — вздохнула Нинья и потянула капитана обратно в спальню. — Но хватит о ворах, у тебя выходной, мой капитан! Иди ко мне.
Стриж облегченно выдохнул. Зря — капитан вывернулся из объятий любовницы и метнулся к платьям. Стриж еле успел уклониться от клинка. Шпага скользнула по плотной повязке, Стриж зажал острие плечом, повернулся и выдернул оружие из рук капитана. Тот от неожиданности замер — лишь на миг. Но этого мига хватило Нинье, чтобы броситься к нему и…
Незаметным глазу движением капитан отбросил ее прочь. Время застыло, засмеялось холодным голосом Ургаша. Стриж рванулся к падающему телу Ниньи, поймал у самого пола. Зазвенела отлетевшая шпага, в глазах капитана проступило понимание и боль. Сломанная кукла с удивленными глазами опустилась на пол, разметав лазурную кисею и медный шелк волос. Золотое мерцание жизни угасло.
Всего лишь миг двое скорбели — один об утраченном, второй о неслучившемся.
В следующий миг они сплелись в объятиях теснее любовных. И зря капитан Лопес надеялся, что сможет хоть что-то противопоставить раненому мастеру теней. Стриж пришпилил его к стене его же собственной шпагой легко, как будто капитан муниципальной стражи был месячным котенком.
— Что за руны, где? — спросил Стриж.
— Не знаю, — просипел капитан, выплевывая сгусток крови и ухмыляясь белым ртом. — Пойди сам проверь, крыса.
— Знаешь. Говори.
Стриж сжал ключицу капитана. Тот позеленел, на губах запузырилась кровь.
— Все равно… только светлый шер… сможет пройти… — насмешливо прохрипел капитан. — Сдохнешь. Вы. Все. Сдохнете. Крысы.
— Все мы сдохнем, Фидель Лопес, — покачал головой Стриж. — Но я — не сегодня.
— Завтра. — Капитан плюнул кровью в лицо своему убийце, дернулся, разрывая легкие и сердце о клинок, и затих.
— Может, завтра. — Стриж резко потянул шпагу и отступил, позволяя телу упасть лицом вниз. — А, может, и не завтра.
Вытер лезвие о ближайшее платье и, не оглядываясь на две жертвы, взятые Хиссом, пошел в спальню.