Беда Китая состояла в том, что в политическом и военном руководстве страны стояли люди, которые свои эгоистические интересы ставили выше национальных. В армии процветали взяточничество, казнокрадство, бюрократизм, продажность, прямая измена.
Командующего китайскими ВВС генерала Чжоу Чженчжоу ничуть не беспокоило плачевное состояние авиации. Он всячески покровительствовал жуликам и проходимцам, наживавшимся на закупках заведомо негодных самолетов, так как имел от того немалую выгоду для себя. Взятки он брал без зазрения совести. Об этом хорошо знал через китайских представителей наш авиационный советник П. Ф. Жигарев. Он-то и настоял перед китайским командованием, чтобы снять Чжоу Чжен-чжоу с занимаемого поста.
Ясно, что в такой обстановке нельзя было всерьез говорить о становлении китайских ВВС, организации отпора японским агрессорам. Китайская авиация, как боевая сила, к концу 1937 года утратила свою роль. Японские бомбардировщики разбойничали в небе Китая, по существу, безнаказанно.
От бомбардировок особенно страдали крупные города. Скученность там была ужасная, от зажигательных бомб возникали многочисленные пожары, и люди в огне гибли тысячами. Японская авиация буквально деморализовала население и войска на поле боя, а защитить их с воздуха было нечем. Эти жертвы в ходе войны могли быть больше, если бы Советский Союз не протянул по-братски своему дальневосточному соседу руку помощи. Советские летчики-добровольцы, прибывшие в Китай в конце 1937 года, резко изменили положение. У китайского народа появился в воздухе не только надежный щит, но и разящий меч.
Помимо этого Советское правительство оказало Китаю огромную материальную и моральную помощь, предоставив без всяких политических условий кредит, вооружение и т. д. Достаточно сказать, что только в первые годы войны Китай получил из Советского Союза 885 самолетов.
"Помощь Советского Союза Китаю, - как отмечал маршал Фэн Юйсян, - не ограничилась только материальной и моральной сторонами. Советский Союз помогал нам кровью и жизнью своих людей".
Тот факт, что Советский Союз помогал Китаю в борьбе с врагом кровью и жизнью своих людей, лучше всего можем подтвердить мы, летчики-добровольцы.
В парке "Освобождение" в г. Ухань был сооружен обелиск в честь советских летчиков-добровольцев, спасших этот многомиллионный город от полного разрушения. на обелиске была высечена надпись: "Память о советских летчиках будет вечно жить в сердцах китайского парода. Пусть этот благодатный дух пролетарского интернационализма, присущий рабочему классу, всегда развивает и укрепляет братскую нерушимую дружбу китайского и советского народов".
Не знаю, сохранили ли нынешние пекинские руководители этот памятник, но в то время он напоминал китайцам о бескорыстии советских людей, пришедших им на помощь в тяжелую годину.
Первая группа советских летчиков-добровольцев, как я уже говорил, прибыла в Китай на своих самолетах в ноябре 1937 года. Истребители И-16 в составе 23 машин под командованием капитана Г. М. Прокофьева обосновались на нанкинских аэродромах. Здесь же приземлились 20 бомбардировщиков типа "СБ", возглавляемые Кидалинским. А чуть позже на аэродроме Ханькоу приземлился отряд в составе 31 бомбардировщика, которым довелось командовать мне. Наша помощь авиацией Китаю все время наращивалась. Несколько позже привел более тридцати самолетов-истребителей участник боев в Испании Георгий Захаров, за ним прилетели со своими группами Большаков и Зингаев.
Летчикам-истребителям, приземлившимся первыми на аэродромах Нанкина, довелось с ходу вступить в бой с японскими бомбардировщиками. Это как раз совпало со временем, когда они намеревались бомбить город. В том бою отличились многие наши товарищи. Нам рассказывали о них. Это Шубин, Ковригин, Самонин, Музыкин, Беспалов и другие. В первом же воздушном бою советские летчики сбили один японский истребитель И-96, а чуть позже еще трех воздушных разведчиков.
Наши потери тогда тоже оказались немалыми. Мы недосчитались трех самолетов. Понять это не трудно. Советские летчики боевого опыта пока не имели, тактику врага не знали, с обстановкой освоиться не успели.
На следующий день налет повторился, только удар свой японцы нацелили уже на наш аэродром. На этот раз бомбардировщики шли на высоте 5 тысяч метров, зная, что им будет оказано противодействие. Бомбы они сбросили, но те, упав в болото, никакого ущерба аэродрому не причинили. В бою японцы потеряли два самолета, три наших машины получили повреждения от осколков.
Японцы усиленно осаждали нанкинский аэродром. Советским летчикам-истребителям нередко приходилось подниматься по тревоге три-четыре раза в день. Чтобы избежать лишних потерь, китайское командование предложило нам перевести истребительную группу на запасной аэродром, находившийся западнее города. И вот только наши самолеты приземлились на новом месте вдруг налет. Эскадрилья японских истребителей появилась на малой высоте и, не встречая сопротивления, начала обстреливать из пулеметов самолетные стоянки.
Но налет особого ущерба не принес. Незначительные повреждения получили только два самолета. Невольно напрашивался вывод: видимо, японские летчики не умели вести огонь по наземным целям.
Первые бои с японской авиацией послужили для советских летчиков хорошей школой. Выяснилось, в частности, что наши летчики, не зная тактических возможностей японского истребителя И-96, пытались вести с ним бой на виражах, не в меру применяя такую пилотажную фигуру, как переворот. Маневр осуществлялся на малых высотах.
Кое-кто из летчиков использовал даже петлю, чем подставлял себя под удар противника. Не было отработано и взаимодействие. Ведомый, строго выдерживая дистанцию и интервал, держался очень близко к ведущему и забывал следить за задней полусферой. Японцы этим пользовались, подходили иной раз незамеченными и сзади открывали по нашим самолетам огонь.
Неотработанной оказалась у нас и взаимная поддержка в бою. Каждый истребитель дрался с врагом в одиночку, мало думая о том, что исход любого боя зависит прежде всего от дружных, согласованных коллективных усилий.
Все эти просчеты, которые имели место на первых порах, понять нетрудно. Советские летчики только-только начинали "примеряться" к противнику и не могли за несколько дней приобрести нужные боевые навыки.
Когда на аэродромах Наньчана и Ханькоу обосновалась советская бомбардировочная авиация, истребителей перебросили для прикрытия этих баз с воздуха. С того времени и истребителям, и бомбардировщикам вместе жить, как говорится, стало веселее.
В дневных налетах противник терял от огня наших истребителей немало самолетов. Это-то и вынудило японцев летать в основном ночью. Наше командование в связи с этим приняло соответствующие меры. С наступлением темноты самолеты отводились за 100-150 метров от границы аэродрома и размещались не ближе, чем в двухстах метрах друг от друга. Это для того, чтобы одной бомбой не могли быть выведены из строя сразу два самолета. А на рассвете боевые машины снова занимали такие места, откуда удобнее было взлетать. Китайцы помогли соорудить капониры, обложив места стоянок самолетов мешками с песком.
Война научила нас жить и работать по-фронтовому. На аэродромах появились убежища, запасы горючего стали располагать далеко от рабочей площади аэродрома, все ремонтные работы проводились, как правило, в ночное время. Летчики и техники приспособились быстро выводить самолеты из-под удара, ликвидировать последствия бомбардировок. В этом нам усердно помогали жители близко расположенных китайских поселений.
В один из непогожих дней на аэродром, где мы базировались, японцы совершили воздушный налет. Несколько бомб разорвалось на покрытой гравием и хорошо утрамбованной взлетно-посадочной полосе. Прошло полчаса - не более. Видим, с корзинами на коромыслах и лопатами в руках к аэродрому спешат тысячи китайцев. Буквально через несколько минут воронок как не бывало. Их быстро засыпали и утрамбовали.
Когда мы прибыли, нас не всегда вовремя оповещали о появлении вражеских самолетов. А службу оповещения несли китайцы. Военное командование приняло решительные меры. Если кто-либо из дежуривших на посту наблюдения пропускал вражеские самолеты незамеченными или опаздывал вовремя сообщить о них, ему без суда и следствия отрубали голову. Эти строгие, драконовские меры возымели свое действие. Сеть постов ПВО стала работать безупречно. Мы узнавали о появлении противника за полтора-два часа до подхода его самолетов к цели.
"Тимбо!" (Тревога!) объявлялась сиреной за 30- 40 минут до приближения самолетов. Кроме того, над командным пунктом аэродрома взвивался черный флаг. Летчики занимали места в самолетах. Следом подавался прерывистый сигнал-сирена, а вместо черного на флагштоке появлялось красное полотнище, и самолеты уходили в воздух. Направление, откуда ожидался противник, обозначалось на земле условной стрелой из материи.
* * *
18 февраля 1938 года японские бомбардировщики под прикрытием истребителей пытались прорваться к Ухани - крупнейшему промышленному центру Китая, узлу дорог. На их пути встал истребительный заслон. Разыгралось ожесточенное воздушное сражение. Когда оно закончилось, на земле пылало двенадцать костров. Горели сбитые японские самолеты. Это была внушительная победа советских летчиков-добровольцев. Такого количества самолетов за один бой японцы еще не теряли.
Радостью и гордостью осветились лица наших летчиков. Они обнимались, поздравляли друг друга. В этом бою отличились Папюшкин, Селезнев, Иван Пунтус, Демидов, Ремизов, Жукоцкий, Казаченко, Конев, Вешкин, Папин, Сергей Смирнов, Хлястич и другие.
Японцы поняли, что с советскими летчиками-истребителями шутки плохи, и более двух месяцев к городу приблизиться не решались. И только 29 апреля, собрав группу из 54 бомбардировщиков, под прикрытием такого же количества истребителей они отважились взять реванш. Но финал получился опять-таки не в пользу японцев. На этот раз в ожесточенном бою советские истребители отправили на землю 21 вражеский самолет. Из наших на базу не вернулись пять летчиков.
И снова наступила продолжительная пауза. Но враг не смирился с поражением. Через месяц японские летчики в третий раз решают попытать боевое счастье на этом направлении, но оно им опять не улыбнулось. Над Уханью японцы потеряли 14 машин.
Возникает вопрос: почему японцы, имея хорошие по тому времени самолеты и подготовленный летный состав, несли тем не менее от наших истребителей большие потери?
Объясняется это, на мой взгляд, двумя причинами. Первая из них состоит в условиях базирования. Японцам приходилось летать на полный радиус, так как их аэродромы находились далеко от линии фронта. Истребители, имевшие задачей прикрывать бомбардировщиков, были в какой-то мере скованы в маневре.
Мы же в этом отношении находились в более выгодных условиях. Наши истребители, как правило, вели воздушные бои в районе своего аэродрома, имели большой запас горючего, могли повторять атаки многократно, преследовать противника, когда он уходил от цели.
Вторая причина состоит в боевой выучке и волевых качествах наших летчиков. Из числа добровольцев направляли в Китай наиболее искусных воздушных бойцов, людей смелых и решительных, преданных своей Родине, верных интернациональному долгу, преимущественно коммунистов. Эти люди готовы были скорее погибнуть, нежели запятнать свое имя трусостью. Доверие Родины они ставили превыше всего. К этому нужно добавить, что наши самолеты были не хуже, а по некоторым показателям даже лучше японских.
Эти обстоятельства понимало и японское командование, но изменить их в свою пользу не могло. Любопытен такой факт. В феврале 1938 года японские летчики сбросили на аэродром Лоянь вымпел с запиской: "Вы храбро дрались вчера. Приглашаем вас на наш аэродром", давая этим понять, что дома, мол, и стены помогают.
Мы, летчики-бомбардировщики, от души радовались боевым успехам своих друзей-истребителей и старались не остаться перед ними в долгу. Несколько раз группы наших бомбардировщиков совершали налеты на корабли противника, плавающие по р. Янцзы, бомбили железнодорожные узлы, на которых замечалось скопление вражеских эшелонов.
Ходили мы без прикрытия. Истребители нужны были для отражения воздушных налетов на китайские города. Кроме того, наши СБ в скорости превосходили японские истребители, и встреч с ними экипажи не опасались. На самолетах стояло мощное бортовое вооружение, и мы с успехом могли отражать нападение сами, а уж если заставляла нужда, могли за счет скорости и оторваться от противника. Эти обстоятельства создавали у экипажей полную уверенность в благополучном исходе каждого полета, вдохновляли их на подвиги. Как мы гордились тогда замечательной техникой, созданной умом и трудом советских ученых, конструкторов, рабочего класса!
Как-то вечером представитель китайского командования полковник Чжан пригласил меня к себе и через переводчика сообщил:
- На одном из аэродромов Нанкина базируются японские самолеты. Сегодня там приземлилась еще группа бомбардировщиков. Не исключено, японцы что-то замышляют. Возможен удар по аэродрому Ханькоу.
Офицер достал карту, расстелил ее перед собой.
- Расстояние от Ханькоу до Нанкина примерно 450 километров. Можете туда долететь? - спросил он.
- Конечно, можем, - заверил я.
- В таком случае готовьтесь.
Связываюсь по телефону с нашим военным советником, излагаю ему просьбу китайского командования. Дратвин одобрил замысел, предупредив при этом:
- Учтите, японцы на том аэродроме установили зенитки.
Свой план мы постарались сохранить в тайне. Расчет сводился на внезапность удара. На аэродроме велась обычная, не вызывающая никакого подозрения работа. Экипажи занимались в классах. Словом, жизнь шла своим чередом.
Я разыскал китайского инженера Вана, который ведал средствами обеспечения - горючим, бомбовооружением, патронами и т. д. Инженер, как всегда, был немножко навеселе и про себя ругал на чем свет стоит начальство: не подвезли то, не дали вовремя другое. От местного начальства дошел до самого генералиссимуса Чан Кай-ши и, не стесняясь нашего присутствия, обозвал его сволочью.
И были на это свои причины. Положение на фронтах становилось все хуже и хуже, и Вана, как и любого истинного патриота, это немало беспокоило: ведь японцы продвинулись к самому сердцу его родины.
К нам он проникся полным доверием и потому не стеснялся в выражениях. Мы его по-русски называли Иваном, и это ему, видимо, очень нравилось.