— Доброе утро, Николай, — здороваюсь с охранником, тот кивает мне в ответ. — Я звонила Захару, но он недоступен, не знаешь, где он?
Мужчина пожимает плечами и открывает передо мной дверь автомобиля. Какой-то он сегодня молчаливый.
— Странно, — сажусь в машину и снова набираю номер Лазарева. За всё время, что я его знаю, телефон Захара всегда был доступен, как и сам Захар. В любое время дня и ночи.
В душу закрадывается тревога. Это же не связано с тем, что я подписала доверенность на его имя? Но тут же отметаю все сомнения. Захар не такой. Он добрый, хороший человек. Сколько раз он поддерживал меня и утирал слёзы. Сколько раз держал мою руку в своей, когда я падала в пропасть. А ведь за это ему никто не платил. А что, если с ним что-то случилось? Такое ведь возможно. Елисеев всё ещё не найден.
— Ладно. Может, просто занят. Поехали в салон красоты.
Охранник кивает, заводит мотор и плавно трогается с места. Откидываюсь на подголовник и закрываю глаза. Мне хочется плакать. Выть хочется. Всё время. Каждый день, час, минуту.
Но я упрямо иду вперёд, продираюсь сквозь истерики маленькой, несчастной Насти, которая бьётся в моём сердце и кричит так громко, что заглушает все остальные мысли. Я пытаюсь выжить, выбраться из этой ямы, но не вижу смысла. Лишь маленькая, совсем крохотная надежда не даёт опустить руки и поплыть по течению. Надежда, что однажды я проснусь, и всё будет, как прежде.
Мы выезжаем на главную дорогу, но я замечаю, что едем не в ту сторону. Вопросительно смотрю на водителя, а тот бросает на меня взгляд в зеркало заднего вида. На мою реакцию смотрит. То бишь, он не ошибся, не случайно выехал не на ту полосу.
— Николай? В чём дело?
Он не отвечает. Снова возвращает свой взгляд на дорогу и набирает скорость. А я отчётливо понимаю, что сейчас происходит что-то очень плохое.
— Куда мы едем? — спрашиваю бесцветным тоном, прижимаю руку к груди в попытке удержать испуганное сердце. — Слышишь меня? Отвечай же! Куда везёшь?
Истерить и выпрыгивать на ходу из машины не имело смысла, поэтому я вжимаюсь в спинку сидения и молча жду. Удивляюсь, когда подъезжаем к главному входу в офис и оторопело смотрю на Николая.
— Приехали, — объявляет он. — Идите внутрь, Анастасия Ивановна.
Больше ни о чём его не расспрашиваю, выхожу из машины и медленно иду к крыльцу. Здесь явно что-то не так, но что — понять пока не могу. Присматриваюсь к охранникам у входа, и отчего-то накрывает дежавю. Эти люди… Это же охранники Самира! Те, что работали, когда он был жив. Но как они здесь снова оказались? Захар принял обратно?
Они не смотрят на меня. Ни один не поднял головы. Молча пропускают в здание, и я захожу в лифт. На автомате нажимаю кнопку и почему-то сжимаюсь внутренне, когда створки лифта разъезжаются в стороны.
В офисе происходит что-то дико странное. Все на своих местах. Но не те, кого уже я взяла на работу, а те, которые уволились… Те, что работали у Самира. Все до единого. Я помню их лица, помню, как они массово увольнялись. Как Захару удалось их убедить вернуться?
Дверь в мой кабинет приоткрыта, и я медленно шагаю туда. Ведь я точно знаю, что она должна быть заперта. Впрочем, это может быть Лазарев.
Да, скорей всего он. Больше некому.
Прохожу мимо заплаканной секретарши и рядом с ней вижу другую. Ту женщину, что работала у Самира. На столе коробка с вещами. Я останавливаюсь, пару секунд наблюдаю за ними.
— Что здесь происходит?
Обе женщины выравниваются по струнке и опять-таки молчат. Внимание всего офиса обращено на меня, но никто не произносит и слова, а мне всё происходящее начинает казаться каким-то дурацким сном. Сейчас я зайду в кабинет, а там меня ждёт Самир. Ну, точно бред.
Раздражённо выдыхаю и, толкнув дверь, захожу. В кресле кто-то сидит, но пока он спиной ко мне, я не могу разглядеть лица.
— Захар? Что происходит? Как ты вернул всех этих людей? И почему у входа… — окончание фразы глохнет у меня в горле, а язык прилипает к нёбу. Потому что кресло резко поворачивается, и я вижу его… Не Лазарева, нет.
Самира.
— Это сон, — шепчу вмиг пересохшими губами, а голос походит на скрип двери со старыми петлями. — Сон… — остервенело тру глаза, лицо, почти царапаю ногтями, но видение не исчезает. Его образ не испаряется, как обычно бывает в моих снах.
Он смотрит на меня своими светло-карими глазами, и мне становится больно от этого взгляда. Будто всё тело начинает кровоточить.
«Самира Камаловича больше нет!» — звучит в голове мой собственный голос. Звучит противно, визгливо. Тут же в сознание врываются картинки, где Захар меня целует прямо на улице, а затем обнимает. И как сейчас я вижу тёмную машину со слегка приоткрытым окном, а потом она срывается с места и исчезает за поворотом. Следующий кадр — наша с Захаром свадьба. Мне и тогда казалось, что кто-то следит за нами. Я думала, что это муки совести меня путают и истязают. Но нет. Теперь всё, будто в пазл складывается.
Странно… Почему я думаю об этом сейчас? Почему не бегу к Самиру, чтобы потрогать его и убедиться в том, что он нереален. Что это всего лишь очередной сон.
Почему смотрю в его глаза и не могу произнести ни слова? Может, потому что это не сон? Это реальность? Или я сошла с ума и смотрю сейчас в глаза не Самиру, а кому-то другому?
Я оседаю на пол. Опускаюсь на колени, но взгляд от него не отрываю. Цепляюсь за эту галлюцинацию, кладу ладони на пол. Пол холодный… Почему я это всё чувствую? Во сне ведь так не бывает.
Самир поднимается с кресла и, взяв трость, идёт ко мне. Почему трость? Почему он так сильно хромает?
Я разглядываю его в полный рост. Всё такой же высокий, угрожающе большой. Особенно сейчас, когда я перед ним на коленях. На его лице появились мелкие шрамы, и их почти уже не видно. Белый пиджак, чёрные, идеально наглаженные брюки. И огонь в глазах, но не тот, что прежде… Не такой, с каким он смотрел на меня тогда. Сейчас там ненависть полыхает. Я даже вижу на дне его зрачков языки пламени, что пожирают меня.
— Ты… жив? — выдыхаю, царапая ногтями пол и, кажется, один ломаю.
— А ты? Ты жива, Настя? Как тебе жилось без меня? Не скучала?
Немо открываю рот, сглатываю. Закрываю глаза и мотаю головой.
— Не может быть… Ты не настоящий. Мне просто чудится.
— О нет, Настенька. К твоему огромному сожалению, я очень даже реален, — он стоит надо мной, а я смотрю на его блестящие ботинки.
— Не может быть… Не может. Я же видела, как ты погиб. Я всё видела, — чувствую, как меня раскачивает со стороны в сторону, закрываю глаза. — Я видела…
— И, наверное, очень обрадовалась этому, да? Ещё бы. Свободу получила, бизнес-леди стала. Замуж за того, кого хотела, вышла. Да?
Поднимаю голову вверх, чувствую, как по щекам скатываются слёзы. Не могу произнести его имя. Немо открываю рот и шумно втягиваю в себя воздух. Горло будто стальными щупальцами сжали, а глаза слепнут от влаги. Мотаю головой, с трудом поднимаюсь.
— Я думал, что смогу оттянуть твою казнь. Но сейчас я смотрю в твои глаза, Анастасия, и понимаю, что там нет для меня надежды. Ты предала меня.
— Ты… Ты-ы-ы, — хватаю его за лацканы пиджака, цепляюсь пальцами до боли. — Ты бросил! Бросил! — сипло, задыхаясь. Я трясу его, раздираю его одежду в клочья и хриплю, как раненое животное. — Что ты сделал, Самир?! Что же ты сделал?!
Он с силой отдирает от себя мои руки, толкает к стене и я, ударившись спиной, затихаю. На его лице презрительная гримаса, а рука тянется за спину. Вытаскивает чёрный пистолет, и в то же мгновение звучит оглушающий выстрел. Перед глазами всё меркнет, я заваливаюсь на пол, а последнее, что вижу, — его ботинки с острыми носками…
***
Прошёлся по новому кабинету, огляделся вокруг. Будто чужое всё. Стены, мебель. Всё пустое, без души. Из окна можно увидеть море, но и это не доставляет удовольствия. Он будто до сих пор в коме. И ощущений никаких. Без неё жизнь не имеет вкуса и запаха.
— Вам всё нравится, Самир Камалович? — прозвучал за спиной голос помощника.
— Нравится. Новый дом, новая жизнь. Всё так, как и должно быть. Ну, почти. Какие новости, Карам? Нашли Лазарева?
— Нет, Самир Камалович. Вчера с утра вышел из дома и будто испарился. Такое ощущение, что он знал о слежке. На кольце оторвался от наших ребят и исчез. Мы выяснили, что он сменил машину на заправке. В общем, судя по всему, был готов. В любом случае, из страны уехать не сможет. Найдём. Зато есть новости по Светлане. Наш человек вышел с ней на связь. Оказывается, мать Светланы была права. Елисеев удерживает девушку силой. Скорей всего, ребёнком шантажирует. Нам не удалось увидеть девочку, но Светлана сказала нашему человеку, что это ваша дочь. Она просит о помощи, Самир Камалович.
Устало потёр глаза, выдохнул.
Дочь, значит. У него есть и сын, и дочь. Света, конечно, могла и соврать, чтобы вытащил её из рук Елисеева. А могла и правду сказать. Он теперь уже с трудом различает, где правда, а где ложь. Тогда он успокоил свою совесть липовым тестом ДНК, но теперь всё изменилось. Кардинально.
— Мой сын?
Карам мотнул головой.
— Тут всё намного сложнее, Самир Камалович. Мы пока не смогли найти ни одного следа. Не за что зацепиться. Ни один из медперсонала не смог ничего сказать. Мы допросили всех, просмотрели камеры видеонаблюдения с того дня по нескольку раз, но…
— Меня не волнуют твои отмазки, Карам. Ты найдёшь моего сына. Найдёшь, а то я тебя потеряю. Всё ясно? Насчёт Светланы… Пусть человек всё подготовит и выведет её оттуда вместе с дочкой. Потом возьмёте Елисеева.
Разблокировав мобильный, нажал на красную кнопку. Настя всё ещё спала. Белые локоны разметались по подушке, а ресницы слегка подрагивают. Он так и не смог. Не смог её убить. Вчера он пришёл в офис именно с этой целью. Наказать её. Лишить всего, в том числе и жизни. Но не смог. В последний момент выстрелил мимо. Не хватило духу убить мать своего сына. Пусть эта тварь и предала, и бросила сына. Но отнять её жизнь не вышло. Показалось чем-то кощунственным.
Он купил этот дом для себя. Но понял, что не сможет жить в нём без неё. Не сможет. Всё ещё не угас огонь внутри. И когда он найдёт своего сына, она станет матерью. Даже если не захочет. Даже если будет против. Он заставит её. Или убьёт. Никому другому эта женщина не достанется.
***
Горечь во рту и тяжесть в голове заставили поморщиться. Застонав, открыла глаза, поплывшим взглядом уставилась в потолок. Помещение чужое. Я не бывала здесь раньше.
Повернула голову в сторону и обомлела. Я, и правда, в чужом доме. И как последний рубеж перед сумасшествием — воспоминания с прошедшего утра. Или уже дня? Сколько я здесь? Самир мне не почудился? А тот выстрел? Он ведь направил оружие на меня. Прямо в голову.
Поднялась с третьей попытки и, схватившись за тумбочку, впилась в неё пальцами. На мне светло-синяя пижама и больше ничего. Даже белья под ней нет. А рядом с кроватью тапочки стоят. Точно такие, как были, ещё когда мы с Самиром жили вместе.
Что это за маразм? Что за бред?
Я должна посмотреть, должна убедиться, что мне не привиделось. Я же видела его, слышала его голос. Я чувствовала его запах. Это не могло быть сном. И тот факт, что я сейчас не в больнице, а в чужом доме — ещё одно тому доказательство.
Дверь была не заперта и я, повернув ручку, вышла в коридор. Вокруг пусто, и от моих шагов разносится эхо. Такое ощущение, будто здесь раньше никто не жил. Пахнет древесиной и краской, свежий паркет. Новый дом, значит.
Вдали, где-то под лестницей, слышу чьи-то шаги. И замираю. Я узнаю эту походку из миллиона походок. И хоть к звуку шагов прибавился стук трости, я всё равно знаю, кто идёт.
Закрываю глаза, считаю до десяти и открываю… Самир поднимается по лестнице, и я отчётливо вижу его лицо. Тело начинает дрожать, а стук в висках оглушает настолько, что становится больно ушам.
Это не сон. Он жив. Он здесь. Приближается ко мне и, остановившись в полуметре, холодно усмехается.
— Добрый вечер, Анастасия. Как спалось на новом месте?
— Ты жив, — повторяю приглушённым голосом, и тело будто в ступор впадает. Внутри меня буря и истерика, но внешне я похожу на камень. Даже пальцы немеют.
Не сон. Не галлюцинация. Всё это настоящее, как и мой муж, которого я столько времени считала погибшим, а сейчас он стоит рядом, и я даже ощущаю его запах. Тот самый запах, подделать который невозможно. Можно воссоздать внешность, стиль, походку. Но не запах.
Самир обходит меня дугой, так, словно боится прикоснуться. На его лице нечитаемая маска, но глаза горят тем же огнём, что и чуть ранее. Я понимаю, что происходит. Знаю, о чём он думает. Считает, что я предала его. Я полностью осознаю, как выглядит для него моё замужество и тот факт, что сразу после гибели моей семьи я села в кресло Самира и делала вид, что со мной и моей жизнью всё в порядке. И доказывать сейчас что-либо не имеет смысла. Он не станет слушать. Не поймёт и не поверит. Только я одна знаю, какой огонь сжигает мою душу. Сколько слёз я не пролила, спрятала их в себе, задавила эту боль, чтобы она не выплеснулась и не затопила всё вокруг кипящей лавой.
— Зачем я здесь? Что ты собираешься делать со мной? И почему не убил вчера? — мой голос звучит твёрдо — на это ушли месяцы тренировок. Но в животе всё сжимается от страха и предчувствия чего-то нехорошего. Потому что я сейчас не узнаю его. Его — того, кого так сильно полюбила. Передо мной злобный, изувеченный незнакомец. Это не мой Самир. Даже не тот, что уже однажды расставался со мной. Тогда я видела свою надежду в его глазах. Теперь же не вижу там ничего. Лишь мрак и чёрное пламя.
— Ты будешь жить здесь. В моём доме. Я не убил тебя, да. Собирался, но не убил. Не потому, что пожалел. Ты так легко не избавишься от меня. Это было бы слишком просто. Ты не заслужила избавления.
Меня покачнуло, но Самир не протянул руку. Посмотрел равнодушным, ледяным взглядом и сделал шаг назад. Облокотившись о стену, выдохнула.
— Нужно было убить.
Несколько нескончаемо долгих минут он сканирует меня своим взглядом, а потом всё же приближается. Склоняет голову, и в этот момент я вижу его лицо, искажённое ненавистью.
— Я всё понимаю, Настя. Могу принять даже то, что ты вышла замуж за другого. Но сын… Мой сын? Как ты могла так поступить с моим ребёнком? Со своим ребёнком, Настя!
Что-то взрывается в голове, и мой взор застилает красная пелена. От кончиков пальцев до грудной клетки лёгким покалыванием в мгновение ока разносится ярость. Она такая чёрная и густая, что забивается в горло и лёгкие.
Я отталкиваюсь от стены и подхожу к нему вплотную.
— Я не виновата в том, что произошло, Самир. Ты виноват. Это всё из-за тебя. Слышишь? Ты виноват. Ты бросил нас. Оставил. И теперь тебя для меня не существует. Ты погиб тогда на моих глазах. Мой муж Самир погиб. Его нет больше. А тебя я не знаю.
Он ничего не говорит. Пару мгновений осматривает меня с головы до ног, а после, когда я не выдерживаю и отворачиваюсь, склоняется к моему уху. Сначала кажется, что он принюхивается к моим волосам, но это не так. Он просто пытается запугать. Только во мне горит огонь, который не погасить страхом. Ничем не погасить. Я чувствую, что скоро взорвусь.
— Ты останешься здесь до тех пор, пока я не решу иначе. Дом в твоём распоряжении. Но не чувствуй себя как дома. У тебя больше нет дома. Здесь ты будешь в роли няньки, не более.
Пока слова Самира доходят до меня, он удаляется, спускается вниз по лестнице. Я бросаюсь к перилам и заторможено смотрю ему в спину.
Что он только что сказал? Нянька? Какая ещё нахрен нянька?
Отчего-то сжимается сердце. Снова перед глазами тот день, когда я лишилась своего малыша. Закрываю глаза, и горло сдавливает спазмом. Сжимаю кулаки.
Не поддамся. Не стану крайней и не позволю ему обвинять меня. Это он всему виной. Человек, исковеркавший мою жизнь. Человек, чью гибель я уже однажды пережила. Тот, о возвращении которого грезила по ночам. Теперь же… Теперь я ненавижу его.