Я вполне могла не спешить к своему переводу, потому что в тот день, разумеется, не сумела бы сосредоточиться на таких банальных вещах, как причастия прошедшего времени и сослагательное наклонение. Как Бен справлялся с таким знанием? Как можно смотреть на своих друзей и знать, что вскоре ты потеряешь их всех до одного? И ты ничего не можешь сделать, чтобы этому помешать.
– Как вы оказались вовлечены в это дело и… почему?
Внезапная, поистине ужасная возможность пришла мне на ум, едва я задала этот вопрос. От шока у меня расширились глаза, и я инстинктивно попыталась вырвать свою руку из руки Бена. Только он не дал мне этого сделать.
– Со мной все в порядке, Софи. И в основном я могу сказать то же самое о всех людях, которых вы видели вчера вечером.
– За исключением того, что с ними не все в порядке, – сдавленно возразила я.
Бен не обратил на это внимания и помолчал, прежде чем ответить, пока мимо нас пробегала группа из трех смеющихся и беззаботных детей и собаки. Они обогнули нас и побежали через лес, направляясь к большому озеру, видневшемуся за деревьями. Я внезапно поежилась, как будто на меня повеяло каким-то потусторонним холодом.
– С некоторыми из них я познакомился, когда смотрел дом, – продолжал Бен, когда мы снова остались одни на дорожке. – Адам, муж Марии, продолжал эти встречи даже после смерти жены. Видимо, они были важны для нее, поэтому, возможно, он таким способом ощущал ее близость.
Я кивнула. Это я могла понять.
– Но к вам-то какое это имеет отношение? Наверняка никто не ждал, что вы позволите им продолжать встречи в доме после его продажи?
Вопрос был разумный, но я знаю, что мне не померещилось разочарование, которое я заметила в глазах Бена, когда задала его.
– Никто не ожидал, что я это сделаю… я сам предложил. Я был чужим в этом районе и никого не знал, но когда меня познакомили с Карлой, а потом с Томом, я почувствовал… не знаю… они меня вдохновили, полагаю. Я продал свое дело, порвал со своей подругой и переехал за сотни миль от всех, кого знал, но у этих людей с таким зыбким будущим был гораздо более позитивный взгляд на жизнь, чем у меня. Среди них приятно было находиться. И до сих пор приятно. Поверьте мне, я получаю от этого больше, чем они. Они многому меня научили.
Если и так, я от всей души надеялась, что не этот урок Бен хотел мне преподать, потому что моей непроизвольной реакцией было бежать от этой ситуации и из этого места так быстро, как только что сделали те трое детей.
– И что же происходит во время этих встреч в вашем доме?
Мне представилось, как они планируют заупокойные службы, выбирают гимны, обсуждают достоинства гробов, в которые их положат. По выражению моего лица Бен понял, что я до сих пор не понимаю.
– Ничего не «происходит». Они собираются, общаются, едят пиццу и пьют пиво. Шутят, рассказывают о своих семьях и строят планы. Они просто… живут.
Бен говорил на языке, который я просто не понимала, несмотря на выбранную мною профессию. Он остановился и мягко положил мне на плечи руки, повернул меня к себе, чтобы теплый взгляд этих глаз цвета жженого сахара встретился с моим.
– Софи, мы все умрем… со временем. Никто не может этого изменить. Важно, что ты делаешь до того, как это случится. Никого не запоминают по тому, как он умер. А по тому, как он жил… ну, об этом никогда нельзя забывать.
Остаток нашей прогулки Бен говорил о других вещах, но они были неуловимы, как кружащая в аквариуме золотая рыбка. Я думала только о мрачном и одиноком будущем для Бена. Что он будет делать, когда все, с кем он подружился, умрут? Неужели я единственная из его знакомых, кто не живет под страхом смертного приговора? В этом же есть что-то нездоровое.
Вероятно, это и заставило меня передать приглашение, которое ранее в этот день я практически отклонила в телефонном разговоре с Джулией.
– Не думаю, что Бен из таких людей, – нерешительно протянула я, когда подруга озвучила свое предложение.
– Что? Он не ест? Разве не все ужинают?
Я вздохнула и почти сдалась тогда, без всякого символического сопротивления. Джулия обладала способностью за полмили заприметить одну из моих баррикад и понять, как сквозь нее прорваться.
– Послушай, не переживай, – продолжала она, в ее голосе появились льстивые нотки, так мы пытаемся убедить дикое животное подойти чуточку ближе. – Обещаю, я никак не поставлю вас в неловкое положение и не упомяну, какой хорошей парой вы смотрелись на днях. Когда надо, я могу быть тактичной. Но серьезно, Соф, Бен действительно очень помог той ночью, когда Лейси забрали в больницу… ну, вообще-то, вы оба. И пригласив вас на ужин, мы с Гэри получаем отличную возможность должным образом вас поблагодарить.
– Могу я подумать и перезвонить тебе? – спросила я, уже прикидывая, как вывернуться из всего этого, никого не обидев.
Поэтому когда мы вернулись после прогулки домой, думаю, себя я удивила больше, чем Бена, когда приглашение Джулии неожиданно сорвалось у меня с языка.
– С удовольствием, – ответил Бен, с такой готовностью, что все предлоги, которые я заготовила для выхода из трудного положения, внезапно показались излишними. – Приятно будет как следует познакомиться с вашими друзьями, в менее стрессовой ситуации.
Я слабо улыбнулась, зная, что вечер, в ходе которого придется уворачиваться от деликатного, как фугасы, сватовства Джулии, очень вероятно, окажется более стрессовым, чем почти все, через что мы уже прошли вместе.
Это не свидание, поэтому совсем неважно, хорошо ли лежат волосы. Но я с удовольствием отметила, что лежат они хорошо. Это не свидание, поэтому мне не нужно покупать новую блузку, но она окликнула меня, когда я пыталась пройти мимо витрины магазина, и отказывалась успокоиться, пока, завернутая в папиросную бумагу, не оказалась на дне фирменного пакета, повисшего у меня на руке. Это не свидание, но я побрызгала духами запястье, и пульс чуть участился, нанесла красноватый блеск на губы, слегка трепетавшие под прикосновением кисточки.
Это не свидание, но в ответ на легкий стук Бена я метнулась к двери в кухне, словно перевозбужденный подросток. «Подросток, каким я никогда вообще-то не была», – грустно подумала я, открывая дверь и встречаясь взглядом не с Беном, а с двумя огромными плюшевыми игрушками. Я знала, что он должен быть где-то там, скрытый за громадным дельфином и симпатичным тигром. Животные вошли первыми, за ними – Бен.
– Они выглядят… большими, – нескладно закончила я.
Бен говорил, что хочет купить Лейси подарок в честь выздоровления, и это показалось мне отличным жестом. Просто я не ожидала, что подарок будет больше получателя.
– Ну… один из них для младенца, – объяснил Бен, слегка нахмурившись в ответ на мою реакцию. – Они не годятся?
При виде его неуверенности мне вдруг стало тепло на душе. Представив его бродящим по магазину игрушек, старательно выбирающим подарки, я невольно улыбнулась, не совсем понимая, почему.
– Они просто идеальны. Дети будут безумно рады. – Это по крайней мере было правдой, особенно в отношении Лейси. – И Гэри все говорит о том, что нужно расширять дом, – поддразнила я, – так что они, вероятно, послужат толчком, ведь им понадобится жилье.
Бен улыбнулся.
– Я же предупреждал вас, что мало знаю о детях. – Он вдруг умолк, будто язык проглотил, потом покачал головой, словно безрассудство стало новым благоразумием. – Но одно я знаю… – Он выдержал достаточную паузу, чтобы я посмотрела на него в ожидании, когда он закончит предложение. – Сегодня вы по-настоящему отлично выглядите.
Слова повисли между нами, совершенно неуместные между хозяином квартиры и арендатором и чуть менее неуместные между друзьями. Наверняка такие слова говорятся, когда двух людей связывает нечто более ощутимое?
– Я сказал лишнего? – спросил Бен, его голос и выражение лица говорили о том, что он готов дать задний ход, если я этого захочу.
Я покачала головой, чувствуя, как уложенные волосы качнулись и коснулись щек, будто в рекламе.
– Нет. Это было… мило, – ответила я и, чтобы скрыть румянец, пошла в другой конец комнаты за своими более скромными подарками для наших хозяев: бутылкой вина и букетом цветов.
Мы посадили купленных Беном зверей на заднее сиденье автомобиля и большую часть пути считали водителей, реагировавших на наших огромных спутников. Я не сразу поняла это про Бена. Из него, как подземный поток, который полон решимости вырваться на поверхность, били ключом несерьезность и юмор. Я по умолчанию была негативна и старалась оставаться в тени, у него же привычное состояние было совершенно противоположным. Делало это нас сочетаемыми или совершенно неподходящими друг другу? Я еще размышляла над этим, когда моя старая подруга открыла дверь и впустила нас.
Лейси, пока еще бегавшая в пижаме, с восторгом приняла подарок. А какой трехлетний ребенок поступил бы по-другому? Едва обхватывая ручонками серо-голубого дельфина, она застенчиво смотрела на мужчину, от которого его получила, и бормотала слова благодарности.
– Какой щедрый подарок, Бен, – заявила Джулия, одаривая его легким поцелуем в щеку.
«Даже я этого не делала», – подумала я и удивилась, откуда взялось это неожиданное желание защитить свою территорию. Особенно если учесть, что у меня не было обоснованных притязаний ни на это чувство, ни на этого мужчину.
– Итак, Бен, Софи говорит нам, что вы вышли на пенсию, – сказал Гэри, вообще-то неверно цитируя то, что я рассказала им о человеке, сидевшем напротив меня за столом. – Вы должны рассказать мне, как такой молодой парень, как вы, умудрился справиться с этой задачей. Потому что вот она, – он с любовью кивнул в сторону жены, – заставит меня вкалывать, пока мне не будет уже хорошо за восемьдесят.
Бен сделал глоток вина, позволил он себе только один бокал.
– Вообще-то я скорее сделал перерыв, а не на пенсию вышел. После продажи компании мне не хотелось быстро во что-то ввязываться, поэтому, думаю, можно сказать, что я взял своего рода годичный отпуск, чтобы понять, куда мне двигаться дальше.
– Хотела бы и я взять себе такой отпуск. А может, и на два года. Чтобы вернуться домой, когда все здесь научатся ходить в туалет. – Глаза Джулии озорно блеснули. – Это и к тебе относится, – подколола она мужа.
Я засмеялась, но почувствовала крохотный укол зависти, как иногда случалось, когда я осознавала, какая большая часть жизни Джулии – даже те ее стороны, на которые она со смехом жаловалась, – никогда, вероятно, для меня не откроется.
Бен негромко сказал что-то забавное, я совершенно не расслышала, но все засмеялись, поэтому засмеялась и я, встретившись с ним взглядом поверх свечей, поставленных на стол Джулией. Возможно, Бен не так понял выражение моих глаз из-за язычков пламени, потому что протянул через стол руку и коротко, ободряюще пожал мою ладонь. Хотя беспокоили меня не свечи, я все равно тепло ему улыбнулась, мне нравилось, как он за мной, похоже, присматривает. Глянув на Джулию, я увидела, что она тоже улыбается – так широко, что я, наверное, могла бы пересчитать ее зубы. Вероятно, следовало порадоваться, что она не вскидывает кулак с победным кличем.
Все шло хорошо, слишком уж хорошо. Много лет я не проводила вечер вчетвером – в последний раз, видимо, в студенческие годы. Конечно, я никогда не знакомила Джулию и Гэри с временными поклонниками, которые быстро появлялись в моей жизни и быстро из нее исчезали. Поэтому спокойный вечер с дружеской болтовней и смехом должен был бы показаться мне чем-то новым и странным, но фактически оказался чем-то уютным, знакомым и необыкновенно непринужденным.
Джулия держала слово и не расспрашивала Бена о его прошлом, хотя я видела, что желание сделать это было для нее как нестерпимый зуд в ране, которую до смерти хочется расчесать. По сути, именно Гэри вторгся на территорию, которую я мысленно огородила невидимой лентой, наподобие той, какую криминалисты вешают на месте преступления. Гэри явно витал в облаках во время инструктажа, который, я уверена, Джулия провела перед нашим прибытием.
Сделав глоток вина, он откашлялся, как отец невесты на свадьбе перед своей речью.
– Серьезно, ребята, я только хочу сказать, как много значит то, что вы оба поддержали Джулс, когда Лейси заболела.
– Рад был помочь, – отозвался Бен.
– И еще я хочу сказать, что чрезвычайно счастлив, что Софи встретила такого, как вы. Она говорила, что вы хороший, и теперь, когда я с вами познакомился, я понимаю, что она имела в виду.
Он протянул Бену руку, который после мгновенного, на удивление, колебания ее пожал. Я уже хотела взять салфетку или диванную подушку, что угодно, лишь бы заткнуть Гэри рот, и, видя, как тянет его за рукав Джулия, поняла, что ее обуревают те же чувства.
– Что? – спросил он, искренне не понимая, что делает не так. – Я просто говорю, что Софи заслуживает парня, на которого можно рассчитывать в трудной ситуации, и что для нас сделал Бен, и как он помогает своим больным друзьям…
Я вскочила так стремительно, что едва не затушила свечи. Как слепая собрала какие-то тарелки и блюда.
– Поставлю в посудомоечную машину, – промямлила я, быстро уходя на кухню.
– Трудно, наверное, когда знаешь, как мало можешь сделать, чтобы помочь им, – услышала я жизнерадостное продолжение речи Гэри, все еще не сознававшего, что почва, на которую он ступил, была зыбучим песком.
– Вообще-то вы бы удивились, узнав, сколько можно сделать. Я…
Я открыла кран на полную мощность, заглушив ответ Бена и залив водой почти всю столешницу. Я деловито ополаскивала тарелки, не совсем понимая, зачем я это делаю, и шумно загружала в посудомоечную машину все, до чего могла дотянуться, пока разговор в соседнем помещении не слился в приглушенный гул и я перестала различать отдельные слова.
Я подождала дольше, чем было необходимо, чтобы тема себя исчерпала, включив кофеварку Джулии и достав из буфета чашки, а из холодильника – молоко. И все равно, когда мне уже ничего не оставалось, как вернуться за стол, беседа, к несчастью, все еще шла полным ходом.
– Это поистине чудесно. Какое удовлетворение должно приносить участие в подобном проекте, – заявил Гэри, похоже, совсем не обращая внимания на смертельный луч моего взгляда, который я метнула в него, проскальзывая на свое место. – Знаете, Бен, если я когда-нибудь смогу вам чем-то помочь… что ж, буду счастлив это сделать.
– Спасибо. Я буду иметь в виду, – спокойно ответил Бен и повернул ко мне голову, чтобы взглядом сказать, что он прекрасно понимает, как неловко я себя чувствую. И снова его рука дотянулась до моей. На этот раз он ее не выпустил.
– Ты же знала об этом, Соф, да? – так простодушно спросил Гэри, что я искренне ему посочувствовала, зная, что Джулия наверняка устроит ему головомойку после нашего ухода. – Ты знала, что Бен помогает своим больным друзьям в осуществлении их последних планов?
Я искоса глянула на Бена и увидела в его глазах столько понимания, что мне вдруг захотелось плакать.
– Нет, – приглушенно, как в святилище, ответила я. – Вообще-то не знала.
– Ну, я думаю, это просто фантастика. Каким полезным, должно быть, чувствуешь себя, когда помогаешь людям воплотить в жизнь мечты.
Ощущение было такое, будто Гэри засунул руку глубоко мне в грудь, обхватил мое сердце и вырвал его. Джулия твердо положила ладонь на руку мужа и с такой силой сжала ее, что на коже остались следы ногтей.
Гэри обиженно охнул.
Джулия не дала ему возможности заговорить.
– Своди-ка Бена в гараж и покажи ему классический спортивный автомобиль, который ты реставрируешь.
Она произнесла это весело, легким, певучим голосом, но всем, кто ее знал, было совершенно ясно, что это скорее приказ, нежели предложение.
Бен выпустил мою руку и поднялся.
– С удовольствием посмотрю, – проговорил он с таким энтузиазмом, что я удивилась. Прежде он никогда не проявлял никакого особого интереса к реставрации классических автомобилей.
Гэри, которого легко было переключить с одной темы на другую, тоже встал.
– Мне еще долго возиться, но недавно я нашел несколько потрясающих подлинных деталей…
Джулия ничего не сказала, пока мужчины не вышли через заднюю дверь в гараж.
– Я его убью. Медленно и мучительно. Даю тебе слово.
Я покачала головой и кое-как сумела улыбнуться.
– Он действовал из лучших побуждений.
– О да, – сказала Джулия, крепко обняв меня. – Я знаю. Просто иногда он забывает, что есть вещи, о которых человек не хочет говорить. – Она взяла две пустые бутылки из-под вина. – Это тоже не лучшим образом сказалось на его памяти, – сокрушенно проговорила она.
Я собрала со стола что-то еще и пошла за подругой в кухню.
– Не знаю, насколько это важно, но в одном мой муж прав, хотя и выступил невпопад.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты нравишься Бену. По-настоящему нравишься.
Покачав головой, я принялась счищать объедки в ведро с гораздо большей сосредоточенностью, чем требовало это занятие.
– Он просто хороший друг, – был ответ, который я в итоге нашла.
– Тут больше. Но ведь ты и раньше нравилась парням… почему бы и нет? Ты красивая.
– Ты предвзята.
Джулия улыбнулась и налила нам кофе.
– Может, и так. Но еще я достаточно умна, чтобы понимать, в этот раз все по-другому.
– В каком смысле?
Легкая улыбка, игравшая на ее полных губах, и возбуждение во взгляде делали ее похожей на Лейси – такой, какой она была этим вечером, когда увидела дельфина.
– Потому что в этот раз, моя осторожная в отношениях подруга, в этот раз и он тебе нравится. Ты просто пока этого не знаешь.
Тут вернулись мужчины, вытиравшие обрывками кухонного полотенца перепачканные маслом руки, поэтому ответ, который они помешали мне высказать, остался только у меня в голове, что, вероятно, было для него наилучшим местом. Вообще-то, знаю. Знаю уже какое-то время. И честно говоря, это страшно меня пугает.
– Мне нравятся твои друзья.
Бен первым нарушил молчание, царившее в машине. Темный салон уже нагрелся, обогреватель на приборной доске работал на полную мощность, однако слова Бена наполнили меня теплом. Я не могла требовать от него официального признания, что Джулия и Гэри действительно милые, но тем не менее слова Бена прозвучали именно так.
– Они замечательные. – согласилась я. – Не знаю, что бы я без них делала.
Я поморщилась и прикусила губу, досадуя на свою глупость. У Бена тоже были хорошие друзья, и немало. Только, в отличие от меня, ему предстояло узнать, как он будет без них обходиться, без всех до единого. Мне даже и думать не хотелось, на что это похоже. Неужели помощь в осуществлении их последних планов облегчает примирение с их потерей? Я знала, что вряд ли когда-нибудь захочу обсуждать этот вопрос.
Когда в конце концов Бен въехал на подъездную дорожку и я увидела наряженную елку, мои глаза расширились от удивления. Дерево исчезло с дорожки несколько дней назад и теперь стояло в гостиной Бена, освещенное, кажется, тысячами крохотных мерцающих белых огоньков. Бен проследил мой взгляд.
– Да, я знаю. Комната действительно немного похожа на пещеру Санты. Но Том с друзьями так долго помогали мне втаскивать ее внутрь, что у меня не хватило духу сказать, что она немножко великовата.
Я медленно вышла из машины, мое внимание было приковано к сверкающему дереву, но не настолько, чтобы я не чувствовала мягкого давления руки Бена, которую он дружески положил мне на плечо. Я испытала сильное – почти кошачье – желание нагнуть голову и потереться щекой о его пальцы, о чем я здорово пожалела бы.
– Хотите войти и посмотреть поближе?
Становилось поздно, и моя входная дверь находилась менее чем в десяти метрах от того места, где мы стояли, но я вдруг поняла, что не готова закончить вечер. Может, и Бен тоже не был к этому готов.
– Ух ты. Вертикально он выглядит даже больше, – объявила я, подходя к гигантскому стволу.
Бен хмыкнул, пытаясь не рассмеяться в ответ на мою реплику, которая, должна признать, прозвучала, как в пошлой комедии.
Я засмеялась, чтобы скрыть смущение.
– Я хотела сказать…
– Я знаю, что вы хотели сказать, – мягко прервал меня Бен, его глаза все еще искрились весельем, пока он шел на кухню и пару раз остановился, чтобы зажечь по пути настольные лампы.
Он открыл один шкафчик, который по разнообразию бутылок мог бы посоперничать с любым баром. Это напомнило о том, как часто он устраивал вечеринки, но я отбросила эту мысль, потому что знала, куда она меня приведет, а я совсем не хотела туда идти.
– Бренди? – спросил он, снимая с полки бутылку с янтарной жидкостью.
Обычно я такое не пила, но, с другой стороны, вся эта ситуация была для меня необычной. Я тихо вздохнула, как ветерок, слегка меняющий направление. Впервые за долгое время я поняла – я хотела, чтобы все было по-другому, я просто не знала, как этого добиться.
Я приняла из протянутой руки Бена тяжелый хрустальный бокал с бренди и направилась к камину вслед за хозяином. Он чиркнул зажигалкой, и газовый огонь прыгнул и послушно заплясал по его команде. Несмотря на множество мест, где можно было посидеть, я опустилась на колени на толстый коврик из овечьей шкуры перед камином. Бен последовал моему примеру и сел напротив, прислонившись спиной к дивану. Когда мы вошли в дом, негромко играла музыка.
– Не люблю возвращаться в тихий дом, такое ощущение, будто тебе не рады, – объяснил Бен и, взяв пульт, убавил громкость. Из скрытых динамиков лился берущий за душу джаз в исполнении саксофониста.
– Может, вам кота завести. Панацея от тишины и одиночества.
Глаза Бена казались темнее при этом освещении, когда он встретился со мной взглядом поверх края своего бокала. Я опустила глаза, с таким вниманием рассматривая вращающееся у меня в бокале бренди, что казалось, будто я что-то там потеряла.
– А вам одиноко, Софи?
Его вопрос застал меня врасплох, и я потянула время, сделав глоток. Уловка ничем хорошим не кончилась, так как огненная жидкость обожгла горло, и я закашлялась, как подросток, тайком хлебнувший алкоголя. Бен переместился ко мне, осторожно взял у меня бокал и похлопал по спине, что, вероятно, оказалось бы совершенно неэффективно, поперхнись я по-настоящему, но все равно было приятно.
Когда приступ прошел, я посмотрела на Бена слезящимися глазами.
– Принести воды?
Я покачала головой, ощущая легкое смущение. Ладонь Бена по-прежнему лежала у меня где-то между лопаток, и мне было нелегко сосредоточиться на чем-либо еще.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Периодически все чувствуют себя одиноко, – сказала я, сознавая, что прячусь за обобщением. – Если ты один, это не значит, что ты одинок, но пребывание в толпе тоже от этого не спасает.
Бен медленно кивнул, как будто мои слова выявили истину, которую он уже для себя открыл. Я немного пошевелилась на толстом коврике, и Бен убрал руку. Рождественское дерево сверкало с завораживающей ритмичностью, каждая лампочка гналась за соседней в этой бесконечной игре в салочки.
– Оно такое красивое, – сказала я, машинально делая глубокий вдох, чтобы вобрать в себя лесной запах хвои, наполнявший комнату. – Я и забыла, как пахнет настоящая елка.
– А вы дома ее не ставите?
Мои глаза затуманились, потому что я вспомнила елки своего детства. Я вспомнила, как ходила по бесконечным рядам в садовом центре, пока родители добродушно спорили, какая из них достаточно велика для гостиной, а мы со Скоттом нетерпеливо ждали, пока они купят елку – любую, – чтобы началось веселье: мы наряжали ее, это всегда было нашей обязанностью. Я закрываю глаза и ясно вижу: чтобы дотянуться до верхних веток, я сижу у него на плечах, как на рок-концерте, только вот никакой уважающий себя рокер не наденет дурацкую шапку Санты. Я помню, как Скотт зашатался, когда я водрузила звезду на макушку елки, а потом разразился истерическим смехом и уронил меня на диванные подушки, заявив, как может только брат: «Больше никаких тебе сладких пирожков, туша». Какая ирония, потому что в те дни я еще была тощей, как жердь.
Я вернулась в настоящее, снова упрятав воспоминания в коробку, где они лежали.
– Нет. У нас искусственное дерево, блестящее, – с грустью сказала я.
Воспоминание почти естественно подвело меня к вопросу, который я все откладывала со времени возвращения от родителей. До сих пор не знаю, правильно ли я поступила или мне следовало, как я делала это всю свою взрослую жизнь, по-прежнему полностью изолировать друг от друга разные части своего мира.
Вопрос вылетел сам собой, как будто устал ждать, когда его зададут.
– Бен, какие у вас планы на Рождество? В смысле, я знаю, что не спросила заранее и вы уже, вероятно, с кем-то договорились и все такое, и я все понимаю, особенно учитывая, что кто-то из ваших друзей…
– С удовольствием.
Я села ровнее, хлопая от удивления глазами, как сова.
– А?
– Я с удовольствием встречу Рождество с вами и вашей семьей, – уточнил он с улыбкой.
– С ним все будет хорошо, – заверил Бен, когда мы отъезжали от аккуратного домика. – Думаю, труднее всего вам будет убедить его вернуться к вам.
– Я знаю, – слабо улыбнулась я, повернувшись на сиденье и оглядываясь на дом, где Фред, вероятнее всего, по-прежнему лежал, удобно устроившись на руках у Элис, довольно мурлыча в связи с неожиданным улучшением жилищных условий.
Неразбериха в кошачьем приюте поставила мои рождественские планы под угрозу срыва, и радость от того, что все сложилось удачно, была сродни выбросу адреналина. Примечательно, что первой моей реакцией было ощущение, будто я увернулась от пули – хотя курок спустила именно я.
Когда Бен предложил очевидное решение проблемы – в лице Элис, явно обожавшей кошек, – я должна была бы почувствовать благодарность. Вместо этого я испугалась, что возможность отменить приглашение ускользает сквозь пальцы.
– Было такое ощущение, будто меня вот-вот собирались помиловать, а потом в последнюю минуту обнаружили, что электрический стул все же работает.
Джулия засмеялась на другом конце провода.
– Ты единственная из всех моих знакомых, кто мог придумать такое сравнение. Это же была твоя идея, ты не забыла?
– Плохая идея, – упрямо ответила я.
Джулия несколько дней слушала мои терзания по поводу моего решения и, видимо, решила, что настало время проявить жесткость, пусть и с любовью.
– Как одна из очень немногих, кого ты приглашала домой за последние шестнадцать лет, вынуждена не согласиться с тобой по этому вопросу. Я считаю, что это именно то, что нужно тебе – и твоим родителям. Визит Бена будет как глоток воздуха в душной комнате.
Моей матери, почти одержимой ведением домашнего хозяйства, не понравилась бы такая аналогия, но я поняла, что имеет в виду Джулия. И через четыре с небольшим часа, если позволит дорожное движение, я узнаю, права ли она… так или иначе.
Мое вечное нежелание вступать с кем-либо в серьезные отношения оставило огромное количество пробелов в моей жизни. Пробелов, о существовании которых я до сего времени даже не подозревала. «Например, я никуда никогда не ездила с мужчиной», – подумала я, восхищаясь новизной впечатления, когда увидела свой чемодан рядом с чемоданом Бена в багажнике автомобиля. Он застал меня с любопытством разглядывающей два чемодана.
– Вы забыли что-то положить? – ошибочно предположил Бен.
– М‐м-м, точно не знаю, – солгала я, потому что и речи быть не могло, чтобы сказать, о чем я думала на самом деле.
– Мы всегда можем остановиться по дороге на заправке, и вы купите то, что забыли.
Я улыбнулась ему, прежде чем захлопнуть багажник. Я почему-то всерьез сомневалась, что магазин «Мото» сможет восполнить шестнадцать лет упущенных возможностей. Бен не сразу завел машину, терпеливо дожидаясь, пока я пристегну ремень. Единственным из известных мне людей, настолько же озабоченным безопасностью, был мой инструктор по вождению – и, вероятно, неспроста.
– Я по-прежнему рада буду сменить вас за рулем, если захотите, – снова предложила я, вполне ожидая, что он откажется, как делал раньше.
– Если я устану, то дам вам знать, – ответил Бен.
«Интересно», – с улыбкой подумала я, он нервничает в роли пассажира (вроде не тот тип), трясется над своей машиной (определенно не тот тип) или просто предпочитает – в буквальном смысле – находиться на водительском месте.
Я слегка пожала плечами.
– Что ж, сообщите мне, если передумаете. Дороги за Коттерхэмом могут обернуться небольшим кошмаром, если они вам незнакомы, особенно если к тому времени стемнеет.
Бен быстро глянул на меня, и я подумала, не задела ли я его самолюбие. Единственный раз на моей памяти я видела Гэри раздраженным на Джулию, когда она решила покритиковать его вождение. Однако, думаю, не об этом говорило выражение лица Бена, когда он переключил внимание на дорогу.
– Не потому, что я не чувствую себя с вами в безопасности, – поспешила добавить я. – Потому что я чувствую себя в абсолютной безопасности. В полной.
Он снова посмотрел на меня, и я с облегчением заметила пляшущий в его глазах огонек веселья, похожий на крохотных светлячков. Я не нанесла никакого урона его самолюбию.
– Очень рад это слышать, – повторил Бен голосом низким и столь же таинственным для понимания, как кошачье мурлыканье.
Может, свой автомобиль он мне и не доверял, но за музыку во время нашего путешествия отвечала я. Принимая во внимание, что стоял день накануне сочельника, Бен не должен был удивиться диску с рождественскими песнями, который я одолжила у Джулии и достала сейчас из сумки.
– Только если вы не ждете, что я буду подпевать, – с добродушной улыбкой предупредил Бен, когда я вынула из плеера альбом классического джаза и вставила слащавый рождественский сборник.
– Боюсь, я – буду, – важно кивнула я, получив в ответ негромкий смешок.
– Мне кажется, нам предстоит очень долгое путешествие, – мрачным голосом предсказал Бен.
Мы уже проделали долгое путешествие, чтобы добраться до этой точки, но думаю, он имел в виду совсем другое.
Один раз мы остановились на заправочной станции, чтобы выпить кофе и размяться. Я заметила, как Бен устало растирал ногу, сидя за рулем, но признаться, что мое внимание было сосредоточено на его бедрах, было бы неприлично, поэтому я никак не прокомментировала его немного скованную походку, пока мы шли по парковке. Почти все машины, мимо которых мы проходили, были, как сани Санты, нагружены подарками, и заднее сиденье Бена не стало исключением. По сравнению с его коробкой, полной свертков в блестящей красной бумаге, перевязанных сверкающими серебряными ленточками, мои дары, упакованные в бумагу из супермаркета, выглядели уныло. В качестве «дополнения» Бен купил для моих родителей ящик изысканного вина и нежную орхидею. Его щедрость уже заставила меня переживать – начинало казаться, что книги по истории джаза, которую я для него нашла и была этим очень довольна, будет недостаточно.
И это было не единственное, что меня тревожило. Всякий раз, когда я представляла Бена за нашим семейным рождественским столом, сидящего на стуле, который столько лет оставался свободным, под ложечкой у меня начинал ворочаться, словно спящий дракон, клубок дурных предчувствий. Это был очередной жизненный опыт, о котором я ничего не знала. Неужели все нервничают, когда знакомят нравящегося им человека со своими родными? И разве не самое смешное в мире то, что я дожила до тридцати одного года, чтобы задать себе этот вопрос?
Когда мы выехали с заправочной станции, темнота уже прочертила первые полосы по краям неба, меняя дневную картинку на ночную.
– До темноты, думаю, мы не успеем, – встревоженно нахмурилась я, что немедленно подтвердилось сообщением по радио – диктор известила о вставшей поперек дороги фуре и потенциальных многочасовых задержках.
Бен беспомощно пожал плечами и с сочувствием посмотрел на меня, когда я достала телефон и начала срочно набирать сообщение.
– После несчастья со Скоттом они всегда волнуются, когда я задерживаюсь. Я всегда об этом помню.
– Ну, конечно, – мгновенно раскаялся Бен. – Простите, я не подумал. Естественно, они будут волноваться.
Несколько минут спустя моя досада возросла.
– По-прежнему никакого сигнала.
– Вот, попробуйте с моего, – предложил Бен, передавая телефон, который, невольно отметила я, еще хранил тепло от соприкосновения с его бедром.
Я набрала номер родителей и приложила телефон к уху, соединение шло через прокси-сервер.
Домашний телефон не отвечал, но возможно, родителям в последнюю минуту понадобилось купить для праздника какую-то провизию. Сигнал то появлялся, то исчезал, и так как пробка, в которую мы теперь попали, практически не двигалась, я поняла, что моему сообщению придется подождать.
– Оставьте пока у себя, – предложил Бен, когда я протянула ему телефон. – Один из них рано или поздно поймает сигнал.
Я бы лучше воспользовалась своим телефоном, потому что телефон Бена таил мины-ловушки. Пытаясь отправить с его устройства сообщение, я наткнулась в контактах на имя «Холли» и порадовалась, что мои пальцы проявили уважение к личной жизни Бена и не тронули цепочку старых сообщений, мой взгляд выхватил дату последнего из них, о чем я всерьез пожалела. Будешь знать, как подглядывать, язвительно сказала я себе. Да и вообще, почему бы Бену и не поддерживать связь со своей бывшей девушкой? Ясно, что их связывает целая история отношений, когда у нас ее вообще нет. Но перспектива создать такую историю все же мерцала в отдалении, как свеча, обещающая радушный прием там, где я никогда раньше не бывала. Поэтому понятно, насколько сокрушительным стало осознание того, что Холли Как-Ее-Там оказалась не совсем «бывшей», какой я предпочла бы ее считать.
Есть много такого, чего не стоит делать во время автопутешествия. Взрывать цистерны с бензином, как персонажи фильма «Тельма и Луиза»; есть крутые яйца – по множеству причин; и засыпать, когда ты должен показывать дорогу. Я провинилась в последнем. В свою защиту хочу сказать, что в машине было чрезвычайно тепло, подголовник – удобный, а диск – прокручивавшийся в пятый или шестой раз – вогнал меня в святочный ступор. Сон, этот бандит, выждал и напал на меня в тот момент, когда мои веки дрогнули, закрываясь, и победа далась ему легко.
Я резко проснулась с чувством вины, ощутив по шуму дороги под колесами, что мы наконец-то вырвались из пробки. Я немного сползла на сиденье и быстро выпрямилась, с ужасом увидев, что прошел целый час с тех пор, как я в последний раз что-то говорила.
– Простите, Бен. Надо было меня разбудить. Я не хотела…
Я оборвала извинения, потому что за окном промелькнула очень знакомая церковь. Та, которую я много раз посещала на протяжении своей жизни, а от нее было меньше пяти минут езды до родительского дома.
– Откуда вы узнали, как сюда добраться? – спросила я, вертясь на сиденье, сверяясь с окружающей местностью. Да, вот парк, в котором я играла, а чуть дальше – футбольное поле, где я провела бесчисленные воскресные утра, с гордостью поддерживая старшего брата и его команду. – Я же не давала вам адрес, нет? – спросила я, нисколько не сомневаясь, что не давала.
– Нет, – ответил Бен, немного смущенный внезапным допросом.
– Тогда откуда вы узнали, как сюда доехать?
Бен взял свой телефон, на экране которого все еще присутствовала карта.
– В Коттерхэме гораздо легче ориентироваться, чем можно было судить по вашим словам. Я лишь рискнул угадать, в какую часть города ехать. Шанс был пятьдесят на пятьдесят. Вообще-то я как раз собирался вас разбудить, чтобы получить окончательные указания.
Что-то было не так в его тоне. Слишком уж гладко это прозвучало, словно Бен мысленно репетировал свое объяснение, прежде чем озвучить его. Он включил аварийный сигнал и съехал к обочине.
– Что-то не так, Софи?
Я очень ясно видела его в оранжевом свете уличного фонаря, под которым мы остановились. Ну и что с того, если он высказал предположение и угадал? Ведь в этом нет ничего странного, не так ли? Поставить ему в вину умение хорошо ориентироваться – очень плохой способ начать праздники.
Я улыбнулась, и улыбка почти добралась до моих глаз. Я все еще никак не проснусь, сказала я себе. Все еще в том состоянии, когда логика сна кажется более веской по сравнению с логикой бодрствования. Вполне убедительное объяснение, но я уже понимала, что правда таится глубже. Я все еще с подозрением ждала проявления у Бена каких-то недостатков. Он просто был слишком хорошим, слишком совершенным. Я все еще ждала чего-то неприятного и постоянно надеялась, что, когда это неизбежно произойдет, оно не похоронит под собой меня и мои надежды.
Очень быстро стало ясно, что моим родителям почти так же не по себе на этой незнакомой почве, как и мне. Убеждена, я никогда раньше не слышала, чтобы отец так досконально обсуждал автострады и соединительные дороги, но ему удалось выжать пятнадцатиминутную беседу из этой темы, когда мы только приехали. Почти без паузы мама завела разговор, который совершенно непонятным образом блуждал от находящихся на свободном выгуле индеек до плохо написанного, но колоритного бестселлера, который в настоящее время читают в ее книжном клубе. От загазованности до мягкого порно – всё в течение получаса с момента прибытия Бена. Из другого конца гостиной я бросила ему извиняющийся взгляд, гадая, не сожалеет ли он уже, что принял мое приглашение. Справедливости ради ничто в его взгляде об этом не говорило. Сказать, что все семейство Уинтеров нервничало, значило ничего не сказать.
Думаю, я перевела дух только после того, как родители пожелали нам спокойной ночи, извиняясь при этом, что так рано уходят спать. Я почувствовала, как меня оставляет напряжение, словно воздух выходит из надувной игрушки, когда я услышала, как они медленно поднимаются наверх по лестнице. Я подождала для верности, чтобы они меня не услышали, и повернулась к Бену с извинениями.
– Прошу прощения.
Бен, казалось, искренне озадачился.
– За что?
– За атмосферу, за все эти вопросы, за то, что любая беседа начинается с имени «Скотт». Наверное, мне следовало предупредить, как обстоят дела.
Бен встал из кресла у камина и втиснулся рядом со мной на старый уютный диванчик для двоих.
– Софи, все прекрасно. Да, ваши родители много говорят о вашем брате… но это вполне естественно. И они оба такие славные. Честно говоря, они именно такие, какими я их представлял. Я знал, что они мне понравятся.
– И почему это?
– Потому что вы родились у этих людей, в этой семье, – тихо ответил Бен, на несколько минут очистив мою голову от всех остальных мыслей.
Я откинулась на диванные подушки и закрыла глаза, вдруг почувствовав изнеможение, и слушала звуки дома, в котором выросла, заново с ними знакомясь. Меня куда-то уносило под однообразный свист ветра в трубе, когда слова Бена резко вернули меня к действительности.
– Где вы?
Я сонно моргнула, собираясь извиниться за то, что я почти такая же плохая хозяйка, как и штурман, когда увидела, что он слева направо осматривает комнату, обводя взглядом предметы в ней, словно камера наблюдения. Я следила за его взглядом, все еще не понимая вопроса.
– Где вы в этой комнате? – спросил Бен, закончив осмотр помещения и повернувшись ко мне. Мне не нужно было больше смотреть на собрание дорогих сувениров, чтобы понять, о чем он говорит. – Фотографии на каминной полке, на стенках и полках, на них только ваш брат, а вас нет.
Я выпрямилась, внезапно приготовившись обороняться.
– Это неправда. Я на многих снимках.
Бен коротко глянул на ряд фотокарточек в разнообразных рамках.
– Не на столь и многих. И нигде одна.
– Возможно, я просто не так фотогенична, – парировала я чуть резче, чем намеревалась.
Бен протянул руку так неожиданно, что я ахнула, когда его пальцы приподняли мой подбородок.
– Это просто неправда, – поправил он.
Не знаю, как я восприняла эти слова или его прикосновение, но прежде чем я успела разобраться в своей реакции, Бен уже указал на шкаф со стеклянными дверцами.
– Все призы там, все до единого, принадлежат вашему брату. Почему так?
– Потому, думаю, что я никогда не играла в футбол.
Это была удачная попытка внести немного юмора в наш разговор, который внезапно начал выходить у меня из-под контроля.
Бен с грустью покачал головой.
– Не делайте этого. Не позволяйте им делать вас невидимкой.
В глазах неприятно защипало, но я твердо решила не плакать.
– Это не они… ну, не только они. Я тоже виновата. Мы все хотели – ну, нам нужно было, – чтобы вокруг нас было как можно больше Скотта. Это не мои родители, а я убрала дипломы по классу фортепиано и другие фотографии.
Глаза у Бена были грустные и немного сердитые.
– Но они вас не остановили. А следовало бы.
Когда мы стелили постель на диване в кабинете, который папа называл своей берлогой, и это прозвище делало комнату гораздо уютнее, чем она была на самом деле, Бен вернулся к тому, что, мне казалось, ускользнуло из его поля зрения.
– И как же так получилось, что вы ни разу не упомянули, что играете на фортепиано?
Я дала подушке пару тумаков, расправляя перья, а потом, перевернув ее, набросилась на перья с другой стороны, как будто они меня чем-то раздосадовали.
– Играла, – поправила я.
– Больше не играете?
Я посмотрела на стену, у которой стоял теперь большой книжный шкаф, – на том месте, где когда-то стояло пианино. Если присмотреться и если свет падал под нужным углом, до сих пор можно было увидеть слабый отпечаток его ножек на выцветшем узоре ковра.
– Мы продали пианино.
– Почему? – спросил Бен, чрезвычайно умело заправляя углы простыни, как это делают в больнице или в гостинице, и подтыкая простыню и одеяло под матрас.
Я подивилась, где он научился это делать; эффектная бывшая подруга вроде бы не походила на девушек, умеющих аккуратно застилать кровать. Возможно, Бену довелось побыть курсантом военного училища, размышляла я, понимая, что с легкостью могу исписать дюжину тетрадей всем тем, чего я о нем не знала.
– Полагаю, я переросла свою любовь к игре, – сказала я, что было всего лишь половиной правды.
По выражению лица Бена я поняла, ему не требуется спрашивать, когда именно это случилось в моей жизни, потому что ответ он уже узнал.
Наклонившись, я провела ладонями по его постели, разглаживая одеяла, и постаралась не думать о мужчине, который вскоре будет под ними лежать. Моя комната находилась как раз над кабинетом, и я знала, что у меня будет достаточно времени, чтобы подумать об этом, пока я буду лежать без сна.