Месяц спустя
— Как такое может быть? Зависли все компьютеры и программы. Я даже не могу со своего ноутбука зайти, — спрашиваю молодого парня, но тот беспечно пожимает плечами.
— Хакерская атака, — с умным видом заключает компьютерщик и, почесав затылок, печатает набор каких-то символов. — Думаю, ничего серьёзного, кто-то балуется. Хотя… Как-то мудрёно всё…
— Можно проследить, кто это сделал? — гремит над ним Лазарев, и парень резко выравнивается, напускное спокойствие вмиг исчезает.
— Это никак невозможно. К сожалению. Очень хитро всё продумали. Несколько левых адресов — и обнаружение хакера становится в десятки раз сложнее, а тут их тысячи… Я такого вообще не видел.
— И что там происходит, пока у нас нет доступа? — шипит разъярённый Захар. — Как скоро ты получишь доступ?
— Доступ получу скоро. А вот что там сейчас происходит, трудно понять. Слишком серьёзная атака. Мне нужно ещё пару человек, один не справлюсь. Я с такими атаками ещё дел не имел.
Лазарев приглушённо ругается, кому-то звонит. А я вдруг вспоминаю Анонима. Может, это он? Ведь как-то же ему удалось вычислить мой номер телефона и узнать личную информацию. Ещё и голос Самира так натурально подделал, что я тогда чуть с ума не сошла. До сих не знаю, кто был этот человек и в какие игры он со мной играл. Я почти забыла о нём, но сегодняшнее происшествие напомнило мне… Правда, Аноним — не единственная тёмная лошадка в моей жизни. Есть ещё Алима и её почти верный пёс Тагир со своими криминальными связями. Эти сволочи тоже способны на что угодно. Не зря же они притихли.
А есть ещё и главный мерзавец. Самый сволочной и гадкий из всех. Елисеев — бывший парнёр Самира, он же его убийца. Тварь, которую никак не могут отыскать. Телефон, с которого Светлана звонила своей матери, странным образом исчез из сети, и даже не удалось выяснить, откуда был совершен звонок, а это была единственная зацепка. Однако я не теряю веры в то, что однажды посмотрю этой мрази в глаза и уничтожу его. Сотру с лица земли и я, клянусь, на это способна. Я этого страстно желаю.
— Мать Светланы сказала, что мне угрожает опасность. Может, она предупреждала об этом? — говорю негромко, когда Захар отдаёт кому-то строгие приказы немедленно прислать ему самых толковых компьютерщиков и сбрасывает звонок. С минуту внимательно смотрит на меня.
— Что ж, если действительно он — это будет его последняя ошибка. Я найду эту падаль, где бы он ни прятался. Всю жизнь скрываться не сможет. — Ну что там?! Доступ восстановил? — снова наседает на нашего офисного паренька, и мне становится жаль беднягу. Он всего три недели у нас работает и явно не дотягивает до нужного уровня. Люди, которые работали у Самира, за этот месяц повально пошли на увольнение. Причём по собственному желанию все. Некоторых я просила остаться, но они даже в глаза мне не посмотрели. Будто я пустое место. Будто меня нет. Так, словно я предала Самира, и они не смогли меня простить. Но я этих людей не знала. Как и они меня. Едва ли ушли из-за этого. Скорее всего, просто не смогли свыкнуться с мыслью, что ими теперь командует женщина.
— Есть! Всё готово. Сейчас узнаю, что они здесь делали! — радостно выкрикивает парнишка, а я кисло улыбаюсь в ответ.
Пока он стучит по клавиатуре, отвожу Лазарева в сторону.
— Нам нужны профессионалы, понимаешь? Как, объясни мне, у хакеров получилось сломать такую сильную защиту! Её создавали очень умные люди. Не такие, как этот мальчик, а настоящие профи. А этот не смог даже уследить за безопасностью, — чувствую, как начинаю задыхаться. Я не имею права всё потерять, а так и будет, если срочно не найду достойных сотрудников. — Эта работа не для студентов на подработке. Найди мне профессионалов, Захар!
Он шумно выдыхает через нос, о чём-то долго думает.
— Знаю я всё. Но кто мог представить, что практически целый штат уволится за такой короткий срок? Сейчас приедут нормальные ребята, всё наладят, не переживай.
А через минуту я узнаю, что два секретных счета просто обнулились. Так называемый компьютерщик нервно сглатывает, проводит по взмокшему лбу ладонью, а я поворачиваюсь к Захару. Тот хмурится, сжимает кулаки и надвигается на парня.
— Ты что мелешь, блядь?! Как это деньги исчезли?! Все тридцать миллионов?!
Что-то обрывается внутри, и я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. Парнишка что-то лопочет в своё оправдание, а Захар рычит на него. Я же судорожно проверяю остальные счета. Деньги украли со швейцарских счетов. Провели по нескольким банкам, каким-то организациям и всё так быстро, что я, обалдев, закрываю лицо руками и крепко жмурюсь. Не может быть. Не может… Это какой-то дурной сон!
Однако всё действительно так, и радует лишь одно — остальные счета остались целыми, будто грабителей они вовсе не интересовали. Или, скорее, просто не успели, потому что мы восстановили доступ.
— Выдыхай, — Захар сжимает мои плечи, меня окутывает запахом его приятного одеколона и сигарет. — Мы найдём их.
А я горько усмехаюсь, качаю головой. Ничего мы не найдём. Если эти люди так лихо и быстро всё провернули, то и куда деньги спрятать — тоже знали. Они готовились к этому.
— Найди проклятого Елисеева! — сиплю, хватаясь за горло, потому что говорить ещё сложнее, чем дышать. — Найди мне этого подонка!
***
— У тебя сегодня хорошее настроение, — он улыбается, разглядывая кекс с нарисованной кремом улыбкой.
— Да, сегодня замечательный день, — выкладываю на блюдо остальные кексы с разными рожицами.
— Лиза спит ещё?
— Да, скоро уже проснётся.
— Чем будете сегодня заниматься? — он отрезает кусок ароматной выпечки и отправляет в рот. — Ммм… Как вкусно. Я уже от твоей стряпни растолстел. Надо в спортзал походить.
— Не говори глупостей, ты в хорошей форме, — ставлю рядом с ним чашку кофе, но не успеваю убрать руку. Её перехватывает Елисеев и сильно сжимает запястье.
— Ты не услышала вопрос, который я тебе задал? — его тон из елейного мгновенно превращается в угрожающий, и я растерянно хлопаю ресницами.
— Что ты, нет… Мы с Лизой погуляем в саду. А потом… Поедим, я почитаю ей сказку, она ещё не понимает, но всегда внимательно слушает… — трещу без умолку, чтобы психопат переключился и успокоился.
Это срабатывает, Денис отпускает моё запястье.
— Хорошо. Вечером приеду, сходим в ресторан. Уложи девочку пораньше.
Я выдыхаю.
— Как скажешь.
Он поднимается, отбрасывает смятую салфетку на стол и, притянув меня к себе, целует в губы. Отвечаю ему, проглатывая лютую ненависть, что разом вскипает в жилах, и улыбаюсь, когда он, отстранившись, смотрит на меня.
— Хорошего дня, ангел.
— И тебе, Денис, — я пробовала пару раз назвать Елисеева «дорогой», но это слово застревало в глотке, и я никак не могла его вытолкать оттуда.
То, что происходит между нами, и так слишком. Слишком много боли и ощущения слепой, беспомощной ярости. Эти чувства сжигают меня дотла, и я понимаю, что когда-нибудь не выдержу. Сорвусь. И тогда уже мне не заслужить его доверия. А оно мне очень нужно. Чтобы однажды воспользоваться им и ударить мразь в спину.
И этот день грядёт. Совсем скоро я буду готова.
***
— Самир Камалович, вы готовы?
— Давай уже, — вздохнул. Он не был уверен, что хочет это видеть. Знать это. Вообще не уверен.
— Что ж, как вы и пожелали, Иван взломал её личный ноутбук и телефон. Я проверил всю информацию, что была там и не нашёл ничего из того, чего бы мы не знали. Ну, кроме одной мелочи. Вернее, мне так показалось, что это мелочь изначально. Однако я всё же проверил, и оказалось, что это очень важная мелочь.
— Короче, Карам. Не тяни. Должен что-то сказать — говори, — хрустнув пальцами, открыл экран ноутбука. А там снова она. Улыбается. Тогда ещё ему.
Помощник вздохнул, будто пытался собраться с духом, что на решительного Карама очень не похоже. Обычно он рубит с плеча, причём сразу. Самир насторожился, сжал рукоять трости и сдавил до скрипа.
— Я обнаружил у неё в сообщениях письмо от врача из медицинского центра. Там ничего особенного, просто счёт за какие-то услуги. Медцентр тот, где прошли роды. Сначала я подумал, что это счёт за услуги, палату и тому подобное, и отложил. Но мысленно почему-то всё время возвращался к нему. И вскоре, когда отыскал настоящую квитанцию за обслуживание, понял, что конкретно не давало мне покоя… — Карам на какое-то время замолчал, отыскивая среди кипы распечаток нужную, а Самир медленно выдохнул, пытаясь унять вновь пробудившуюся тяжесть в груди. Сколько он ни пытался, как ни старался, не мог забыть тот момент, когда узнал о смерти своего сына. Вновь и вновь проживая эту минуту, изо дня в день сгорал в этом пламени. Сабуров винил себя. Себя одного. И был, конечно же, в этом прав. Если бы он не валялся месяцами в отключке, пока на неё свалились все беды, возможно, ребёнок остался бы жив. Его ребёнок, его сын. Часть его давно обугленного и заледенелого сердца. Он ненавидел своё сердце, которое не смогла остановить даже пуля, и теперь оно адски полыхало в ярости и боли. Ненавидел свои ноги, которые так толком и не восстановились и причиняли едва не такую же боль. Хотя нет… Та, что в сердце, сильнее в сотни, в тысячи раз. — Вот. Посмотрите на распечатку из медцентра и на эту, тоже из медцентра, но разительно отличающуюся. В первом письме, присланном на электронку, есть подпись доктора, принимавшего роды. Там же и эпикриз, и даже печать. А во втором, пришедшем на личный телефонный номер, ничего. Только номер карты и сумма. Ну разве не странно?
Сабур часто заморгал, избавляясь от недавних воспоминаний и подавляя в себе стон боли, что уже много недель рвался наружу.
— Не особо. Взятка, скорее всего, какая-нибудь, — проскрипел, пытаясь абстрагироваться. Сейчас он чувствовал, что не готов узнать о Насте то, чего не знал раньше. — Всем известно, что врачи берут дополнительную плату. Ничего удивительного.
— Увы. Я тоже хотел в этом убедиться, но… — помощник нещадно топтал попытки Самира подсознательно защитить её. Или просто не услышать того, что должно прозвучать. — В общем, по номеру карты я узнал имя врача и нашёл его. Он отказался вести диалог цивилизованно и всё отрицал. И чем больше он отрицал, тем сильнее я убеждался, что здесь что-то не так. Мне пришлось отбросить попытки поговорить с ним на человеческом языке и перейти к более жёсткому методу. Куликов Никита Семёнович — его имя. Это главврач клиники, в которой продали вашего ребёнка, Самир Камалович.
Повисла тишина. В ней Самир отчётливо слышал, как бьётся собственное сердце. Как оно колотится о рёбра, будто собирается разбиться на осколки, превратиться в кровавые ошмётки, как после разрывной пули, которыми его нашпиговали тогда от души. Но даже тогда он не чувствовал того, что ощутил сполна сейчас.
— Что ты несёшь, Карам? Мой сын родился мёртвым! — процедил сквозь плотно сжатые зубы и подался вперёд, через стол хватая помощника за лацканы пиджака. — Ты что? Что пытаешься сказать мне? Ну?!
Тот осторожно отцепил от себя руки Самира и протянул свой мобильный.
— Я знаю, что в это трудно поверить. Также осознаю, что почти невозможно принять то, что это сделала ваша женщина. Но на этой записи всё есть. Это допрос врача. Вы всё увидите и поймёте, что в тех условиях он не мог сказать неправду. Кроме того, он жив, и если вы захотите лично его допросить, то он скажет то же самое. Анастасия велела продать ребёнка. Она даже отказалась взять его на руки, когда младенец родился. Его сразу же увезли какие-то люди. Ни врач, ни сама Анастасия не знают их имён — таким был уговор. Следов никаких. Мы будем искать, но… Вы же понимаете, как всё это сложно. Практически невозможно.
Сжав края стола то треска, закрыл глаза.
— Настя не могла этого сделать. Она могла предать меня. Могла изменить. Но сын… Нет. Она не могла. И раз уж на то пошло, она не нуждается в деньгах, — стиснул зубы, потому что всё вокруг заплясало в каком-то адском вертепе. Мысли, слова Карама. Её голос с очередной записи, где они с Захаром воркуют в его — Самира! — кабинете.
— Вы правы. Не нуждается. Только дело ведь не в деньгах было, а в самом младенце. Средства, которые она получила за ребёнка, были переданы Куликову за молчание. Он же и рассказал мне о подслушанном разговоре, который состоялся в палате Анастасии ещё до родов. Она клялась Лазареву, что не оставит ребёнка от… ублюдка. Извините…
— Хватит, — хрипло, почти не дыша.
— Мы с вами уже знаем, что отношения Лазарева и Анастасии начались сразу же после вашей, якобы, смерти. Но, возможно, они начались ещё раньше. Я проверю и это.
— Хватит, сказал! — еще сильнее стиснув зубы и всё-таки выдыхая. — Ты подготовил дом?
Карам покачал головой, явно не одобряя его намерения. Только сейчас всё казалось более логичным. Часть сердца вдруг ожила, и внутри стало тепло. Гневом опалило, и кровь вскипела. Для неё уже ничего не изменится — вердикт вынесен. Но его сын жив. Он где-то есть! Он существует.
— Самир Камалович, я уже вас спрашивал, но спрошу ещё раз. Зачем вам всё это? Почему просто не убьёте их обоих сразу, без этих предисловий? Ведь это удар по вашей чести, по вашему имени, по вашей душе, в конце концов. Если бы мы были на родине — вам бы пришлось это сделать сразу, вы ведь знаете. Эти игры ни к чему хорошему не приведут. Вы только истязаете себя. Я вижу вашу боль. Она жжёт вас изнутри. Зачем вы терпите её? Знаете, я помню, что однажды сказал ваш отец. Если началась гангрена — нужно вовремя отрезать больную конечность, иначе она отравит ядом всё тело. Вы должны избавить себя от страданий. Напейтесь, потом проспитесь и снова напейтесь. И так до беспамятства. А когда чувства умолкнут — отдайте мне приказ, и я всё закончу. Я сделаю это так быстро и тихо, что вы даже не узнаете, где их тела.
Самир затянулся горьковатым, крепким дымом, задержав дыхание, закрыл глаза. Боль его жжёт так же, как этот дым. Полосует по кровоточащим тканям.
— Я не из тех, кто пьёт и забывает. Это удел слабых людей. Ты всё ещё не знаешь меня, Карам? Разве не знаешь? Эта женщина будет казнена только после того, как я уничтожу её. Отберу у неё всё, чего она добивалась так долго. До последней крошки отберу. А потом она узнает, что значит предать Самира Сабурова. Реши вопрос с домом в самое ближайшее время. Чтобы всё учёл! И начинай поиски моего сына. Он должен быть у меня.