Февраль
– Мне очень жаль. Ты ведь понимаешь, да?
– Конечно, понимаю, – убеждал меня Бен. – Я всегда знал, что прошу слишком многого.
– Прости, – снова сказала я, на тот случай, если он каким-то образом пропустил последние пару сотен извинений, произнесенных мной с момента его просьбы пойти с ним на похороны Тома.
Мне было неприятно отказывать ему, когда мы лежали вместе в его постели, наслаждаясь тихой интимностью нашей близости, Бен тогда впервые попросил меня об этом; потом – еще неприятнее, когда он повторил просьбу через пару дней, он тогда писал речь для выступления на похоронах. После этого он больше меня не просил, хотя это не мешало мне извиняться.
Странная была неделя и сбивающая с толку. Проведенная вместе ночь подняла нас на новый уровень, мы стали ближе, однако моя неспособность встать рядом с Беном на похоронах вбила между нами незримый клин. Если изобразить наши отношения в виде двух частично наложенных друг на друга кругов, то мой отказ поместил меня во внешнюю часть. Чтобы разделить с Беном жизнь, стать частью его мира так, как, понимала я теперь, я этого хотела, я должна была полностью принять его отношения с группой друзей и то, что неизбежно должно было с ними случиться. Это была гораздо более серьезная «просьба», чем просто поехать днем на чай или научить кого-то играть на фортепиано. И посещение похорон – любых похорон – по-прежнему было для меня слишком большим шагом вперед.
Бен сказал, что понимает, и я действительно думала, что так и есть. Он на меня не злился. Но я была здорово зла на себя.
Я внимательно рассматривала Бена утром в день похорон. В черном костюме и в галстуке он казался совершенно другим человеком по сравнению с тем, который обнимал меня, который меня смешил и который дотронулся до моего замороженного сердца и отогрел его. Стыдно и неуместно, но в строгом костюме Бен казался мне таким невероятно сексуальным. Вероятно, много раз таким видела Бена, когда он еще был преуспевающим бизнесменом, его предыдущая подруга – эффектная, как ни жаль, Холли. Мы обе встречались с одним и тем же – но совершенно разным – мужчиной. Пошла бы Холли с ним на похороны? Вопрос возник в моей голове, прежде чем я успела подвергнуть его цензуре, и отказался исчезать, пока я готовила тост и кофе, хотя была уверена в отсутствии аппетита у Бена.
Всю неделю он занимался речью, но не прочел ее мне и не спросил моего мнения. Полагаю, я утратила право услышать слова, которые он так тщательно подбирал, когда отвергла возможность пойти с ним.
Бен сделал два глотка приготовленного мною кофе, но оставил без внимания тарелку с тостом, который я намазала сливочным маслом. Я не удивилась. Он много раз смотрел на свои часы и неоднократно проверял, лежит ли в кармане напечатанная речь, над которой он работал столько часов после смерти Тома. После той ночи мы не спали вместе, и я невольно гадала, продолжилось бы это, если б я набралась смелости поддержать Бена.
Джулия поняла – или по крайней мере сказала, что поняла.
– Он знает, что после смерти Скотта ты ни на чьи похороны не ходишь? – спросила она, преданно выступая на моей стороне, хотя я подозревала, что, по ее мнению, я в этой ситуации не права. Она не единственная придерживалась такого мнения; я сама считала, что не права… Просто я не знала, как мне преодолеть свою фобию, чтобы исправить ситуацию.
Один последний взгляд на дорогие наручные часы, и Бен поставил почти полную кружку кофе на стол.
– Мне пора. Я не хочу опоздать.
Времени было предостаточно, но я полностью понимала его потребность уйти; я лишь надеялась, что он понимает мою потребность остаться.
Я поцеловала его, пытаясь прикосновением губ к его губам передать последнее извинение. Бен крепко обнял меня, и я почувствовала медленное и ровное биение его сердца под черной тканью пиджака.
– Надеюсь, все пройдет… хорошо…
Я умолкла. За всю жизнь я была на похоронах всего один раз, и они меня опустошили. Возможно, если бы я посетила еще несколько похорон, я смогла бы понять, что они могут быть и празднованием длинной и плодотворной жизни. Но такой подход не имел для меня смысла, потому что я была знакома только с одной стороной этого диапазона. Я была совершенно уверена, что похороны Тома будут такими же трагическими, как похороны Скотта.
После того, как Бен наконец взял ключи от машины и уехал, в доме воцарилась просто невыносимая тишина. Я не могла оставаться в его части дома, потому что ощущала висящее в воздухе разочарование. Поэтому я вернулась в свою цокольную квартиру и попыталась чем-то себя занять. О работе и думать было нечего, поэтому я даже не сделала попытки сесть за компьютер, но стала убирать кухню, пока все поверхности не засверкали, отражая, как в зеркале, мое сокрушенное лицо. Я вытирала столешницы и драила полы так, словно моя вина была пятном, которое я могла каким-то образом отмыть. Даже Фред смотрел на меня злобно, пока я занималась домашней работой, словно отбывая наказание. Его изумрудные глаза осуждающе моргали, и клянусь, я читала в пристальном кошачьем взгляде обвинение.
Я стояла в безупречно чистой душевой кабинке, холодная вода барабанила по моей спине. Спина, которую он гладил. И падала на мои раскрытые губы. Губы, которые он целовал. Стекала по пальцам… Пальцы руки, которую он держал. Рука, которая должна бы держать сейчас его руку.
Я выскочила из душа, на бегу схватила полотенце и помчалась, оставляя на полу цепочку влажных следов на всем пути до спальни. Я распахнула дверцы шкафа и схватила блестящий пакет, который засунула подальше в гардероб всего две недели назад. Я гордилась собой, когда покупала эти платья. Я чувствовала, что наконец двигаюсь в правильном направлении. Но насколько же легче покупать одежду для похорон, когда никто еще не умер. Когда же реальность дала мне пощечину, моя первая реакция была та же, что и всегда: убежать и спрятаться.
Я бросила лихорадочный взгляд на часы. А вот теперь мне действительно придется бежать, если я хочу вовремя успеть на похороны Тома.
Иногда парки устраивают так, чтобы все было против вас. В иных случаях они решают не мешать вам. Поэтому когда я вытащила из пакета первое черное платье, оно не имело вида жеваной тряпки, как я ожидала. Черные колготки, которые я на ощупь вытащила из ящика комода, оказались без единой зацепки или стрелки. По еще влажным волосам достаточно было провести расческой, чтобы получилась вполне презентабельная прическа. Даже боги, отвечающие за транспорт, были ко мне благосклонны. Случилось так, что водитель таксомоторной компании, в которую я наугад позвонила, только что высадил пассажира на соседней улице. Автомобиль ждал меня еще до того, как я сунула ноги в туфли и схватила сумочку. Я дала водителю название церкви и попросила поторопиться[6] – все на одном дыхании, пока садилась на заднее сиденье. Мое отчаянное желание посетить эти похороны было почти таким же сильным, как прежнее отчаянное желание избежать их.
Рабочий день, середина утра, и дороги, слава богу, были пустыми. Сорокаминутный путь мы проделали всего за полчаса. В течение этих тридцати минут я пыталась сохранять нейтральное состояние, потому что не хотела давать себе повода придумать в последнюю минуту причину изменить решение.
Улица перед церковью была запружена машинами. Автомобили всех цветов радуги выстроились по обе ее стороны. Непосредственно у церкви разноцветная палитра сменялась черной.
– Ближе, боюсь, не получится, – извинился водитель, втиснувшись в первый свободный просвет.
Деньги за проезд уже лежали в моей крепко сжатой ладони. Я передала банкноту в окошко, желая, чтобы он поскорее уехал, пока я не передумала и не прыгнула назад в машину.
– Спасибо. Сдачи не надо, – сказала я, торопясь догнать входившую в церковь группу опаздывающих в черном. Я шла быстро, наклонив голову, сосредоточив взгляд на своих черных туфлях, которым мои поляризованные очки придавали оттенок сепии. Я бы не стала надевать очки в пасмурный февральский день, но очень большие стекла обеспечивали защиту не только от ультрафиолетовых лучей.
Мои шаги чуть замедлились, когда я услышала медленно приближавшийся рокот маленькой автомобильной процессии. Совершенно естественно, что я обернулась назад. А вот последующее было только моей инстинктивной реакцией на похоронный кортеж. Я издала странный, похожий на вой ветра звук, когда машины медленно проползли мимо меня. Цветочное оформление практически заслонило окно первого автомобиля. Одно слово, три буквы, выложенные красными и белыми цветами. «СЫН». Почти такое же оформление выбрали шестнадцать лет назад мои родители.
Следующая машина плавно затормозила и остановилась. Она предназначалась для ближайших членов семьи. Закрыв глаза, я снова почувствовала запах кожаных сидений похоронного лимузина, хотя прошло шестнадцать лет с тех пор, как я сидела там, где сидели сейчас родные Тома. Я услышала эхо голоса распорядителя, вспомнила его бесстрастное профессиональное поведение, которое дало трещину, ненадолго явив скрытого за ним человека, когда я споткнулась, выходя из машины. Все в порядке, милая? – спросил он, поддерживая меня под локоть. Рядом со мной поддерживали друг друга мои родители, похожие на жертв кораблекрушения. Но человека, на которого всегда опиралась я, моего соперника-партнера по играм, больше рядом не было. Он ехал в другом автомобиле, лежа на постели из стеганого белого атласа. Никогда больше его рука не поддержит меня. Об этом позаботился безответственный водитель.
Чтобы вырваться из прошлого и вернуться в настоящее, мне потребовалось серьезное физическое усилие. Чтобы войти в темную церковь – еще одно. На мгновение я остановилась перед открытыми двойными дверями, мои чувства работали на пределе, вбирая все это. Пьянящий аромат цветов был как удар. Они стояли повсюду, куда ни бросишь взгляд, но не традиционные розы, гвоздики и лилии. В церкви вообще не было срезанных цветов, там стояли разнообразные горшки с кустами и маленькими цветущими деревьями. Позднее я узнала, что Том, который всю свою жизнь ухаживал за растениями, не хотел, чтобы на его похоронах были срезанные цветы; все это будет снова посажено в землю и продолжит расти. Я долго плакала, когда Бен рассказал мне об этом.
Церковь была заполнена, и я поняла, что много позже родители Тома порадуются, что так много людей пришло попрощаться с их сыном. Еще я понимала – когда они войдут в церковь и пойдут к своим местам, они никого не различат. Бена я не видела, но была уверена, что он где-то в первых рядах. «Отлично», – подумала я, втискиваясь на свободное место в одном из задних рядов. Незнакомая женщина рядом со мной любезно подвинулась, освобождая для меня побольше места. Ее глаза покраснели, а в руке она сжимала уже мокрый платок. Я сочувственно кивнула ей, но немедленно ощутила себя обманщицей и самозванкой. Я посмотрела на ряды одетых в черное людей. Все они собрались здесь ради одного человека, тогда как я приехала сюда ради другого. Я надеялась, что Том поймет и простит меня. Снова я услышала эхо его тихого смеха, когда он умудрился в очередной раз упомянуть нашу безумную сцену со скалкой. Я беззвучно заплакала. Возможно, я все же приехала сюда ради Тома.
Взяв расписание службы, я провела пальцем по имени Бена, словно пытаясь послать ему телепатическое сообщение о своем присутствии здесь. Обернись, и ты меня увидишь. Странно, но одна голова действительно обернулась, и пара глаз немедленно встретилась с моими. Но это был не Бен, это была Карла. То, что это она, я, разумеется, поняла задолго до того, как Карла повернулась на своем месте. В море черного и серого она сидела в самом ярком из когда-либо виденных мною платье с цветочным узором и таком же платке. Я услышала, как кто-то позади меня неодобрительно заворчал, и я немедленно рассердилась, поскольку точно знала, что заставило Карлу выбрать этот наряд; она выказывала Тому свое личное уважение.
При том, что похороны Тома вряд ли будут традиционными, так как я уже различила мотив одной из песен группы «Аэросмит», звучавший, пока мы ждали начала службы. Рядом с алтарем стояли на подставках две увеличенные фотографии Тома. На одной он, голый по пояс и бронзовый от загара, работал в саду, нога в ботинке нажимала на лопату. На другую фотографию смотреть было труднее. На ней Том лежал на больничной койке. Можно было ожидать, что он станет смотреть на свою укороченную ногу, заканчивающуюся объемистой повязкой. Но что на самом деле притягивало сильнее, так это его неотразимая улыбка и жестянка пива, которую он высоко поднимал – в честь того, кто его снимал. В этом был весь Том.
Я не хотела смотреть на пустые козлы рядом с фотографиями, зная, что именно на них вскоре поставят. Гораздо лучше было смотреть на последний неожиданный предмет, прислоненный к церковной кафедре. Ярко раскрашенная доска для сёрфинга должна была бы смотреться неуместно в церкви, но поскольку она с такой силой говорила о надежде, вере и уверенности в лучшем будущем, то трудно было придумать для нее лучшее место.
Песню «Аэросмит» выключили, и все встали. По движению и шарканью ног позади себя я поняла, что сейчас гроб Тома понесут мимо его семьи и друзей для последнего прощания. Паника, такая острая, что я почувствовала во рту вкус горечи, грозила меня задушить. Желудок свело так, что я вспомнила обо всех случаях пищевого отравления – только в десять раз хуже. На один ужасный момент я подумала, что меня действительно вырвет… а потом повернулся Бен.
Первым на его лице отразился шок – в миллион раз превосходивший обычное удивление. Глаза Бена коротко скользнули мимо меня, и я поняла, что он смотрит на приближающийся гроб. Я стояла, вцепившись в спинку деревянной скамьи передо мной, сжимая ее с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Но затем глаза Бена вернулись к моему лицу, и они светились мягким теплом; они горели чувством, которого он никогда раньше не показывал. Я не умею читать по губам, да и стоял Бен слишком далеко от меня, чтобы сказать с уверенностью, но мне показалось, я увидела, как его губы произнесли: «Спасибо». Мои руки разжались, желудок успокоился, и шум крови в ушах утих. Бен напоследок еще пристально посмотрел на меня, а потом отвернулся к алтарю, вполне законно сосредотачиваясь на церемонии и человеке, которого он пришел почтить.
Во время речи Бена плакала не я одна. Когда Бен рисовал словесный портрет отважного молодого человека, который отказывался поддаваться смертельной болезни в последние месяцы своей жизни, люди вокруг меня доставали из сумочек и карманов платки. Казалось неуместным смеяться над шутливыми историями, которые Бен включил в свое выступление, но, странно, неуместности не чувствовалось. Такую речь Бен вполне мог написать, будучи шафером на свадьбе Тома, на свадьбе, которая никогда не состоится. Подобной речью он мог бы развлекать друзей и родных на днях рождения Тома – в тридцать лет, в сорок, в пятьдесят. Это могло быть поздравление, которое Бен произнес бы при выходе Тома на пенсию. Но судьба уничтожила все события, которые как само собой разумеющиеся должны были произойти в жизни Тома, и написала совершенно другой конец его истории.
– Ты приехала…
В его голосе все еще звучала интонация, говорившая о том, что он все-таки не ожидал моего приезда.
– Приехала.
– Почему ты изменила свое решение?
Мысленно я попробовала несколько ответов:
Потому что так нужно было поступить. Нет. Слишком легко, а еще немного отдает трусливым компромиссом.
Потому что Том мне действительно нравился. Да, он мне нравился. Очень. Но со всей откровенностью, не это заставило меня преодолеть этот калечащий меня страх.
Потому что ты нуждался в моем присутствии здесь. Хорошее заявление, но тоже не совсем правдивое. Бен произнес бы свою речь с таким же чувством и состраданием, была бы я здесь или нет.
Потому что я тебя люблю и хочу быть рядом с тобой во все важные моменты твоей жизни, хорошие или плохие. Это по крайней мере было полной правдой, но признаваться в этом было очень опасно. Поскольку у меня до сих пор не было настоящего доказательства того, что Бен испытывает ко мне такие же чувства.
Черт возьми, сестренка, ты на самом деле такая тупая? – брань Скотта в храме не стала для меня неожиданностью – он никогда не был особенно религиозным. Я сосредоточилась на глазах Бена цвета жженого сахара и попыталась не позволить голосу давно умершего брата увести мои мысли в сторону. Меня совсем не удивило, что от Скотта оказалось не так-то легко отделаться. Этот человек тебя любит, наверняка ты это уже знаешь? Что еще ему нужно сделать, чтобы доказать это? Нанять самолет и написать эти слова на небе? Разместить рекламу? Спасти тебя, рискуя жизнью? О, погоди, постой минутку, мне кажется, он мог бы…
– Из-за тебя. Я приехала из-за тебя. Потому что хотела увидеть, как ты смотришь на меня вот так, как сейчас. С гордостью за меня.
– Я горжусь тобой. Я знаю, что это далось тебе нелегко.
Я обвела взглядом церковь. У дверей стояла, разговаривая с Генри, Карла. Элис сидела бочком, беседуя с Чарли и его женой. И вкрапленных в незнакомое собрание, я заметила несколько других людей, которых узнала по вечеринкам у Бена. Людей, с которыми мне еще предстояло познакомиться; людей, знакомства с которыми я больше не боялась.
– Это оказалось не так трудно, как я представляла, – честно призналась я. – Я среди друзей.
Взгляд, которым наградил меня Бен, стоило бы закупорить в бутылку и положить куда-нибудь на длительное хранение, чтобы я могла доставать ее и изучать этот взгляд снова, снова и снова.
Бен коротко приобнял меня.
– Я хочу подойти сказать несколько слов семье Тома, пока они не ушли на церковное кладбище. Останешься здесь?
Едва заметным движением я передвинулась поближе к Бену. Он был моим щитом, крепким и надежным. Никто из тех, кто даже поверхностно знал меня в течение последних шестнадцати лет, не поверил бы словам, которые я произнесла. Я сама с трудом себе поверила.
– Нет. Я иду с тобой. Мне бы хотелось выразить свои соболезнования.
Аллилуйя, подбодрил меня шутливой похвалой воображаемый Скотт, но и это в его исполнении тоже показалось немного кощунственным.
Разумеется, мучительно было смотреть на лица этих убитых горем людей и пытаться не видеть в них, как в зеркале, боль моей семьи. Но я все равно была рада, что подошла поговорить с ними. Мать Тома сжала мои руки и сказала, как она благодарна, что я пришла, как много это для нее значит, хотя я понимала, она не имеет ни малейшего понятия, кто я такая. Но это было неважно.
По просьбе родителей Тома только небольшое число его близких друзей и ближайшие родственники провожали их на церковное кладбище. Поскольку я в эту категорию не попадала, я тихонько прошептала Бену на ухо, что незаметно уйду и поеду домой. В его глазах появилась тревога, и я поняла, что он уже волнуется насчет моего возращения после похорон в пустой дом. «Неужели он всегда так делает?» – спросила я себя. Всегда просчитывает на шаг вперед, как опытный водитель, оценивая все возможные опасности, которые могут подстерегать меня на дороге?
– Со мной все будет хорошо, – заверила я его.
Бен нежно поцеловал меня в уголок губ, мы стояли у церкви, дожидаясь, пока ее покинут последние из пришедших. Если уж до конца честно, я рада была на законном основании не участвовать в последней части церемонии. Стоять у свежевыкопанной могилы, наблюдать, как гроб Тома опускают в землю, – возможно, я пока была не готова сделать этот шаг в новую версию моего будущего.
– Я не знаю точно, когда вернусь. Потом, наверное, все поедут домой к родственникам.
– Ничего. Не спеши и не думай, что должен уйти пораньше из-за меня. Я буду ждать тебя дома.
Внезапно налетел порыв ветра, бросив прядь волос мне на лицо. Бен успел убрать ее раньше меня.
– Мне нравится, как это звучит, – тихо проговорил он.
– Мне тоже.
Я увидела ее еще до того, как вышла из такси. Или, если точнее, я увидела ее автомобиль, блестящий черный «Мерседес», перегородивший вход на подъездную дорожку Бена, полностью блокируя все подступы. Копаясь в сумочке в поисках кошелька, я сначала отвлеклась на незнакомую машину, потом посмотрела дальше и увидела женщину, которая стояла прямо перед окном первого этажа и, заслонившись ладонями от света, всматривалась внутрь.
Я рассердилась еще до того, как поняла, кто она. Что-то наглое было в этом вторжении; хотя дом был не мой, я восприняла это как вмешательство в свою частную жизнь. Конечно, оглядываясь назад, я признаю, что она никогда мне не нравилась, что бы она ни делала.
Пальто на ней было ярко-красное. Более ужасное сочетание с ее волосами трудно было представить, но почему-то цвет ткани лишь усиливал их цвет, заставляя ниспадающие тициановские пряди сиять, как начищенная медь.
– Могу я вам помочь? – крикнула я задолго до того, как она могла меня услышать.
Во второй раз эти же слова прозвучали чуть более натянуто, чуть менее вежливо. Логически я еще не могла знать, кто она. Да только уже знала. Потому что именно так поступает с тобой жизнь, когда все идет слишком хорошо… она начинает вставлять в колеса здоровенные палки.
Холли была красива. Даже еще красивее, чем на фотографиях в интернете. Каждая черточка заслуживала десяти баллов из десяти. Математический результат их сочетания заставил меня чувствовать себя безвкусно и тускло одетой, и тот факт, что я с головы до ног была в черном, а она походила на экзотическую сказочную райскую птицу, отношения к делу не имел.
В ее глазах, когда она посмотрела на меня, я не прочла извинения. Даже ни тени смущения, что ее застали заглядывающей в окна дома ее бывшего любовника.
– Это дом Бена Стивенса, не так ли?
Голос был мягкий, а не визгливый, как я надеялась и каким он должен был оказаться, если бы в мире существовала хоть какая-то справедливость. За этим голосом стояла привилегированная жизнь, частные школы, матчи по лакроссу и субботние утра в пони-клубе.
Честно говоря, мои внезапно прорвавшиеся дурные манеры ошеломили меня, я могла списать их только на ощущение необъяснимой угрозы. Но возможно, я все не так поняла. Я выдавила улыбку, которая так и застыла на моем лице.
– Да. Бен живет здесь.
И я тоже, хотелось мне добавить, но это было бы мелочно и ввело бы в заблуждение. Я добавила защиту территории без необходимости к списку своих новых и непривлекательных черт характера, о которых прежде не подозревала. Если я сейчас же не возьму себя в руки, того и гляди начну помечать все вокруг по периметру, как Фред.
– Отлично. По-моему, он дал мне именно этот адрес.
Ее слова полоснули меня, как бритвой. Прошлись по животу, отдаваясь такой резкой болью, что я не удивилась бы, обнаружив в том месте настоящую рану. Я предположила – очевидно, неверно, – что они теперь не общаются. Я подумала, что когда они расстались и Бен переехал сюда, все контакты пошли на убыль и наконец совсем прекратились. Но ясно, что это существовало лишь в моем, полном надежд воображении, которое складывало кусочки головоломки и составило в итоге предпочтительную для меня, а не действительную картинку.
– Вы случайно не знаете, Бен дома?
– Нет. Его нет.
Я могла бы объяснить. Могла бы сказать, что он на похоронах близкого друга, но по какой-то причине я захотела утаить от нее эту информацию, потому что эта женщина не имела никакого отношения к Тому. А может, и имела. Я вдруг почувствовала, что покидаю «американские горки» в парке развлечений и понятия не имею, где верх, где низ.
– Думаю, он вернется очень поздно, – добавила я, делая попытку быть чем-то полезной.
Полезной? Неужели? – спросил мой внутренний голос.
– О, черт, как это некстати, – сказала Холли. Ругательство непринужденно скользнуло с ее губ, и я подумала, что она, наверное, часто употребляет это слово. Великолепно, теперь я превращаюсь еще и в ханжу. – Мне очень нужно было повидать его сегодня, и я проделала большой путь. Наверное, нужно было сначала позвонить. – Ты думаешь? – Просто я хотела сделать ему сюрприз. – Она нахмурилась, и даже так осталась весьма привлекательной. – Но я не могу болтаться тут целый день, дожидаясь его.
Я постаралась не выказывать несоразмерной радости и успешно скрыла едва заметную улыбку облегчения, которая померкла, когда Холли добавила:
– Если только я не перестрою свои планы и не уеду домой завтра.
Слова, которыми мы с Беном обменялись у церкви, и содержавшееся в них молчаливое обещание стремительно отменялись. Честно говоря, думаю, мы оба не предполагали присутствие его бывшей подруги в наших вечерних планах.
– Может, что-то ему передать? – вызвалась я, мне хотелось как-то помочь, но мною двигало лишь внезапное желание, чтобы эта женщина оказалась где-то в другом месте, далеко-далеко отсюда. Из-за ее присутствия здесь все мои внутренние тревожные звонки звенели у меня в голове, как безумные. И я не понимала, почему. Наступил момент, когда это произошло – сильный порыв ветра закружился вокруг нас… и внезапно все изменилось. Полы пальто Холли распахнулись, являя дорогое на вид узкое платье, оно облегало ее полные груди и так же самодовольно обтягивало безошибочно угадываемый животик.
Она положила руку на округлившийся живот, возможно, бессознательно, но я так почему-то не думала.
– В общем, не поймите неправильно, но то, о чем мне нужно поговорить с Беном, дело личное.
И тут я осознала, как мало Бен говорил о своих прежних отношениях. Я не знала точно, когда они разошлись, почему и виделись ли после переезда Бена в новый дом. Я очень старалась не делать поспешных выводов, потому что они неизбежно вели меня туда, куда мне совсем не хотелось идти. Но доказательства начинали накапливаться, и впервые я спросила себя, не я ли самая непроходимая дура? Женщина с приличным животом появляется на пороге дома своего бывшего любовника, и ей нужно сказать ему что-то личное. Два и два не всегда четыре… но иногда со всей очевидностью это так.
– Вы одна из соседок Бена?
– В некотором роде, – сказала я, удивляясь, почему медлю с признанием, что я нечто большее в его жизни, чем просто соседка. Потому, возможно, что я больше не была в этом уверена. – Я живу в цокольной квартире, – добавила я.
Холли посмотрела на меня с бóльшим интересом, и я постаралась не поморщиться под пристальным взглядом ее изумрудных глаз, того же оттенка, заметила я, что и у моего кота. Я видела, что она производит свои мысленные подсчеты, складывая факты, как она их понимала, и пытаясь вычислить мое место в этом уравнении. «Удачи тебе», – подумала я, удивляясь, почему мой мысленный голос вдруг зазвучал так обреченно.
– О, это здорово, – сказала Холли. – Вы позволите воспользоваться вашим туалетом? Последние двадцать минут моего путешествия этот младенец играл в футбол моим мочевым пузырем.
Несколько больше информации, чем мне требовалось, но ее просьба не оставляла мне иного выбора, кроме как впустить в свой дом женщину, которую я меньше всего хотела в нем видеть.
– Э… да, конечно, – выговорила я. – Входная дверь за углом.
Я показала ей ванную комнату, и Холли спешно в ней исчезла. Дожидаясь ее возвращения, я в нерешительности мялась, ведя – и в конечном счете проигрывая – сражение с элементарными приличиями и хорошими манерами.
– За это – спасибо, – сказала Холли. – Никто не предупреждает, что во время беременности у тебя начинается практически недержание, правда? – спросила она.
– Я не знаю, – чрезвычайно натянуто произнесла. – У меня нет детей.
Холли кивнула, словно я только что подтвердила ее внутреннюю догадку, и я осталась в недоумении, ведет она просто светскую беседу или нарочно лицемерит.
– Могу я предложить вам что-нибудь попить?
Холли улыбнулась, как будто знала, что я задам этот вопрос. Она скинула пальто и села за маленький столик, за которым я столько раз сидела с Беном. Я словно присутствовала при краже собственного будущего и ничем не могла этому помешать.
– Вам чаю или кофе? – спросила я, улыбаясь с таким усилием, что заболели щеки.
– А у вас случайно нет зеленого чая?
Невинный вопрос ужалил меня, как шершень. В моем буфете был только черный чай, но Бен зеленый чай пил. В кухне у него стояла коробка. Внезапно я осознала, что это я здесь лишняя, а не Холли. У них с Беном есть история, общее прошлое. Так легко было представить их вдвоем, попивающими зеленый чай, отдыхающими на модных курортах и ведущими жизнь, которой я не имею права желать.
– У Бена есть наверху. Сейчас принесу, – сказала я, и мне вдруг захотелось проложить между нами какое-то расстояние.
Запах ее духов заполнял мою кухню, а понимающий взгляд ее ясных зеленых глаз было, откровенно говоря, трудно выдерживать. Я направилась к двери, которая вела наверх – и которую мы уже не закрывали после проведенной вдвоем ночи, – и так стремительно взбежала по деревянной лестнице, будто за мной гнались.
Сколько могла, я задержалась в кухне Бена, дожидаясь, пока на моем лице не останется и следа очень некрасивых, переполнявших меня мыслей и чувств. Холли так и сидела за столом, когда я вернулась, но она что-то держала в руках, что-то темное и мягкое. Я совершенно забыла, что Бен забыл здесь свой джемпер на спинке стула. Холли провела ладонью по мягкому кашемиру, словно погладила домашнего питомца.
– Это я ему купила, – просто сказала она. И ее слова сообщили мне, что я проиграла еще до начала сражения. – Значит, вы с Беном?.. – Она не закончила вопрос.
Чтобы выиграть время, я неуклюже отвернулась и положила чайные пакетики в подготовленные кружки.
– Мы… мы… – Что именно «мы», я понятия не имела. – Это сложно.
– Не могу сказать, что я удивлена, что он кого-то нашел. Я всегда думала, что он так и сделает после нашего разрыва.
Я наливала кипяток в кружки так неторопливо, как будто выполняла сложную хирургическую операцию.
– Я не против признать, что вы куда лучше и отважнее меня, – заявила Холли.
Я медленно повернулась. Как сильно ни хотелось мне согласиться с ней в этом вопросе, я никакого понятия не имела, о чем она говорит.
Ее руки легли на округлившийся живот, мои же крепко сжались в кулаки.
– Какая ирония, правда. Причина, по которой мы разошлись, заключалась в том, что я не представляла себе будущего, в котором буду связана по рукам и ногам и вынуждена буду ухаживать за кем-то двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. – Она посмотрела на свой живот и пожала плечами. – И вот посмотрите, что случилось. Именно это я и собираюсь делать. Думаю, никогда не знаешь, что тебе готовит жизнь, согласны?
Оставив в стороне понимание жизни и ее смысла, я с трудом следила за смыслом настоящего разговора. По этой причине расстались Бен и Холли? Бен хотел ребенка, а она – нет? А если отец ребенка, которого она носит, Бен, как это повлияет на его чувства… к Холли… ко мне?..
– Как сейчас Бен? – спросила Холли, выводя меня из равновесия внезапной настойчивостью вопроса. – Я сто лет его не видела.
Я невольно перевела взгляд на доказательство, которое говорило, что самое большее они не виделись полгода. Холли проследила мой взгляд и после минутного недоумения, отразившегося на ее лице, начала смеяться.
– О боже. Вы думаете, что это его? Что это ребенок Бена?
Тупо кивнув, я почувствовала, как мои щеки наливаются краской, соперничая с цветом волос Холли.
– Это ребенок Джастина, – сказала она, похлопывая по животу. Поскольку я понятия не имела, кто такой Джастин, это ничего не прояснило. – Он мой жених, – добавила Холли, и тут она вдруг понравилась мне гораздо больше. Мимолетное чувство, которое вскоре будет полностью уничтожено. – Поэтому я и приехала сюда сегодня, сказать Бену о ребенке. Мне казалось справедливым, чтобы он узнал об этом первым, особенно после того, как он был так откровенен во всем. – Она чуть вздрогнула. – Слава богу, этот ребенок не Бена, учитывая его положение.
– Положение?
– Из-за того, что сейчас с ним происходит.
Я чувствовала себя заторможенной и тупой; деревенская дурочка в комнате, набитой интеллектуалами.
– Простите, я не понимаю, о чем вы говорите.
На этот раз пришел черед Холли смутиться, а потом прийти в легкий ужас.
– О боже мой. У вас с ним отношения, а он вам не сказал?
– Не сказал о чем?
Паника сдавила мне горло. Я была кроликом в свете автомобильных фар, таращившимся на машину, которая вот-вот должна была меня раздавить.
Холли прикусила губу, и впервые за то короткое время, что я находилась в ее компании, она утратила часть своей уверенности.
– Черт. Вам, наверное, не хочется слышать это от меня… но у Бена БАС.
Я не расслышала, продляя мучение еще на несколько секунд, оттягивая время, прежде чем нож гильотины рухнет вниз, рассекая мою жизнь надвое.
– У Бена что?
Холли выпрямилась на стуле, ей явно было не по себе, она покачала головой.
– Бэ, а, эс, – четко произнесла она каждую букву. – Боковой амиотрофический склероз. Это…
– Я знаю, что это такое, – перебила я внезапно севшим голосом.
– Не могу поверить, что он вам не сказал.
Я подняла взгляд, но не могла разглядеть Холли, потому что из-за выступивших слез она плыла, как мираж.
– Я тоже.
– Ты вообще собирался мне сказать?
За последние восемь часов я передумала много вступительных реплик, но в итоге к этой я то и дело возвращалась, с нее и начала.
У Бена был усталый и опустошенный вид, и внутренний голос уже говорил мне, что я поступаю неправильно, но ящик уже открылся, и невозможно было снова запихать туда правду. Бен помедлил и тщательно закрыл за собой входную дверь. Его взгляд быстро и удивительно эффективно оценил ситуацию и мое настроение. В тот момент я увидела, каким он был бизнесменом: быстрым и решительным в решении проблем, не тратившим драгоценное время и силы на ерунду. Его взгляд скользнул с моего лица на открытый ноутбук передо мной с ясно видной страничкой, посвященной БАС. Он слегка приподнял брови, увидев коричневую бутылочку с таблетками, которую я взяла у него из аптечки. В лучшем случае мне грозило разочарование Бена из-за вторжения в его личное пространство, чтобы найти их. В худшем – я могла столкнуться с его гневом.
Он взял бутылочку, словно она была вещественным доказательством в суде, и испустил долгий, печальный вздох. И это была самая худшая реакция из всех, потому что она прозвучала, как окончание чего-то.
Моя вина, состоявшая в том, что я копалась в его вещах, не имела шанса против движущей мною потребности опровергнуть все сказанное Холли. Хотя часть меня уже знала, что она говорит правду. Таблетки только подтвердили это. Задним числом все те случаи, когда Бен при мне запинался, спотыкался, падал, стали теперь частью картины, которую я из-за своей слепоты не видела.
Бен не сказал «Я не знаю, о чем ты говоришь», и я была благодарна ему за это. Если бы он солгал мне теперь, все было бы кончено. Единственным, что еще связывало нас, оставалась честность. Без нее у нас не было ничего.
– Как ты узнала?
– Сегодня приезжала Холли, повидать тебя. Она мне сказала.
На сей раз Бен испытал шок, но далеко не такой сильный, какой переживала я каждую минуту с тех пор, как его бывшая подруга выложила свою сокрушительную новость, а потом решила очень быстренько отбыть. Бен снял пиджак и бросил на диван, не отрывая взгляда от моего лица.
– Почему, Бен, ты не сказал мне, что болен? Почему не рассказал, что делает с тобой эта болезнь?
Он вздрогнул, как будто никогда раньше не задумывался о прогнозе, и однако же я знала от Холли, что это не так. Бен уже очень давно знал, что готовит ему будущее. С ней он этой информацией поделился… но не со мной.
– Потому что впервые за два года я поймал себя на том, что не в состоянии принять это… все снова. Я думал, что смирился с тем, что со мной происходит. Я прошел путь от «Почему я?» до «А почему бы и не я?» А потом появилась ты, и я снова оказался там, откуда начинал. В отрицании. Я знаю, что должен был сказать тебе. Я тысячу раз говорил тебе это мысленно, но так и не произнес эти слова.
Он рассеянно провел рукой по волосам, и это сделало его невыразимо уязвимым и потерянным, и мне больше всего захотелось подбежать к нему, обнять и сказать, что все будет хорошо, но страх вернулся, приковав меня к стулу.
– Сядь, – попросила я, словно это был мой дом, а не его.
Бен выдвинул соседний стул, и его близость, теплый запах, жизненная сила нанесли удар по моим чувствам. Как он может умирать, когда все в нем кажется таким живым?
Бен коротко глянул на экран ноутбука, а потом на линованный блокнот рядом со мной, исписанный моими нечитаемыми каракулями и вопросительными знаками. Они были похожи на записки сумасшедшей и настолько не похожи на мои обычные, тщательно выполненные заметки, что я подумала, а действительно, не потеряла ли я за последние восемь часов частичку своего разума. Она, вероятно, откололась сразу после того, как мое сердце разбилось надвое.
Руки Бен положил на стол, но меня за руку не взял.
– Я не хотел, чтобы ты столкнулась с этим, Софи. Я никогда не хотел, чтобы кто-то переживал это вместе со мной. – Говоря, Бен скользил взглядом по экрану, видя слова, но не читая их. У меня сложилось ощущение, что он, вероятно, знаком с этим сайтом. – Когда мне поставили диагноз, я продал свой бизнес, уладил финансовые вопросы и привел в порядок остальные свои дела. Затем я приехал сюда жить. – Он безрадостно засмеялся и поправил себя: – Затем я приехал сюда умирать. И я примирился с этим. – Я вскрикнула, как загнанное животное. – Просто я не ожидал найти одну вещь, которая опрокинет все мои планы. – Его голос прерывался, когда он продолжил: – Этого никогда не должно было случиться. Я не хотел тебя обидеть. Я никогда не хотел причинить тебе новую боль, но я не мог помешать себе влюбиться в тебя.
Он расплылся передом мной. Появились два Бена, потом четыре, а потом – целая комната. Впервые он сказал мне, что любит меня, но это не должно было произойти вот так. Мы оба не хотели, чтобы это произошло вот так. Он повернулся, я повернулась, и внезапно я очутилась в его объятиях, и он обнимал меня так крепко, как никогда в жизни никто меня не обнимал.
– Как давно ты знаешь? – Свой вопрос я прошептала ему в плечо.
– Некоторое время.
Я немного отстранилась, чтобы видеть его лицо.
– Как давно? Скажи точно.
Он посмотрел на блокнот на столе, и я поняла, на чем остановился его взгляд. Это были слова, которые я обвела столько раз, что едва не прорвала бумагу. Восемь слов, с которыми было связано мое будущее: «Предполагаемая продолжительность жизни от двух до пяти лет».
– Симптомы появились около трех лет назад, но я долго не обращал на них внимания.
Мы оба посмотрели в блокнот, и никогда еще мне не доводилось высчитывать такую страшную разницу.
– Ты еще с кем-то консультировался? Потому что один диагноз, поставленный одним врачом, не означает…
– Софи, не надо, – взмолился Бен, снова обнимая меня. – Прекрати. Не делай этого. Я встречался с людьми, со множеством людей… с достаточным числом людей. – Он вдруг заговорил устало и печально. Таким голосом говорят среди ночи, когда сдаются, и я совсем не узнала голос Бена. – Я ходил на консультации, делал анализы, а потом новые анализы. Я встречался с врачами, специалистами… шарлатанами. Я все испробовал. Все они говорят одно и то же. Это именно это.
– Но в исследованиях происходят прорывы… недавно был один такой… – Он попытался заставить меня замолчать поцелуем, но я ему не позволила. – И волонтеры кучу денег собрали, помнишь ту кампанию, нужно было облиться ведром холодной воды и пожертвовать деньги. Я это сделала, – добавила я, словно мое участие должно было обеспечить иммунитет всем, кто был мне дорог.
– Лекарство найдут, – тихо проговорил Бен. – Я в этом уверен. Но его могут не успеть найти вовремя для меня.
Я так резко замотала головой, что суставы шеи протестующе хрустнули. Бен взял меня за голову, чтобы я стояла смирно, чтобы он мог посмотреть мне прямо в глаза.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что сейчас для меня сделала. Нечто очень важное.
Я знала, что грядет, и снова попыталась покачать головой, но Бен крепко держал меня в неподвижности своими крепкими руками.
– Мне нужно, чтобы ты ушла. Ушла сейчас. Сегодня вечером. Спускайся вниз, собирай свои вещи и уезжай.
Я думала, что сердце у меня уже разбилось, но, по-видимому, не существует ограничений, сколько раз оно может разбиваться.
– Ты должна уехать, Софи. Уйти… потому что я точно знаю, что я не могу. Оставшись со мной, ты погибнешь.
– Уйдя от тебя, я тоже погибну, – дополнила я срывающимся голосом.
Три богини судьбы в древнеримской мифологии.