Ева с ужасом оглядела мужчин, которые с усмешкой смотрели прямо на нее. Она и без того понимала, что вокруг происходит что-то страшное, но от одной только мысли, что сейчас ей придется встретиться с отцом, душа ушла в пятки, а желудок подкатил к горлу. Ей тут же захотелось убежать и только возвышающийся рядом мужчина, останавливал от такого безумного и бездумного поступка.
В любой другой момент, Ева бы сделала все, чтобы спрятаться как можно дальше. Так, как делала всегда, стоило только отцу появиться где-то поблизости. Она с трудом представляла себе, что могло быть еще хуже, чем прямо сейчас встретиться с отцом, кулаки которого до сих пор ощущаются на теле, вызывая постоянное желание спрятаться. Окруженная мужчинами, излучающими агрессию и жестокость, направленную именно на нее, все, что Ева хотела сделать, так сбежать. И как можно скорее.
Правое бедро разрывалась от боли, и Еве пришлось неловко переступить с ноги на ногу, чтобы хотя бы немного облегчить свои страдания. Прожигающий насквозь взгляд серебристых глаз, устрашающего Одина, заставил ее замереть на месте, причиняя себе этим ещё более сильную боль. Испуганно посмотрев на мужчину, Ева задрожала. Ей оставалось только надеяться, что он не заметил подобного проявления своеволия.
Потому что отец всегда замечал. Всегда. Именно это научило Еву скрывать любые признаки боли, даже самой невыносимой, и никогда не жаловаться при этом, да и после тоже. Были моменты, когда у Евы это не получалось. И тогда, когда она уже не могла терпеть, удары тяжелого кулака отца обрушивались на нее, оставляя в замен боль еще большей силы.
После этого, если у Евы еще оставались хоть какие-то силы, она пряталась. Так далеко, чтобы никто и никогда ее не нашел. Там, и только там, в одиночестве, Ева могла оплакать свою жизнь, которую никто кроме нее самой не ценил.
Один рассматривал стоящую перед ним неуклюжую девчонку. Она даже устоять не могла на своих собственных ногах. Казалось, хватит только дуновения ветра, чтобы опрокинуть ее на землю. Неприметная, серая мышка со спутанными темными волосами, заплетенными когда-то в косу, а сейчас наполовину выбившимися из нее. Невысокая худая фигурка, была облачена в потрепанное и уже давно не новое платье, вполне подходящего ей серого цвета.
Девчонка опустила голову так низко, что Один не мог как следует рассмотреть выражение её лица. Да, впрочем, ему этого и не надо было. Один и без этого знал, что она напугана. И не только им самим. Он заметил, что одного только упоминания об Гаррике, ее отце, хватило, чтобы девчонка застыла от страха.
Один ярко чувствовал ее испуг, смешанный с ужасом, и ему это нравилось. Очень сильно нравилось. Это именно то, чего он жаждал. И его совершенно не заботили ни её боль, ни её чувства. Наоборот, они вызывали чувство дикого удовлетворения.
Он услышал, как за спиной загудели воины, и именно это означало, что пришло время мести. Претворяя её в жизнь, он будет получать огромное наслаждение, доставляя боль всем, кого знает его враг. Всем, кто был хоть как-то связан с Гарриком. А кто, как ни дочь, должна отвечать за грехи своего отца?
Ева резко вскинула голову и Один заметил, что она уставилась куда-то позади него. Напряжение, сковывающее ее, теперь ещё сильнее ощущалось в воздухе. Значит, именно в этот миг, в зале появился тот, кто разрушил всю жизнь Одина, превратив его в человека, не знающего пощады.
Развернувшись, Один с ненавистью посмотрел на своего врага, Гаррика Грэхема, младшего и незаконнорожденного брата Дерека Локхарда, лэрда Маккиннона. Мощная фигура и в прежние времена устрашала многих людей, и теперь ничего не изменилось. Свирепое выражение карих глаз, свидетельствовало о том, что этот человек не любит оказываться со связанными за спиной руками. А это именно то состояние, в котором он находился на данный момент. И возможности вырваться у него не было, так как за руки его держали два воина, вооруженные до зубов.
Усмехнувшись, Один перевел взгляд на дочь Гаррика, Еву. Сейчас в глазах девушки заплескался ещё больший страх, чем был, когда она вошла в зал. Протянув руку, Один схватил девушку за подбородок и резко дернул вверх. Ему было плевать на то, что ее голова запрокинулась назад, а на глазах от изумления и боли выступили слезы. Запустив свои большие ладони в ее волосы, он притянул Еву к себе, не позволяя ей вернуть голову в более удобное положение, а наоборот, продолжая тянуть вниз.
— Теперь ты моя, и можешь не надеяться, на чью-либо жалость. Для всех остальных ты лишь тень. Запомни, с этих пор, ты никто, и только я вправе решать твою судьбу. Твоя жизнь в моих руках, — громко, чтобы все вокруг услышали его слова, произнес Одина, продолжая грубо тянуть волосы Евы.
Каждое его слово, как клеймо отпечатывалось в мозгу Евы, заставляя её чувствовать себя ещё большим ничтожеством. Быстро заморгав, она старалась избавиться от подступивших слез. Она не сомневалась в том, что будет именно так, как сказал Один, который по всей видимости был господином всех воинов, что сейчас с большим нетерпением следили за происходящим. Теперь, больше никто и никогда не посмеет к ней подойти, но скорее всего ей это и не понадобиться. Потому что единственный человек, которые теперь имеет право к ней прикасаться и разговаривать, не сохранит ей жизнь. В этом она не сомневалась.
От адской боли, которую причиняли ей эти грубые руки, Ева не могла вымолвить не слова. Да и особо не стремилась разговаривать, потому как боялась, что любое лишнее слово может привести к наказанию с его стороны.
Внезапно, Ева почувствовала, что ее волосы больше не держат в крепком захвате, и она может вернуть, порядком затекшую шею, в прежнее положение.
— Твоя дочь подросла, — усмехнувшись, бросил Один Гаррику, продолжая смотреть Еве в глаза.
Зарычав, Гаррик резко дернулся вперед, но мужчины, что держали его, были к этому готовы. И в следующее мгновение, Гаррик оказался на коленях. Один рассмеялся и кивнул воинам. Затем, снова посмотрел на Еву, так, что она вздрогнула от страха. А уже его следующая фраза ввергла ее в еще большую пучину ужаса, и Ева всем своим существом поняла, что сейчас произойдет что-то страшное. То, что навсегда изменит ее жизнь, превратив в еще более худший кошмар, чем тот, в котором она существовала до встречи с Одином.
— Устраивайся удобнее и с удовольствием смотри на своё чертово отродье, которое сейчас будет уничтожено, — Один посмотрел на Гаррика, с удовольствием наблюдая, как тот прожигает его своим ненавидящим взглядом, — Но, так как она твоя дочь, думаю, огромного вреда никому это не принесет. Я просто избавлю всех от твоего выродка, втоптав её в грязь и лишив тебя любой надежды на продолжение рода. Именно на ней ваш род прервется, ведь она твой единственный ребенок, не так ли?
— Ты можешь даже убить её, меня это мало волнует. Посмотри на неё, разве может это убогое существо хоть немного волновать меня? Я и сам не раз прикладывал к ней свои кулаки, так что она приучена к боли.
Саркастический тон Гаррика не мог скрыть страха, который он испытал, услышав слова Одина. Если Один просто убьет Еву, тогда ему, Гаррику, ничего не грозит. Но, если Один задумает изнасиловать это ничтожество, тогда все к чему он так долго шел, полетит коту под хвост, и многое из того что он когда-то совершил, станет просто бесполезным. А ведь Гаррик совершал многие страшные дела, и именно их результат привел к тому, что он до сих пор жив. Хорошо, что кроме него об этом никто не знает, да никогда и не узнает. Так что, для него лучше будет, если Ева сейчас умрет от рук этого воина, Одина.
— Убить ее? — ухмыльнувшись, покачал головой Один, — Нет, это будет слишком милосердно. Она будет мучиться день ото дня, искупая твои грехи. А ты, будешь сидеть на цепи, как пес, смотря на то как твой дом переходит в мои руки, а твое потомство корчится подо мной, моля о пощаде, — прошипел он, — Держите его крепко, и будьте внимательны, крысы всегда найдут шанс, вырваться из клетки, — бросил Один воинам, удерживающим Гаррика.
Ева не заметила это внезапное движение, когда Один внезапно оказался рядом с ней. Ухватившись за ворот её платья, мужчина резко дернул рукой и уже через секунду единственная одежда, которая у нее была, платье и нижняя рубашка, такие ветхие и перешитые с чужого плеча, оказались разорванными в клочья. В одно мгновение, Ева с изумлением смотрела на клочки своей бывшей одежды, а уже в следующее, лежала на столе, придавленная тяжестью мужского тела. Ее ноги свисали с края стола, полностью облегчая доступ к невинному телу.
— Нет! Не надо! — захлебываясь слезами, закричала Ева, но безжалостный воин этого не заметил.
Единственное, что оставалось свободным, это руки, и Ева молотила ими по крепким плечам воина, стараясь причинить ему боль. Наблюдая за ее бесплодными попытками вырваться, Один ухватился Еву за руки, вздернул их вверх, соединив одной своей рукой оба запястья вместе. Теперь Еве больше нечем было себя защитить, и она замерла, как мышка, лежа на столе. Лишь ее грудь вздымалась в попытках захватить больше воздуха.
Раздвинув ноги Евы еще шире, Один развязал свои штаны, освобождая уже готовый член. Освободив запястья девушки, которая была парализована страхом и уже не могла оказывать сопротивление, мужчина обхватил ее бедра, приподнимая для своего вторжения. На секунду он остановился, упиваясь сладостью этого момента, тем, что выродок его врага, лежит под ним, умирая от страха.
— Прошу вас, не надо.
Едва слышный шепот, пробудил в нем воспоминания о другой девочке. Молила ли она о пощаде, которой не получила? Это воспоминание пробудило в нем зверя, и он со всей жестокостью ворвался в невинное тело, пробивая себе безжалостный путь, сметая на своем пути появившуюся преграду, подтверждающую, что Ева была девственницей.
Встретившись взглядом с глазами Евы, наполненными безудержным ужасом, Один почувствовал, как наслаждение от ощущения своей победы, пронизывает всё его тело.
Ева задохнулась от пронзившей ее боли. Двигаясь в ней, Один каждым своим движением причинял девушке все больше боли, вбиваясь в неё со звериным рыком. Больше не в силах терпеть насилие над своим телом, Ева закричала, срывая голос. Она задыхалась, потому что из-за слёз не могла сделать не единого вздоха. Она только хотела, чтобы это все закончилось, и ей дали спокойно умереть.
Один продолжал двигаться, с каждым разом ускоряя свои движения, чувствуя, что разрядка совсем рядом. Сделав еще несколько движений, он издал звериный рык, изливаясь в тело беззащитной девушки.
Все еще продолжая оставаться в теле Евы, Один обернулся, и посмотрел в глаза Гаррику.
— Вот так и сдаются захваченные крепости, — с ухмылкой произнес Один, — теперь, Ева, моя. Моя рабыня, и я буду делать с ней, все, что пожелаю, — с этими словами, он вышел из тела девушки.
Быстро поправив одежду, Один отошел в сторону и с усмешкой оглядел Еву. Тишина, что стояла в зале, нарушалась только тяжелым дыханием девушки.
— Приведи себя в порядок, — небрежно бросил он Еве.
Но она не отреагировала на его слова, продолжая неподвижно лежать на столе. Подойдя к ней ближе, Один увидел, что ее глаза открыты, а бессмысленный взгляд был устремлен в пустоту. Взяв Ева двумя пальцами за подбородок, Один развернул ее к себе, чтобы взгляд был направлен на него.
— Я сказал, приведи себя в порядок, — прорычал Один. Видя, что девушка никак не действует, чтобы выполнить его приказ, он отпустил ее подбородок, и, ухватившись за безжизненную руку, дернул на себя.
Резкая боль в ноге привела Еву в чувство, но Один не стал поддерживать ее, а просто позволил ей упасть на пол, отчего она больно ударилась голым бедром об каменные пол. Закричав, Ева снова закрыла глаза, понимая, что не в силах сделать ни единого вздоха.
Присев рядом с ней на корточки, и заглянув в ее лицо, Один сказал:
— Привыкай, теперь это твое место, у меня в ногах, и так будет всегда.