Самир
Увидев сына, сразу же его узнал. Не мог не узнать. Хотя, честно говоря, после сомнений Насти и сам пропустил подобную мысль. Но взгляд мелкого отверг любые опасения. Его сын. Его!
Он смотрел на отца глазами матери и, кажется, даже улыбался, а Самир подумал, что испытывает это уже во второй раз. Впервые, когда взял на руки дочь. И теперь вот… Эти чувства невозможно описать словами. Невозможно воссоздать искусственно. Ты осознаёшь вдруг, что больше твоя жизнь тебе не принадлежит. Она теперь в этих маленьких ладошках. В этих глазах, что напоминают ему космос.
Глядя на Настю, мысленно снова переживал всё, что случилось с ними за последние месяцы, и ненавидел себя, насколько возможно ненавидеть вообще кого-либо.
Выпускать сына из рук не хотелось, но он должен Насте. Должен столько, что не сможет расплатиться и за годы.
Посадил её с сыном в машину, сам вернулся обратно. Пора воздать всем по заслугам их. Сабуров всегда возвращает долги.
Алима сидела на стуле, с пристёгнутыми наручниками запястьями и, опустив голову, тихо подвывала. Когда скрипнула дверь, вскинула на Самира взгляд, и лицо с потёками косметики скривилось в мученической гримасе.
— Ты жив… Мой любимый… Я знала. Знала, что ты жив. Посмотри, что они со мной сделали, — запричитала сбивчиво. — Глянь только. Они нашего сыночка забрали! Представляешь? — и зашипела, склонившись корпусом вперёд, насколько позволяла поза. — Они злые, мерзкие! Они говорили мне, что это не мой сын! Но ты ведь знаешь! Ты помнишь, как мы любили друг друга? Помнишь? Ты пришёл меня спасти, любимый? Спаси же! Верни нашего сыночка!
Самир перевёл удивлённый взгляд на одного из тех, кто сопровождал Алиму.
— Она всю дорогу так себя вела.
Сабуров хмыкнул, оскалившись в презрительной ухмылке.
— Думаешь, если прикинешься чокнутой, я тебя пожалею? Не угадала. Мне плевать. Даже если это правда, и ты окончательно рехнулась.
Наверное, во всём мире не существовало человека, которого он ненавидел бы сильнее, чем эту суку. Даже Лазарев с Елисеевым занимали в списке врагов не первое место.
— Я знаю, — она растянула губы в абсолютно сумасшедшей, неадекватной улыбке, часто закивала. — Знаю, почему ты так говоришь! Это всё из-за них, да? Они и тебе угрожали? Они забрали тебя у меня! И сыночка нашего забрали!
Кивнул сопровождающему, тот приблизился.
— Вывези её куда-нибудь за город. Там всё сделаешь. Я хочу, чтобы её никто никогда не нашёл. Ты всё понял?
Дверь позади кто-то резко толкнул, в комнату влетел отец и, оценив обстановку, тяжело привалился к стене.
— Успел… — выдохнул с сипением. — Слава Всевышнему, успел.
— Что ты здесь делаешь, отец?
— А ты как думаешь?! — гневно воскликнул старик. — Она моя дочь!
— И что? Теперь она может не отвечать за то, что сделала? Ты хоть понимаешь, что она натворила?! Она моего сына украла! А моя жена думала, что родила мёртвого ребёнка! По-твоему, я прощу такое? Ты сам что сделал бы на моём месте?!
— Нет, Самир! Нет! Нельзя, сынок! Не поступай так со мной. Я знаю обо всём. Знаю, что мои сын и дочь делали с тобой в детстве. Знаю, что совершила Алима. Мне так жаль, что тебе пришлось всё это пережить. Я прошу прощенья у тебя за каждую минуту унижения и боли, через которые ты прошёл, будучи ребёнком. Я прошу прощения за то, что моя дочь сделала тебе и твоей жене. За внука прошу прощения. Я слишком поздно обо всём узнал, Самир. Мне так жаль, сынок, так жаль, — в глазах старика заблестели слёзы. — Знаю, что мне нет прощения, но осмелюсь просить тебя… Не убивай её. Ты убьёшь не её, ты убьёшь меня, Самир, — обессилено облокотившись на стену, склонил голову. — Я виноват. Во всём моя вина. Накажи меня, если тебе это так необходимо. Мою дочь пощади, она… У неё шизофрения, сын. С детства ещё. Она долгое время не принимала лекарства… Я, дурак, поверил, что с ней всё нормально, думал, так повлияла беременность. Прости меня, сын. Прости, — наверное, впервые в жизни Самир видел, как плачет отец. Жестокий, беспринципный подонок, которого не трогали ничьи слёзы, сам теперь выл от беспомощности.
— Вот как? Прощения ты просишь? А за мою мать? За неё ты тоже просишь у меня прощения? За то, что отнял её у меня? За то, что позволил своим ублюдочным детям называть её шлюхой? За то, что сам так называл её? За все унижения, через которые она прошла в твоём доме? За это ты тоже просишь прощения?
Старик склонил голову, обречённо вздохнул.
— И за это тоже. Я виноват. Я не смог простить ей измену. Тебя вот принял, а тот факт, что ты родился от другого, — нет. Не смог я, сын. Вот здесь всё полыхало! — постучав себя по груди, поднял на Самира глаза. — Горело здесь всё! Я же любил её! Так любил, что готов был жизнь за неё отдать! А она с другом моим…
— Но ты же отомстил! Ты убил моего отца! Чего ещё? За что ты загубил мою мать?! — с рёвом обрушил кулак на стену, и на пол посыпалась штукатурка. — Почему ты не прогнал нас?! Почему не вышвырнул за ворота своего дома?! Если мы напоминали тебе о позоре и предательстве?! Почему, отец?! — сорвался на хрип, в глазах защипало, а в висках яростно застучал пульс.
Старик горестно усмехнулся, положил свою руку Самиру на плечо.
— А ведь ты даже сейчас называешь меня отцом. Потому что я и есть твой отец. Не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. Я не смог дать тебе нормальное, счастливое детство. Ты был изгоем в собственной семье… Но я отдал тебе весь бизнес, всё, что имел. Не тем, кто родные мне по крови. Пусть деньги ничто по сравнению с тем, в каком аду ты вырос. Но я хотя бы попытался всё исправить. А ты? Что делаешь ты, Самир? Называя меня отцом, собираешься убить мою дочь! Так спокойно отдаёшь приказ своему рабу, будто она не человек! Самир, сынок… Ты думаешь, я не знаю, что случилось с моим старшим сыном? Мм? Думаешь, не знаю, как вы враждовали, и что ты сотворил с ним? Я даже после этого от тебя не отказался. Я оставил тебя в покое, как ты того просил, и горел в своём аду один! А теперь ты хочешь добить меня? Хочешь уничтожить окончательно? Если ты что-то сделаешь с Алимой, тогда у меня не останется никого. Ни одного ребёнка. И тебя сыном больше не назову…
Привалившись к стене, схватился за голову. Сжал пальцами виски до боли, а после выдохнул:
— Так тому и быть, значит.
Теплые пальцы коснулись его руки, осторожно погладили. Распахнув глаза, встретился взглядом с Настей. Она стояла с сыном на руках, крепко прижимала его к себе. Снова заскулила Алима.
— Это она украла нашего ребёнка! Слышишь, любимый?! Это она! — дёрнулась встать, но охранник резко усадил её обратно.
Настя улыбнулась ему, как когда-то давно. В тот день, когда они поженились. Он помнил эту улыбку. Знал, как от неё теплеет внутри. Но никогда уже не ожидал увидеть снова.
— Я знаю, как это нелегко… Прощать. Знаю, как больно это. Потому что сейчас сама через это прохожу. Но я готова. Готова простить тебя. Самир, мы можем всё прекратить. Всю эту боль, обиды, ненависть и желание мстить мы можем выбросить из своей жизни. И если ты хочешь получить прощение, то должен начать с себя. Научись сам прощать. Ты сможешь?
Отец и Настя смотрели на него с надеждой, а он услышал только одно слово. За него и вцепился, хватаясь, удерживаясь на плаву. Одно только её слово…
— Ты готова меня простить?
— Я готова начать всё сначала. С тобой и нашим сыном. Но одна не смогу. Ты должен мне помочь. Ты сам должен встать на этот путь. Я не буду тебя уговаривать пожалеть Алиму или своего папу. Я многого не знаю о ваших отношениях. Но я помню, как ты вынес мне приговор. Видела твои глаза в тот момент, когда ты наставил на меня пистолет. Там не было жизни. Я подумала в тот момент, что и тебя уже нет. Только ненависть осталась… Сегодня я увидела тебя с нашим малышом. Ты всё ещё жив, Самир. В тебе есть ещё душа. И только тебе решать, что будет с нами дальше.
***
Анастасия
Тихо плакала, глядя, как в руках Самира засыпает моё маленькое счастье, и не могла унять ту жгучую, почти невменяемую радость, которая поселилась в сердце. Я снова горела, только теперь уже от нерастраченной материнской любви. Не могла насмотреться на него, не могла надышаться его запахом.
Самир не произнёс ни слова за час езды, лишь иногда склонялся и целовал сына в лобик. Он сделал правильный выбор. Он выбрал нас. И это главное. Об остальном говорить и даже думать не хотелось.
— Я должен кое-что сказать, Насть, — начал вдруг Сабуров, нарушая такую приятную тишину. — Ты знаешь, что у меня были отношения с другой женщиной. Я говорил тебе об этом.
— Со Светой. Я помню, — ответила как можно равнодушнее. Не могу сказать, что эта обида прошла. И боль от такой раны останется надолго. Но я пережила то время. И уже давно простила.
— У нас есть дочь. Моя дочь, — медленно поднимает на меня глаза. — Я хочу, чтобы ты знала об этом.
Я отворачиваюсь к окну, долго смотрю на пробегающие мимо деревья с белоснежными шапками снега. Что я чувствую в этот момент? Не знаю… Быть может, мой разум сейчас затуманен своим счастьем. А может, я не удивляюсь и не впадаю в истерику, потому что ещё тогда, при встрече в парке, поняла, чьего ребёнка носит Светлана. Я тогда отбросила эту мысль, но подозрения они ведь не мимолётны, их не выбросишь из головы.
— Ясно.
— Я хочу, чтобы между нами больше не было недомолвок.
— Как её зовут?
Самир на время замолкает, видимо, ожидал чего-то другого.
— Лиза.
— А нашего сына Алима назвала Самиром. Так, как я хотела назвать, когда думала, что ты погиб.
— Если хочешь, можем поменять.
— Нет. Не хочу.
Замолкаем. Сейчас сложно сформулировать мысль, чтобы объясниться. Да и объяснять, собственно, нечего. Но я всё-таки должна расставить все точки над «i».
— А Света?
— С ней покончено. У нас уже давно ничего нет.
— А другие… У тебя есть другие? Ты в последнее время часто ночевал вне дома, поэтому…
— Нет. У меня нет другой женщины. И никогда не будет. У меня теперь есть семья. И любимая женщина.
Нервно усмехаюсь.
— Оригинальное признание в любви.
— Я не романтик, — отвечает мне улыбкой и, приобняв за талию свободной рукой, притягивает меня к себе.
— Совсем не романтик, — кладу голову на его плечо. — Но нам с сынишкой сойдёт.
— Ну да, — тихо посмеивается. — Не выбрасывать же. Какой-никакой отец.
Наша история началась совсем не так, как бывает в красивых сказках о любви. Мы изначально выбрали не тот путь к счастью, и наши отношения были обречены со дня свадьбы.
Я думала, что больше ничего не вернуть, не склеить заново. Не после всего, что довелось нам пережить и почувствовать. Но взяв на руки сына, поняла, насколько сильно ошибалась. Всё в наших руках. Ну, или почти всё…
— А детская? — спохватилась вдруг, испуганно уставилась на сынулю. — У нас же нет детской!
— Тшшш, — он слегка покачал малыша, а я подумала, что даже не умею быть матерью… Разоралась, ребёнка разбудила. — Всё будет, Насть. У нас всё впереди.
— Да… Впереди. Для начала нужно исправить свои ошибки.
— Ты о чём? — он бережно передал мне сына, достал из кармана сигареты, но тут же их спрятал, не решившись закурить в машине.
— Мне нужно поговорить с тётей. В конце концов, не она виновата в том, что моё детство было таким…
— Это верно. Как ты там сказала? Нам нужно научиться прощать?
Коснулась своей щекой его щеки, улыбнулась, почувствовав, как он зарывается в мои волосы носом.
— Ай, колючий, — хихикнула, отстраняясь. — Знаешь, а я даже не представляла, насколько мы похожи.
— Не щетиной, надеюсь? — смешок утонул у шеи, и кожи коснулись горячие, влажные губы. Малыш на моих руках заагукал, схватился за палец Самира и скривился, явно собираясь заплакать. — Глянь-ка, кажется, наш парень проголодался.
Грусть снова сжала сердце своими цепкими, костлявыми руками. Сколько же всего я пропустила… Его кормила другая женщина. Абсолютно чужая. Качала его перед сном и, возможно, пела колыбельные… И всё из-за наших ошибок. Из-за недомолвок и обид, которые мы взращивали и копили в себе.
— Зачем он это сделал? Почему так поступил с нами?
— Ты про Лазарева? — голос Сабурова мгновенно стал жёстким, исчезли ласкающие слух приятные ноты тепла.
— Да. Я считала его другом…
— Он был собачонкой Елисеева. С последним у нас старые счёты. Когда-то мы сотрудничали, потом он поднялся, стали конкурентами. Ну и Светлана ещё… Лазарев, как оказалось, работал на него.
— Получается, в тот день, когда на тебя совершили покушение…
— Да, — утвердительно кивает. — У меня работали охранники Лазарева. Они всё и устроили. Лазарь не дурак. Он быстро смекнул, что я жив. Для них с Елисеевым моё возвращение значило бы гибель. Поэтому и попытались сбить меня со следа с помощью сына. Можно сказать, наш парень служил их щитом. А до того, как воспользоваться этим щитом, они прятали его у Алимы. Если я окажусь идиотом и не выйду на них, пусть сын останется Алиме, она же, в случае чего, и крайняя. Психопатка же, что с неё взять. А если соберусь их уничтожить, они будут меня шантажировать ребёнком. Ты сделала подарок Лазарю, когда обратилась к нему за помощью. Они собирались раскрошить мой бизнес и по-тихому забрать его из твоих рук. Опять же, после родов, думая, что потеряла ребёнка, ты была не в том состоянии, чтобы догадаться об их намерениях. Ту хакерскую атаку помнишь? Я тогда забрал пару десятков миллионов для вида. Чтобы они не заметили, что мой хакер в это время поменял коды в системе. Мы установили защиту от слива денег и установили слежку за ними. Ты не представляешь, как легко вычислить человека по следу из денег. Когда Елисеев понял, в чём дело, было уже поздно, и им пришлось разбегаться. Крысы гребаные, — прошипел сквозь зубы, и рука на моей талии потяжелела.
— И что теперь? Ты их нашел, а что дальше? — о помиловании этих сволочей я просить, конечно же, не собиралась. Если в случае с Алимой всё неоднозначно, то эти подонки заслужили всё, что с ними произойдёт.
— Не думай об этом. Ты больше не услышишь имена этих ублюдков.
***
Светлана
— Отлично погуляли. Спасибо тебе большое. Знаешь, я так скучала по родным паркам. А мороженое… Ты не представляешь, какое вкусное в России мороженое, — щёки слегка горят от мороза, а сердце до сих пор радостно трепещет в груди. Я уже и позабыла, как оно, вот так просто развлекаться. Лет сто не каталась на каруселях. Лиза тоже была в восторге, то и дело вертелась и попискивала в коляске. Видимо, ей передалось моё хорошее настроение.
— Он тебя обижал? — неожиданно спросил Карам, останавливаясь.
— Что?
— Елисеев. Он обижал тебя?
От одного упоминания имени подонка кожа покрылась «мурашками».
— Почему спрашиваешь? — ответила как можно равнодушнее.
— Хочу знать.
— А если скажу, что обижал, что-то изменится?
Он потупился себе под ноги.
— Нет. Но я больше никому не позволю тебя тронуть. Даже Самиру Камаловичу, не то что там всяким Елисеевым.
Я улыбнулась его прямолинейности.
— И что же ты сделаешь?
Карам вскинул на меня твёрдый, тяжелый взгляд.
— Женюсь на тебе.
Спустя пару минут, когда ко мне снова вернулся дар речи, не удержалась, засмеялась.
— Хорошая шутка. Правда, уже не новая.
Я уже выходила замуж. Пожалуй, достаточно.
— А я не шучу, — ответил без тени улыбки. Смотрит в глаза и, похоже, сам верит в то, что говорит.
— Нам пора возвращаться домой, Карам, — разговор с ним начинал нравиться всё меньше.
Я вообще-то считала, что он гуляет с нами по просьбе Самира. Вряд ли последний поручал ему «подкатывать» ко мне. Я в курсе, что Сабуров не рассматривает меня, как свою женщину, но он ни за что не позволит, чтобы его дочь называла отцом другого мужчину.
— Я тебе не нравлюсь? Не хочешь быть со мной? — он настойчиво преграждает мне путь и как бы невзначай касается локтя. — Скажи, что тебе со мной плохо, и я больше не подойду, не притронусь.
Я опускаю взгляд на дочку, запускаю пальцы в волосы, массирую виски.
— Всё очень сложно, Карам. Дело не во мне и не в тебе.
— А в ком?
— Ты сам знаешь. Я не могу сказать, как мне с тобой… потому что я даже задумываться об этом не имею права.
Он отворачивается, долго глядит куда-то вдаль. А потом произносит то, чего я услышать никак не ожидала.
— Я давно в тебя влюблён. Сначала всё отрицал, не верил. А потом, когда ты исчезла… Я хотел тебя найти. Хотел поехать сам, правда. Но не мог оставить Анастасию. Я был в ответе за неё. Я поклялся Самиру Камаловичу, понимаешь?
— А что с Настей? — резко перебиваю его, потому что то, как прозвучало её имя из его уст, почему-то доставило неприятные ощущения.
— С ней ничего. Она в порядке.
— Ты тоже в неё влюблён? — спрашиваю с долей цинизма.
— Свет, — Карам улыбается, в мгновения ока оказывается рядом. Разглядывает моё раскрасневшееся от мороза лицо и медленно опускается к губам. — Она для меня, как сестра. Я в ответе за её жизнь. Но я в ответе и за твою жизнь. В её случае из-за Самира Камаловича. В твоём…
— А в моём почему? Не по той же разве причине? Тебе же платят за твою работу?
Его эти слова не задевают, лишь смешат. Берёт в свои ладони моё лицо, большими пальцами поглаживает щеки.
— За тебя мне не платят. Эту обязанность я взял на себя по собственной инициативе.
Соврёт та женщина, которая скажет, что ей неприятно услышать подобное признание. Но я уже давно не мечтательница. Я живу в жестоком реале, где нет места инфантильности и пустым надеждам.
— Прости. Но… Ничего не получится. Мы не можем быть вместе. И дело тут не в нас. Просто так встали звёзды.
Убираю его руки и, вцепившись в коляску, трусливо убегаю. Слёзы на морозе быстро застывают, неприятно стягивают кожу, и Лиза начинает капризничать. А я спешу, тороплюсь, убегаю от самой себя, потому что нет другого выхода. Не получится. Нельзя.
— Стой, Света! — Карам ловит меня за локоть, мягко поворачивает к себе. — Я всё решу. Я поговорю с Самиром Камаловичем прямо сегодня. Только дай мне своё согласие. Слово мужчины, ты не пожалеешь об этом. Никогда.
— Моя дочь…
— Она никогда не назовёт меня отцом. В этом ведь проблема? Я буду её дядей.
— Хорошо. Я подумаю, — улыбаюсь уже про себя, уходя с коляской к дому. Не оборачиваюсь, потому что знаю, он идёт за мной. Тот, кого не замечала раньше. Тот, кто был всегда рядом…
Позже, спустя годы, вспоминая этот день и так же прогуливаясь уже с общим сынишкой, будем смеяться над собственной глупостью и моей нерешительностью. Но в одном Карам был прав… Я не пожалею.
КОНЕЦ