- Ваша правда, ваша правда, - закивал головой китаец. - Мы им!.. - и, не досказав, погрозил в белесое безоблачное небо кулаком.
Я попросил инженера подвезти к самолетам дополнительный запас бомб, патронов, канистры с горючим.
- Лететь собираетесь? - полюбопытствовал он.
- Пока нет, - отвечаю уклончиво. - У нас, по-русски, это называется поддерживать боеготовность.
- Понимаю, понимаю, - согласился Ван и больше вопросов не задавал.
Вечером я собрал летчиков в изолированном от других комнат помещении, поставил у двери дежурного, чтобы никто не мог подслушать, и изложил предстоящую задачу. Такая предусмотрительность была нелишней. Японцы имели разветвленную агентурную сеть, и было бы наивно полагать, что одну из основных баз советской авиации они обошли вниманием. А успех операции обеспечивали только скрытность и внезапность.
Вылетели мы еще затемно. Под нами в свете луны серебром отливала широкая гладь Янцзы, в которую, как золотые гвозди, были вбиты отражения звезд. Я шел впереди, за мной на некотором удалении Яша Прокофьев, следом другие экипажи. Всего на задание отправилось 26 экипажей. Замыкал колонну Вася Клевцов.
Появление советских самолетов явилось для японцев полной неожиданностью. Они, видимо, еще спали, потому что никакого движения на аэродроме мы не заметили. Белые самолеты с красными кругами (отличительный знак японцев) выстроились в одну линию, как перед инспекторским смотром. И вот вниз полетели бомбы. Звено за звеном на определенных дистанциях освобождались от своего груза над вражеским аэродромом. То там, то здесь возникали пожары. Наша группа развернулась на обратный курс. Видно было, как внизу заметались люди.
И только когда собрались уходить домой - забеснова-лись зенитки. Шапки взрывов повисли справа, слева, вверху. При подходе к Нанкину я заметил, что один из моторов моего самолета начал терять тягу. Температура в системе охлаждения резко пошла вверх. Я понял, что осколок, видимо, попал в радиатор и вода вытекла. Пришлось неисправный мотор отключить и лететь на одном, а управление группой передать Прокофьеву, который успешно справился с заданием.
Дотянуть самолет до Ханькоу мне тогда не удалось. Мотор от перегрузки начал сдавать, высота падала. Ничего не оставалось, как садиться на вынужденную. Вижу - впереди дамба, а рядом болотистый луг. Самолет коснулся травяного покрова и сразу же провалился коле сами, вздыбив жижу. Никто из экипажа не пострадал. Где мы? - возник первый вопрос. На территории, занятой японцами, или у своих? Вылезли из кабин и, утопая по колено в грязи, обошли машину кругом. Она оказалась цела, только завязла в болоте по самый фюзеляж.
Кругом ни души. Вдруг видим: над камышами мелькнула чья-то голова и тут же исчезла. Наконец показался и сам человек. Жестом приглашаем незнакомца подойти к нам. Он, видимо, понял, осторожно вышел на лед, а следом, как по команде, высыпало еще человек триста. Враждебных намерений китайцы не выказывали, потому что видели на самолете опознавательные знаки своей родины. Спрашиваем:
- Джяпан ю, миго? (Японцы есть или пет?)
Мотают головами: миго (нет).
Тогда начинаю изображать рукой, как крутят ручку телефона, и называю Ханькоу.
Снова качают головами. Понял: связи с Ханькоу нет.
Подхожу к одному из пожилых китайцев и показываю рукой на синюю полоску материи, пришитую к моему комбинезону. На полоске по-китайски значилось, что людям, предъявившим этот знак, необходимо оказывать всяческое содействие. Иероглифы были скреплены внизу большой красной печатью.
- О-о! - заулыбались китайцы. - Рус, рус. Перед вынужденным приземлением я успел заметить, что справа протекает Янцзы. Река отсюда недалеко. Посоветовавшись с членами экипажа, решили попросить китайцев помочь вытянуть самолет из трясины и перекатить его к реке. А там, может быть, удастся разыскать баржу и переправить машину водой в Ханькоу.
Знаком объясняем китайцам, что нужно делать. Несколько человек тут же побежали в деревню, принесли с собой веревки, бревна, доски. Соорудили что-то наподобие настила, приподняли самолет, поставили на колеса. Потом зацепили веревками за стойку шасси.
- А теперь давай!
- Давай, давай! - засмеялись китайцы и хвостом вперед потянули машину к берегу. Их было много, они облепили самолет, словно муравьи, и двенадцатитонная громадина с трудом начала поддаваться.
С помощью подоспевших из деревни жителей самолет перекатили к берегу Янцзы, сделали сходни и осторожно спустили его на зыбкую палубу старенькой баржи. Теперь оставалось закрепить колеса, чтобы он не скатился в воду.
Пыхтя и фыркая, к барже подошел маленький катерок. Пожилой капитан, держа фарфоровую трубочку в зубах, заулыбался: видать, ему впервые приходилось транспортировать столь необычный груз.
- Ханькоу? - спросил он.
- Ханькоу, - подтвердили мы.
Капитал вытащил из кармана блокнот, оторвал листок, что-то изобразил на нем иероглифами и заставил меня расписаться. Что я подписывал - не знаю, но капитан аккуратно перегнул бумагу вдвое, положил во внутренний карман тужурки и застегнулся на все пуговицы. Для него, видимо, это был оправдательный документ на перевозку груза. Потом приложил руку к головному убору и ловко перебежал по трапу на катер. Мы рванулись было на палубу баржи, но нас вежливо остановили: не следует рекой плыть - очень, очень долго.
- Кушать, кушать нада, - лопотали китайцы. -Чифан, чифан.
Усадили нас в большую весельную лодку и отчалили к противоположному берегу, где виднелся небольшой городишко.
- Уху, Уху, - показывали на него китайцы. Неподалеку от берега стояла приземистая кофейня. Туда нас и привели. Вкусно пахло жареным мясом, ароматным настоем из каких-то незнакомых нам трав. Хозяин кофейни, тучный, с тонкой косичкой на голове китаец, вежливо кланялся, предлагая все новые и новые блюда.
- Из пекла да на курорт попали, - пошутил Борис Багрецов. Тут было действительно тепло и тихо, хотя в 20 километрах проходила линия фронта.
Когда мы утолили голод, нас повели в рядом стоявший домик, открыли небольшую комнату. Пол ее был застлан циновками, у стены лежали валики, обтянутые драпировкой. Человек, сопровождавший нас, сложил ладони рук и наклонил на них голову. Это означало: спать, спать...
Пережили мы за день немало, и после вкусного обеда клонило ко сну. Сняли унты, комбинезоны, улеглись на полу. Но не успели сомкнуть глаза - слышим за стеной шум, треск барабанов, звуки, похожие на глухие выстрелы. Мы вскочили и на всякий случай взяли наизготовку пистолеты. В чужом краю, к тому же ночью, могло быть всякое. Потом, не зажигая огня, приоткрыли занавеску и видим: по улице неторопливо шагает большая толпа, у многих в руках бумажные фонарики, хлопушки, факелы.
- Фу, черт. Напугали, - выругался техник Купчинов.
Оказывается, китайцы справляли в ту ночь один из своих праздников. Мы снова улеглись, но сон не шел: так и провалялись, пока за окном не занялся молочный рассвет.
Часа через два тот же сопровождающий, что нам показывал жестами "спать, спать", принес свежеиспеченные лепешки, душистый чай, а другой держал на поводках трех осликов.
- А это еще зачем? - невольно вырвалось у меня, когда я увидел смирно дремавших животных.
Китаец смешно оседлал палку, дал знать, что ослики поданы для нас.
- Да я же раздавлю эту скотинку, если на нее сяду, - рассмеялся Багрецов. Был он широк в плечах, да и ростом природа не обделила.
В унтах, комбинезонах не только штурман, но и мы выглядели великанами, поэтому от услуг отказались. Зачем понапрасну мучить безответных животных?
До Анцына нас сопровождал молодой, худенький китаец. В пути он пытался что-то рассказывать, но, убедившись, что мы ничего не понимаем, вышел вперед и начал мурлыкать себе под нос заунывную песню, взмахивая в такт шагам бамбуковой палкой.
- Товарищ капитан, - обратился ко мне Багрецов. - А вдруг китайцы уволокут наш самолет не в Ханькоу, а в другое место?
Честно говоря, и я думал об этом. Очень уж легковерно мы поступили. Подписали какую-то бумажку незнакомому человеку, а сами в кофейню. Успокаивало одно: честность китайцев. Это мне было известно еще по Синь-цзяню. К тому же бомбардировщик не яблоко. Его в карман не спрячешь, на базаре не продашь.
- Ручаюсь, что привезут точно в Ханькоу, - постарался я развеять опасения штурмана.
В Анцыне с помощью сопровождавшего нас китайца мы разыскали местного губернатора и жестами поведали о своих злоключениях. Губернатор понял нас и принял в нашей горькой судьбе живейшее участие. Он позвонил по телефону в Ханькоу и долго кого-то уговаривал, чтобы прислали самолет. Об этом мы его попросили.
Аэродром от города находился примерно в шести километрах. Мы собрались было идти, но губернатор упредил наше намерение.
- Рикша, рикша, - дважды повторил он известное нам слово.
- Рикша? Нет, - замахали мы руками. Нам, советским людям, претило использовать человека как тягловую силу, нас с детства воспитывали в духе благородства и уважения к людям. Словом, категорически отказались от любезного предложения и направились пешком.
На аэродроме в глинобитной фанзе располагалась китайская комендатура. Когда мы вошли в помещение, дежурный офицер встал из-за стола и попросил нас подождать. Потом позвонил по телефону и сообщил: самолет будет завтра.
Пока он нам объяснял, энергично жестикулируя руками, приоткрылась дверь, и мы увидели в соседней комнате японского летчика. Он что-то рассказывал китайскому офицеру, натянуто улыбался.
- Ваши летчики его сбили, а мы поймали, когда он опустился на парашюте, пояснил комендант. Потом спросил: - Что с ним делать?