В телепатию я не верю. Когда одна девушка в университете сказала, что еще до получения сообщения узнала, что ее сестра-близнец сломала ногу, мы все решили, что она сочиняет. У меня совершенно точно не было никаких предчувствий, что Скотт в опасности в тот вечер, когда машина врезалась в его мотоцикл, а уж мы, как брат и сестра, были с ним ближе некуда.
И тем не менее в то утро я проснулась с пророческим чувством приближающейся опасности. Несмотря на многодневное предвкушение, я вдруг не захотела идти на ланч в шикарный ресторан, где заказала столик, чтобы отпраздновать с Джулией день ее рождения. Я никуда не хотела отлучаться: ни из дома, ни из кровати, ни из объятий Бена. Но будильник не испытывал почтения к внезапной перемене в моих чувствах и безжалостно звонил, пока я не повернулась и не повергла его в молчание враждебным ударом.
Поразительно, но Бена он не разбудил, и за это я была особенно благодарна. Бен полночи не спал из-за кашля, и в результате оба мы спали плохо. Утренний свет не особо способствовал желанию вылезать из-под мягких складок пухового одеяла. «Жаркому июню» еще только предстояло ненадолго появиться, и «серый и сырой июнь», его значительно менее привлекательный брат, все еще занимал центральное положение. Оконное стекло покрывала тонкая морось, как конденсат в оранжерее.
Я свесила ноги с кровати, и они, как пара слепых кротов, принялись нашаривать шлепанцы. Они только что их нашли, когда Бен протянул руку и взял меня за запястье.
– Ты уже встаешь?
В его голосе звучало разочарование, и трудно было сопротивляться искушению забраться назад под пуховое одеяло и снова свернуться калачиком рядом с Беном. Я посмотрела на часы, мысленно пробежалась по списку того, что нужно сделать до встречи с Джулией в городе, и с сожалением вздохнула.
– Вынуждена. Но ты должен поспать, – предложила я. – Я пойду в душ внизу.
Странно, хотя каждую ночь мы с Беном спали в его кровати, я по-прежнему предпочитала пользоваться своей ванной в цокольной квартире, а не ванной комнатой Бена. Возможно, я была не совсем готова для полного исчезновения тайны на столь раннем этапе наших отношений. Или, возможно, Бен так удивительно долго возился в ванной, что я уставала ждать своей очереди. Ты хуже девчонки, дразнила я его, с тайной улыбкой помня, как он очень эффективно продолжал демонстрировать, насколько не по-девчачьи способен действовать.
– Нет, я встану, если ты встала, – сказал Бен, садясь и отбрасывая одеяло.
За четыре месяца я и близко не утратила ощущение новизны восприятия. Я по-прежнему смотрела на его нагое тело, словно никогда не видела раньше… каждый раз. Результаты многочасовых занятий в тренажерном зале или бесконечных заплывов в местном бассейне, словно Бен готовился переплывать Ла-Манш, были очевидны. От нас не укрывалась ирония того, что благодаря БАС Бен сейчас находился в наилучшей физической форме за всю жизнь.
Он поймал меня на разглядывании и улыбнулся, но момент был испорчен очередным приступом кашля. Мой взгляд омрачился заботой.
– Здорово ты кашляешь.
– Полночи практиковался, – объяснил он, что было бы куда смешнее, если бы не было правдой.
– Жаль, что ты не обращаешься с этим к врачу.
– Я посещаю достаточно врачей. Это всего лишь простуда.
Я не хотела с ним спорить, особенно учитывая, что уходила и оставляла его одного на целый день, но меня снова охватила тревога, когда Бен встал (опираясь одной рукой о прикроватный столик, это что-то новое) и пошел в свою ванную комнату.
Ресторан был переполнен. Кроме Джулии и меня, похоже, все были в костюмах. Словно одни мы не получили памятку о дресс-коде. Практически за каждым столиком вокруг нас проходили какие-то деловые встречи. А за нашим столом, накрытым белой льняной скатертью и сияющими серебряным приборами, единственным пунктом на повестке дня стояло празднование дня рождения.
Джулия громко хрюкнула, очень похоже на настоящую свинью, читая мою – признаюсь, неприличную – поздравительную открытку.
– Ну, это я на полку с другими не поставлю, – сказала она, торопливо засовывая ее в конверт, когда к нам приблизился официант с двумя громадными меню. – Я не намерена объяснять своей дочери, что значит каждое из этих слов!
Я улыбнулась, подождала, пока мы остались одни, а затем протянула подруге маленькую коробочку, почти не видную под спиралями ленточек, ее украшавших. Выбранные мною серебряные серьги имели успех, и Джулия немедленно их надела.
– Очень мило, – сказала я, украдкой поглядывая на часы, пока она, достав из сумки зеркальце, изучала подарок. Я подумала, что Джулия не заметила, но от нее ничего не укрылось.
– Что-то случилось? Ты в пятый раз смотришь на часы или в телефон с тех пор, как мы сели за стол.
– Прости, – сказала я, натягивая рукав платья, чтобы закрыть часы на тот случай, если меня потянет глянуть еще один, последний раз. – Я просто немного волнуюсь за Бена, только и всего.
– Он снова падал?
Я покачала головой, зная, как он ненавидит, когда вот так обсуждают его состояние.
– Нет, это проклятый кашель, от которого он никак не может избавиться.
Прикрыв на мгновение глаза, я вспомнила восковую бледность его лица и крохотные капельки испарины над верхней губой, когда он целовал меня на прощание.
– Хочешь ему позвонить? – спросила Джулия, озабоченно морща свое красивое лицо.
– Нет. С ним все будет хорошо, – сказала я, не понимая, кого из нас я пытаюсь убедить, потому что если себя, то ничего не вышло. – В любом случае, мне кажется, что в таких шикарных заведениях у тебя сразу конфискуют мобильник, если ты его достанешь.
– Я знала, что нам лучше пойти в «Макдоналдс», – пошутила Джулия и, взяв меню, тихонько присвистнула от изумления.
– Бог мой, здесь огромный выбор. У меня уйдет не меньше часа, чтобы понять, что я хочу.
«Очень надеюсь, что нет», – подумала я и сразу же почувствовала себя виноватой. При двух маленьких детях такой выход в свет днем был настоящим праздником для моей лучшей подруги. Договорившись о присмотре за детьми и надев что-то, не перепачканное пластилином и отрыжкой младенца, она заслуживала того, чтобы насладиться своим праздником без спешки и чтобы поглядывающая на часы подруга его не портила.
– Сегодня днем к нему все равно заедет Карла, она хочет, чтобы Бен посмотрел для нее какие-то деловые бумаги, так что он недолго будет один.
Джулия опустила меню и посмотрела на меня, ничуть не забавляясь.
– Ты действительно за него переживаешь, да?
Я почувствовала, что по какой-то глупой причине мои глаза наливаются слезами. Я взяла салфетку, не обращая внимания на ужас маячившего неподалеку официанта, и промокнула глаза, пока не потекла тушь.
– Не обращай на меня внимания, – попросила я, сознавая, что официант все еще с опаской смотрит на меня, словно я могла высморкаться в скатерть. Проказливая часть моей натуры подбивала так и поступить, чтобы просто увидеть его лицо. Ну, хотя бы это заставило меня улыбнуться.
– Прости меня, Джулс. Я веду себя просто смешно. Сегодня утром я проснулась с плохим предчувствием и, видишь, принесла его сюда. Просто не обращай на меня внимание. Итак, что ты хочешь заказать?
Джулия долго смотрела на меня, потом снова взглянула в меню.
– Ну, я думала, мы обе попробуем то блюдо из говядины, но тут сказано, что на его приготовление требуется дополнительных полчаса… – При всем моем старании не измениться в лице, я, видимо, не слишком в этом преуспела, потому что Джулия быстро пересмотрела свой выбор. – Но, в общем, рыба тоже звучит замечательно, поэтому, думаю, я возьму ее.
Мы сидели в одном из тех ресторанов, где никто вас не торопит. Это было одно из тех мест, где в порядке вещей провести три часа за бизнес-ланчем. И я чувствовала себя настолько виноватой из-за того, что не могу скрыть, как мне не терпится вернуться домой, что ударилась в другую крайность. Заказала бутылку вина вместо того, чтобы просто попросить по бокалу, и только чуть вздрогнула, когда Джулия отослала официанта, сказав, что ей нужно еще подумать. Однако один разумный совет она мне дала.
– У тебя ведь есть телефон Карлы, правильно?
– Да.
– Ну так отправь ей сообщение, попроси, чтобы она постаралась убедить Бена сходить к врачу. Ты говорила, что они хорошие друзья, поэтому, возможно, ее он послушает.
План был неплох, и я могла бы сама до него додуматься, если бы мысленно не трепыхалась, как безмозглая курица. Прикрываясь огромной салфеткой, я быстренько написала Карле, а затем демонстративно отключила звук и положила телефон в сумочку.
Ресторанные обзоры не обманули, еда была восхитительна, как они и обещали, и бóльшую часть времени я по-настоящему наслаждалась. Для меня это было такое же развлечение, как для Джулии – получить возможность провести время вместе там, где можно расслабиться без необходимости вытирать сопливые носы и менять подгузники.
Разумеется, у моей тревоги – как и у моего телефона, – лишь убрали звук; совсем они не отключились. Я точно поняла это по тому, как несколько часов спустя у меня засосало под ложечкой, словно часть меня уже знала о надвигающейся беде. Джулия только что отправилась в дамскую комнату и еще пробиралась между столиков, когда я выудила телефон из сумки, как цапля, ищущая рыбу.
Три пропущенных вызова. Все от Бена. Он знал, что сегодня весь мой день посвящен Джулии, и не стал бы выходить со мной на связь без экстренной необходимости. Когда Джулия вернулась к столу, я уже звонила ему.
– Я знала, что ты не выдержишь, как только я повернусь к тебе спиной, – засмеялась она и почти мгновенно умолкла, увидев выражение моего лица. – Софи, что такое?
Я звучно сглотнула несколько раз, прежде чем смогла заговорить.
– Бен несколько раз мне звонил, но теперь он не отвечает ни по мобильному, ни по городскому.
Джулия опустилась на свое место, в тот же миг превратившись в мать, успокаивающую свое дитя.
– Ясно, первое – не паникуй. Есть миллион причин, по которым он не берет трубку. Не нужно сразу думать, что он лежит на полу в луже крови.
Клянусь, при этих словах я побелела. Это была миллион первая причина, потому что я даже не рассматривала такую страшную возможность.
– Он может быть в саду.
– Все еще идет дождь, – возразила я, глядя в окно ресторана в подтверждение своей правоты.
– Или мог куда-то выйти по делу и оставить телефон дома.
– Он никогда так не поступает.
– Или что-то делает для кого-то из членов своей группы.
Группа. Конечно. Если бы позвонил кто-то, попавший в какую-то ужасную ситуацию, Бен туда поехал бы. За последние несколько месяцев я была свидетелем именно таких случаев. Вряд ли он прервался бы в разгар чрезвычайной ситуации, чтобы поболтать со своей подругой-параноиком.
– А ты можешь попросить Карлу подъехать к нему пораньше? – предложила Джулия, по-прежнему соображая гораздо лучше меня. – Просто чтобы тебе успокоиться.
Мне казалось, что мой мозг ни на секунду не успокоится, пока я не обниму Бена – целого и невредимого, но я проглотила горький ком паники, словно горькую таблетку, и кивнула.
«Телефон абонента выключен». Не думаю, чтобы я когда-нибудь так сильно ненавидела какие-нибудь три слова, как возненавидела эти, несколько раз набирая номер Карлы.
– Могу я предложить вам кофе, дамы?
Я тупо уставилась на официанта, будто он говорил по-марсиански.
– Только счет, пожалуйста, – гладко вступила Джулия.
– Нет, выпей кофе, Джулс, – сказала я, все еще пытаясь делать вид, что мой мир не распадается на части, поскольку у меня все же не было настоящего тому доказательства, кроме дурацкого шестого чувства, которое безостановочно приказывало мне уйти. Прямо сейчас. Возможно, даже до оплаты счета.
Официант медлил с растерянным видом. Я вдруг приняла решение и встала.
– Пожалуйста, принесите моей подруге кофе, а мне – счет, – велела я. Джулия качала головой, но я положила руку ей на плечо, мягко заставляя ее занять свое место. – Сядь и закончи ланч, как полагается, – сказала я ей, уже роясь в сумке в поисках кошелька.
– Иди уже, – поторопила Джулия. – Я с этим разберусь.
– Ни в коем случае. Это мой тебе подарок на день рождения, – сказала я, ударяясь в панику, потому что кошелек так и не попадался в руки.
Не думая о том, прилично это или нет, я вытряхнула содержимое сумки на только что убранный стол. Выдернула кошелек из кучи всякой всячины, какая собирается в женской сумке, вытащила из него пачку банкнот и сунула ее официанту, который приближался к нам, церемонно неся серебряный подносик, на котором возлежал наш счет.
Я быстро поцеловала Джулию в щеку и поспешно принялась запихивать все обратно в сумку.
– Сообщи мне о Бене, как только доберешься до дома, – попросила Джулия.
– Обязательно, – пообещала я уже на бегу к выходу, чувствуя на себе любопытные взгляды других посетителей.
Должна признать, что из заведений такого типа клиенты обычно не убегают. Я распахнула дверь и выскочила под дождь, размахивая руками, как мельница крыльями, потому что заметила приближающееся такси с включенным огоньком. Я наступила в лужу и промочила ноги, но даже не заметила этого.
– А объехать можно? – спросила я, так вертясь на сиденье, что водитель, наверное, заподозрил у меня какое-то нервное расстройство. Но несмотря на терзавшую меня настоящую тошноту, не я была больна. Болел Бен.
– Простите, милая. Объехать эти работы невозможно, – извинился водитель, пожимая плечами. – Да мы задержимся не больше нескольких минут.
Я откинулась на сиденье, нервно теребя ткань платья. Мы не проехали еще и половины пути, и в неподвижном автомобиле я чувствовала себя, как в ловушке. Моя рука то и дело тянулась к дверной ручке, как будто в любой момент я отброшу всякую осторожность, выскочу и побегу домой по залитым дождем улицам.
Я полезла в сумку за телефоном, представляя, до какой степени дурой я себя почувствую, если Бен ответит после первого же гудка. Узнать это мне не довелось, потому что телефона в сумке не было. Во второй раз за полчаса я перевернула сумку и смотрела, как ее содержимое валится на заднее сиденье автомобиля. Все, что могло катиться, быстренько очутилось на полу, так как движение наконец возобновилось, но несмотря на то, что я встряхивала сумку так яростно, словно гравитация могла шутить со мной шутки, телефон из нее не выпал. Закусив губу, я пыталась вспомнить, как брала его с ресторанного столика, но память стерло приливом паники, по которому я сейчас дрейфовала.
Наклонившись вперед, я настойчиво постучала по армированной стеклянной перегородке, отделявшей водителя от странных пассажиров; в категорию которых я быстро перемещалась.
– Мой телефон? Вы хотите позвонить по моему телефону?
Он, кажется, развеселился, а мои истрепанные нервы еще чуть-чуть дернулись в ответ на эту задержку. Теперь я поняла, почему перегородка между нами была неплохой идеей – по крайней мере, для него.
– Кажется, я забыла свой в ресторане, – сказала я.
Водитель включил поворотник, как будто приготовился притормозить у обочины.
– Хотите вернуться?
– Да. Нет. Не знаю. Нет, я хочу поехать домой. Но мне правда очень нужен ваш телефон. – Мы встретились глазами в зеркале заднего вида. Водитель вроде бы прикидывал, кто я – самая взбалмошная пассажирка за всю неделю или просто ненормальная. А потом я расплакалась, и его лицо моментально смягчилось. – Пожалуйста, – добавила я и сама услышала в своем голосе отчаяние.
Он достал из кармана телефон, разблокировал его и передал мне. Сначала я набрала номер Бена, а потом – домашний. Когда ни один из них не ответил, я набрала собственный номер.
– Ты забыла свой телефон, – вместо «Привет» сказала Джулия.
– Знаю. Бен не пытался еще раз позвонить мне?
– Нет, моя хорошая. Пока нет. Ты уже на месте?
– Почти, – сказала я, глядя в залитое дождем стекло на большой перекресток впереди. – Еще минут пять.
– Ясно. Я возьму Лейси и Ноя и приеду, хочешь?
Было время, когда я немедленно ответила бы согласием, но теперь я стала сильнее. Бен сделал меня сильнее. Мне оставалось только надеяться, что эта «новая и улучшенная Софи» была лучше вооружена, чтобы лучше старой модели справиться с тем, что ждало впереди.
– Нет. Я справлюсь. Я позвоню, если мне потребуется твоя помощь.
Я вернула телефон его законному владельцу и еще не закончила благодарить, когда мои слова потонули в вое приближающейся сирены. Я резко выпрямилась на сиденье, словно меня ударило током. Кровь застыла у меня в жилах, а пульс участился, пока резкий в два тона вой становился громче и громче. Для нас горел зеленый свет, но никто не двинулся, дожидаясь, пока автомобиль спецтехники не проедет перекресток.
Пусть это будет полицейская машина, полицейская. Или пожарная, которая спасет из огня какого-нибудь глупого кота.
Я не осознавала, что сдерживаю дыхание, пока стеснение в груди не заставило выдохнуть, долго и судорожно. Мимо нас на скорости промчалась машина «Скорой помощи», размытое белое пятно с мигающими синими огнями.
– «Скорая помощь»… вы можете поехать за ней?
Взгляд водителя метнулся к зеркалу заднего вида, и по выражению его глаз я поняла, что снова вернулась в категорию ненормальных.
– Вы хотите, чтобы мы поехали за «Скорой»? И не ехали по адресу, который вы мне дали?
Говорил он медленно, тщательно проговаривая каждое слово.
Дорога перед нами была свободна, а из очереди выстроившихся за нами машин донесся сигнал какого-то нетерпеливого водителя. Мой таксист не обратил на это внимания, а повернулся ко мне.
– Не знаю.
Мое мучение было очевидно.
Он выглядел таким же растерянным, как я, а водитель позади нас, который, похоже, грудью лег на свой клаксон, делу не помогал.
– Налево за «Скорой» или направо – по вашему адресу?
Время замерло, казалось, на целую вечность, пока я в итоге не дала ответ.
– Направо. Поезжайте направо.
Я едва не упала, выбираясь из такси, но так бывает, когда вы пытаетесь выйти из машины до полной ее остановки. Я даже не посмотрела на счетчик, а просто сунула комок банкнот водителю и побежала – не глядя по сторонам – через пустую, по счастью, улицу.
Автомобиль Бена так и стоял на подъездной дорожке, поэтому мой список возможных причин, по которым я не могла до него дозвониться, был быстро пересмотрен, пока я мчалась к его двери. Я изо всех сил нажала на кнопку звонка, проявляя не больше терпения, чем тот раздраженный водитель позади нас на дороге. Ключа от дома Бена у меня не было, он никогда мне не требовался. Но теперь эта промашка казалась мне колоссальной глупостью. Утром мы пойдем и закажем дубликат, сказала я себе, как будто планирование простого дела на завтра обладало силой предотвратить все плохое, что могло случиться сегодня.
В последнее время Бен ходил медленно; мы оба это понимали, но никто из нас вслух об этом не говорил. Но даже так к этому моменту он уже должен был открыть дверь… если мог. Не нужно автоматически предполагать худшее, раздался в ушах голос Скотта. На сей раз его воображаемый совет не принес мне покоя. Мой погибший брат вряд ли в том положении, чтобы говорить мне, что худшие страхи людей не всегда сбываются.
Я покопалась в сумке в поисках своего ключа и побежала вокруг здания ко входу в свою квартиру. Сначала я увидела разбитое стекло. Длинные, опасные осколки его покрывали дорожку. Я покачнулась, заторможенная и поглупевшая от шока, а потом подняла голову к большому окну рядом с моей входной дверью, или скорее, к тому месту, где это окно было. Кто бы мог подумать, что единственная рама может разбиться на такое множество осколков, поймала я себя на случайной мысли. Стекло на дорожке было лишь аперитивом, небольшой закуской перед паникой, которая теперь меня охватила. В раме осталось лишь несколько острых кусков стекла; остальные лежали на полу в прихожей.
Первая моя мысль была о грабителях, но вместо того, чтобы бежать к соседям и вызывать полицию, как поступил бы любой разумный человек, я трясущейся рукой с трудом вставила ключ в замок. Если кто-то вломился… Если Бен был ранен, пытаясь защитить свой дом от непрошеных гостей… Внезапно мысль о нем, лежащем в луже крови, перестала в конце концов быть нелепым предположением; скорее она казалась предчувствием.
Дверь открылась, и хотя я хотела позвать Бена по имени, я заставила себя молчать. Мелкие осколки стекла хрустели у меня под ногами, издавая страшно громкий шум в тишине дома. Я посмотрела вниз и впервые заметила нечто поистине странное. Стекло не было разбросано по полу в прихожей, как должно бы. Нет, оно было собрано в аккуратную и сверкающую кучку. У стены стояла моя кухонная щетка. Что это за грабитель, который разбивает окно, чтобы проникнуть в здание, а затем заметает за собой разбитое стекло?
– Софи, слава богу!
Я подпрыгнула, наверное, на фут от пола и, повернувшись, увидела Карлу, которая шла ко мне с совком и щеткой в руках. Уронив их на пол, она бросилась ко мне и обняла меня. Я вырывалась из ее рук, но для маленькой женщины она оказалась на удивление сильной и не отпускала меня.
– Где Бен? Что случилось? Кто-то к нам вломился?
– Да. Это я. Я вломилась, – сказала Карла, как будто проникновение в чей-то дом через разбитое окно было новым и интересным хобби, которым она недавно увлеклась.
– Что? – Я попыталась вырваться из ее рук, и на сей раз она меня отпустила. – Зачем? – Я покачала головой, словно мне было все равно, и, сказать по правде, мне действительно было все равно. Имелся куда более важный вопрос, на который она все еще не ответила. – Где Бен?
Прежде чем ответить, Карла взяла меня за руку, мягкий взгляд ее глаз был полон сочувствия.
– Его повезли в больницу. «Скорая» уехала минут десять назад.
Я это знала. Точнее, уже знала. Не было абсолютно никакой причины думать, что Бен был тем пациентом, которого спешно везли в больницу в той «Скорой», и тем не менее мое первое побуждение последовать за мчавшейся машиной было необъяснимо верным. Сила связи между нами всегда меня поражала, но теперь я почувствовала ее как настоящую и осязаемую данность. Живой организм, который связал свою жизнь с моей.
– Что случилось? – дрожащим голосом спросила я.
Удивительно, я сидела на диване, хотя понятия не имела, как туда попала.
– Бен до этого позвонил мне и отменил нашу встречу. Сказал, что неважно себя чувствует.
– У него простуда. Я его заразила, – виновато призналась я, как будто сделала это нарочно. Я попыталась встать, но снова волевая личность Карлы вкупе с весьма крепкой рукой остановила меня. – Ты никуда не поедешь, пока не выпьешь это, – твердо сказала она.
Я опустила глаза и с недоумением увидела в руке чашку с чаем. Откуда она взялась?
– Пей, – скомандовала Карла. Я сделала глоток и поморщилась, так сладко было. – Это против шока, – продолжала она, хотя сомневаюсь, чтобы в ее заявлении содержалось какое-то медицинское обоснование. – Я не повезу тебя в больницу, пока не удостоверюсь, что ты не грохнешься в обморок.
Я сделала еще один большой глоток, моя потребность добраться до Бена была куда важнее собственного физического благополучия.
– Что-то насторожило меня в его голосе. Я пыталась от этого отмахнуться, но мысль эта не давала мне покоя, – призналась Карла. Я энергично кивнула. В меньшей степени, но она тоже поняла – что-то не так, Бен в беде. – Поэтому я закрыла салон и поехала сюда. По его машине я поняла, что он дома, но дверь он мне не открыл. А потом я увидела… – Она покачала головой, как будто жалея о своих словах. – Как бы то ни было, тогда я поняла, что должна сюда проникнуть.
– Что ты увидела? – спросила я и, не обращая внимания на чай, встала. С ней или без нее, я сейчас же еду в больницу.
Карла кивнула, понимая, возможно, что на сей раз ничто меня не остановит.
– Я увидела, что Бен лежит без сознания в гостиной. Поэтому я позвонила в «Скорую», а потом… – Она беспомощно пожала своими пухлыми плечами, и только тогда ее лицо сморщилось. – А потом я разбила стекло, чтобы добраться до Бена.
Время ускользало от меня. Я теряла его тревожно большими кусками. Теперь я уже сидела в машине Карлы, и мы ехали в больницу по пробкам часа пик. Карла без умолку болтала, я почти ничего не слышала. Как будто она говорила на другой частоте по сравнению с моей настройкой. Я выхватывала только какие-то обрывки тут и там.
– Поэтому не волнуйся из-за окна. Одна из моих клиенток замужем за стекольщиком. К твоему возвращению домой его восстановят.
Окно? Какое окно? Моя память дала мне подсказку. Звук хрустящего у меня под ногами на деревянном полу стекла. Ах да, окно.
– И я заперла твоего кота на половине Бена, чтобы он не убежал. И дала ему свежей еды и воды.
Мгновение я беспомощно смотрела на Карлу, словно не понимая, о чем она говорит, а потом кивнула. Фред. Я даже о нем не вспомнила. Я ужасная хозяйка, забывшая о своем питомце; я ужасная подруга, заразившая любимого мужчину простудой, от которой он потерял сознание. Я думала, наихудшее, что может случиться с Беном, это его болезнь, но оказалось, что это я.
Я нетерпеливо топталась на месте, пока Карла ковырялась в кошельке, выуживая мелочь для оплаты больничной парковки, зная, что будь автомобиль моим, я просто оставила бы его, а о штрафе волновалась потом. Прошла, кажется, вечность, и мы уже шли по парковке к главному входу в больницу. Ноги у меня были длиннее, чем у Карлы, потребность попасть к Бену – сильнее, чем у нее, но я заставляла себя замедлять ход, приноравливаясь к ней. Иногда, поскольку Карла казалась такой полной жизни и энергии, легко было забыть, что она тоже больна.
– Моего друга привезли на «Скорой». Он потерял сознание дома. Пожалуйста, скажите, куда его положили?
Администратор подняла на меня взгляд с сочувствием, которое я не хотела воспринимать. Я очень хорошо знала и помнила такой взгляд по прошлому.
– Имя? – спросила она.
– Софи Уинтер, – ответила я, мои ноги подергивались от потребности идти, двигаться, не останавливать движение, пока не приведут меня к Бену.
– Не ваше. Его.
– О. Бен. Его зовут Бен.
– Стивенс, – дала полезную подсказку Карла, сжимая мою руку. – Его зовут Бен Стивенс.
Нас попросили посидеть в комнате ожидания, и время, которое я теряла кусками, внезапно вернулось ко мне огромной, недвижимой глыбой. Я, наверное, десять раз возвращалась к стойке администратора, спрашивая о новостях, последних сведениях или когда нам разрешат пройти туда, где находится Бен.
– Ему все еще оказывают помощь, – натянуто объявила я, снова садясь рядом с Карлой на неудобный больничный стул.
На столе перед нами выстроились в ряд, как часовые, пустые пластмассовые чашки из торгового автомата. Они отмечали время нашего ожидания. Если нас продержат здесь дольше, нам понадобится стол побольше.
Наконец распашные двери – за которыми на наших глазах исчезло бесчисленное количество людей, – открылись, и вышла молодая медсестра.
– Здесь есть родственники или друзья Бена Стивенса? – громко спросила она, обращаясь к присутствующим в комнате ожидания. Я вскочила, как на аукционе, словно боялась, что кто-то другой предложит более высокую ставку и заберет Бена у меня из-под носа.
– Да, здесь, – бросилась я к ней.
Она улыбнулась, и я увидела доброту за профессиональной манерой держаться, и это меня напугало. Они всегда добрые перед тем, как сообщить действительно плохую новость.
– Как он?
Я затаила дыхание.
Боюсь, у Скотта крайне серьезные повреждения. Мы сделали все, что смогли, но…
– Сейчас он чувствует себя лучше. У него пока еще врачи, но теперь я могу провести вас к нему в палату. Они смогут сказать вам больше.
Пока лифт доставил нас на шестой этаж, я умудрилась еще три раза спросить у медсестры, как на самом деле чувствует себя Бен, словно не доверяла ее первому ответу. Она была непоколебима: состояние Бена стабильное, хотя я видела, что о моем душевном состоянии она этого сказать не может. Мне было наплевать. Мое лечение, мое излечение состоится, только когда я увижу, что с Беном все в порядке.
Каждая секунда промедления была пыткой. Каталку, которую впереди нас везли через двери, толкали слишком медленно; дезинфицирующее средство, которое мы выдавили себе на руки, слишком долго впитывалось, а ожидание у сестринского поста, пока нам скажут номер палаты Бена, лишь увеличило мою тревогу. Наконец нас направили к нему. Врачи, видимо, уже ушли, потому что за исключением обитателя палаты, лежавшего на больничной койке, комната была пуста.
– Я подожду здесь, – сказала Карла, оставаясь в коридоре, чтобы дать нам побыть наедине. Я с улыбкой кивнула, но мое внимание было уже устремлено в палату, к находившемуся там мужчине.
Наступили сумерки, и комната представляла собой калейдоскоп теней. Мужчина лежал на кровати, отвернувшись от двери. Нижнюю часть лица покрывала кислородная маска, и он, кажется, спал. Я как можно тише прикрыла дверь, но звук пробудил его, и он медленно повернул ко мне голову.
На один ужасающий момент я подумала, что меня направили не в ту палату. Это был не Бен. У Бена не могла быть такая странная кожа, цвета алебастра, не могла она и так натянуться у него на скулах – как на барабане. Однако у мужчины были волосы Бена. И когда веки, дрогнув, поднялись, на меня взглянули глаза того самого цвета теплого жженого сахара. Ноги у меня подогнулись, но я устояла. Не помню, как я пересекла палату, просто вдруг обнаружила, что я рядом с Беном, словно перенеслась под воздействием чар. Тех же чар, во власти которых я нахожусь с той ночи, когда с ним познакомилась, осознала я.
От электродов на его груди тянулись провода, к руке шла трубочка капельницы, а кислородная маска была еще одним препятствием, но мои руки обошли все преграды, чтобы дотронуться до Бена. Он лежал с обнаженным торсом, но кожа была горячей. Хотя на столике у кровати шумно жужжал вентилятор, температура у Бена была заоблачно высокой. Он взял меня за руку, и его пожатие оказалось как никогда бессильным.
Я опустилась на стул рядом с кроватью, и хотя он почти упирался в матрас, я все еще чувствовала себя несказанно далеко.
– Всего лишь простуда, да?
Под маской я разглядела слабый вариант знакомой улыбки. Голос звучал странно, сквозь вдох с присвистом.
– Ты можешь только один раз сказать «я же говорила». Распорядись им с умом, – посоветовал Бен.
Я неистово закивала, дав себе слово не плакать, потому что понимала, это только ухудшит его состояние.
– Они говорят, что у тебя пневмония, – сообщила я Бену. – Двусторонняя пневмония, – многозначительно добавила я, хотя понятия не имела, что это на самом деле означает.
– Я ничего не делаю наполовину, – просипел Бен, он вглядывался в мое лицо, как будто искал дефекты в чем-то, что может очень легко разбиться. Он знал меня лучше, чем я даже представляла. Это могло меня сломать, но я не собиралась допустить это у него на глазах.
Я пригладила его волосы, убирая их с влажного лба, проводя кончиками пальцев по складкам и морщинам, которых прежде никогда не замечала. Под глазами Бена залегли большие темные круги, отчего он стал похож на панду – на панду, которая не спала около месяца. Это был мужчина, рядом с которым я проснулась сегодня утром, и при этом он был совершенно на него не похож.
– Что сказали врачи?
Его глаза блеснули, и если бы я не смотрела на Бена так пристально, я, возможно, не поняла бы, что он говорит неправду.
– Они говорят, что я поправлюсь.
Нас прервал тихий стук в дверь, и когда я обернулась, в отверстие просунулась голова Карлы – щеголявшая очередным красочным тюрбаном.
– Я только хотела сказать, что сестра сказала, что через несколько минут вернутся врачи, чтобы с тобой поговорить.
Бен слабо поднял руку и поманил Карлу в палату.
– В «Скорой» мне сказали, что ты вломилась в мой дом и залезла через окно?
Неважно, сколько раз я это слышала, мне по-прежнему трудно было представить маленькую пухлую парикмахершу проделывающей такой трюк.
– Это был еще один пункт в моем списке последних желаний, – весело сообщила Карла.
Но от Бена не так-то легко было отделаться.
– Я твой должник, Карла.
Их взгляды встретились и не скоро разошлись, и хотя эти люди не были связаны между собой родственными узами, при взгляде на Бена на лице Карлы отразилась материнская любовь.
– Что ты мне должен, – бойко отозвалась она, – так это новую блузку.
Она подняла руку и показала длинную, неровную прореху от локтя до манжеты ее ярко-розовой блузки, погубленной во время проникновения со взломом.
– Когда я отсюда выйду, я куплю тебе целый шкаф, набитый блузками, – пообещал Бен.
У каждого есть свой спусковой крючок, у каждого есть переломный момент, и этот стал таким для Карлы. Она разразилась шумными рыданиями, идущими из таких глубин души, что нет способа их остановить, нужно просто дать им излиться.
– Давай выбирайся побыстрей отсюда и возвращайся домой к этой милой девушке, – сказала Карла, оставляя без внимания текущие по щекам разноцветные струйки теней и туши.
Думаю, все мы обрадовались, когда нас отвлекло появление группы докторов. Властно постучав, они вошли в палату Бена под предводительством высокого, седовласого врача, сутулого и с аккуратными жесткими усами.
– Доктор Фишер, – представился старший медик, протягивая мне руку. – Как я ранее объяснил мистеру Стивенсу, моя группа и я позаботимся о нем на протяжении всего его пребывания у нас.
Он говорил так, будто Бен только что зарегистрировался в очень приличном бутик-отеле. Как только позволила вежливость, я высвободила свою руку и вновь завладела рукой Бена.
– Пневмония вашего супруга частое явление у пациентов, страдающих БАС. – Я посмотрела на Бена, ожидая, что он поправит врача, но этого не произошло. Хотя пальцы Бена, переплетенные с моими, откликнулись чуть более сильным пожатием. – Мы надеемся, что, проводя агрессивную терапию антибиотиками, мы сможем значительно улучшить его состояние в ближайшие сорок восемь часов. – Это была наименьшая из гарантий, какую я надеялась услышать. – А тем временем мы попросили, чтобы из клиники прислали его историю болезни.
Что-то промелькнуло в глазах Бена, я не уловила.
– В последнее время вы замечали какие-нибудь значительные изменения в своем состоянии? – поинтересовался доктор Фишер.
Последовало молчание, которое в итоге нарушила я.
– Вообще-то, последние три месяца Бен принимает экспериментальное лекарство. – Бледно-голубые глаза врача встретились с моими. Этому человеку в покер бы играть, потому что я ничего по ним не прочла. – Мы очень надеемся, что оно помогает.
Никто ничего не сказал, даже Бен или Карла. Я по очереди посмотрела на всех: на врачей, медсестер, на приятельницу, на мужчину, которого любила, и у всех было одинаковое выражение лица. Не совсем жалость, скорее вынужденная грусть, словно все они знали одну тайну, которую никто из них не нашел еще мужества открыть мне.
– Что ж, это хорошо, – произнес доктор Фишер, в его голосе появилась резкость, которой не было раньше. – Уверен, все это будет в его истории болезни.
Бен отнял у меня руку, чтобы снять кислородную маску. Медсестра бросилась к нему, как ныряющая чайка, чтобы вернуть ее на место, но Бен знаком попросил женщину отойти.
– Мне становится хуже, – сказал он, глядя не на врача или сестру, а на меня. Я покачала головой, словно все это могло оставаться неправдой, пока я отрицаю. – Софи, мы сколько хотим можем притворяться друг перед другом, но мы оба знаем, что здесь происходит.
– Простите. Я не совсем разобрал, что вы сказали, – мягко проговорил врач.
– Ты должна объяснить, как обстоят дела на самом деле, – попросил Бен с невероятной печалью в глазах.
Что-то тут было не то. Что-то, чего я до конца не понимала.
Врач выжидающе смотрел на меня.
– Бен периодически спотыкается, и несколько раз он падал… и он уронил пару вещей, – неохотно признала я с таким ощущением, будто выдаю Бена врагу.
– Больше чем несколько раз, – тихо поправила Карла из своего угла.
Я сердито к ней обернулась. На чьей она стороне?
– Мы не можем это скрывать, Софи. Врачам нужно знать, насколько ухудшилось мое состояние.
Голос Бена зазвучал слабее, и он сам взял кислородную маску, поднес к носу и глубоко вдохнул, как принимающий дозу наркоман.
– А ваша речь, дизартрия – невнятное произношение – как давно она у вас началась?
Я развернулась и уставилась на врача, моя уверенность в его диагностических способностях внезапно исчезла.
– У Бена прекрасная речь. Она вообще не пострадала, и он, конечно же, говорит внятно. – Я посмотрела на Карлу, ища подтверждения, и увидела, что она снова плачет. – Что? – разозлилась я, хотя не имела на это права.
Карла подошла к кровати и взяла руку Бена в свои, словно боль ее слов можно было ослабить прикосновением.
– Она уже давно ухудшилась, – спокойно проговорила она.
Бен печально улыбнулся ей и кивнул.
Я мерила шагами коридор, пытаясь убежать и от сцены в палате Бена, и от пристроившейся рядом Карлы. Мне не удалось ни то ни другое.
– Я понимаю все, что говорит Бен. Каждое слово. Как ты это объясняешь, а?
Взяв меня за плечи, Карла резко меня остановила, настолько эффективно, что, вероятно, могла бы подрабатывать вышибалой в ночном клубе, если бы когда-нибудь захотела.
– Ты понимаешь его, потому что любишь его. Ты по-другому его слышишь, не так, как мы. Мы все слушаем ушами, ты – сердцем.
С анатомической точки зрения в ее ответе не было вообще никакого смысла, но малая часть меня обрела утешение в этом чувстве.
Поверх ее головы я посмотрела на закрытую дверь палаты Бена с неподдельной тоской. Когда одна из сестер доставила из клиники его историю болезни, Бен захотел поговорить с врачом наедине. Я чувствовала себя лишней, и чем дольше я ходила по коридору, тем больше активизировалось мое воображение. Прошло время, показавшееся мне вечностью, дверь открылась, и в сопровождении медсестры вышел врач.
– Он хочет поговорить с вами, но ему нужен покой, поэтому, прошу вас, будьте кратки.
Смягчившись, я поспешила к Бену. Он снова снял кислородную маску, чтобы поговорить со мной.
– Как ты себя чувствуешь? – сипло спросил он.
– Это я должна у тебя спрашивать.
Он улыбнулся и поманил меня ближе. Вероятно, я нарушила все писаные правила больницы, когда забралась на кровать и легла рядом с ним. Но мне было все равно. Острый край электрода больно впился в мой висок, но все было неважно, пока Бен снова меня обнимал.
– Мне очень жаль, Софи. Я не хотел, чтобы это произошло.
Я глубоко вздохнула, вбирая его запах, словно накапливала воспоминание.
– Думаю, никто не хочет.
– Я не только про сегодня, хотя я действительно сожалею, что испортил день рождения Джулии.
– У нее их еще много будет, – глупо ответила я, с ужасом осознавая, что у Бена их может больше не быть.
Я медленно подняла голову, чтобы смотреть в его глаза, пока он говорит.
– Меньше всего я хотел заставить тебя сидеть у очередной больничной койки, – вздохнул он. – Но иногда события вырываются из-под контроля, и мы не можем это остановить. Эта любовь была одним из таких событий.
Мы тихо лежали несколько минут, потом я почувствовала, как Бен напрягся.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.
– Все что угодно, – заверила я его, взглядом передавая свои чувства.
По лицу Бена пробежала судорога боли, мимолетная, как падающая звезда, и в душе у меня зародился очень сильный страх.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что привезла для меня в больницу.
– Ла-а-а-адно.
Я протянула это слово, уже понимая, что мы говорим о чем-то гораздо более важном, чем чистая пижама или туалетные принадлежности.
– В глубине моего гардероба стоит портфель. Внутри ты найдешь файл с конвертом, на нем имя моего адвоката. Мне нужно, чтобы завтра ты его сюда привезла.
– Все это звучит, как в фильме «Миссия невыполнима», – сказала я, пытаясь вызвать у него улыбку. Он не улыбнулся, и в голове у меня зазвенели тревожные звоночки. – Что в этом конверте, Бен?
– Нечто нужное врачам для моих медицинских записей.
– Мне казалось, что у них есть все, что нужно. И при чем тут твой адвокат? – Я слышала, как в мой голос просачивается страх. Похоже, я уже знала. – Что в этом конверте, Бен? – повторила я вопрос.
– Это кое-что, что они давно для меня составили. До нас с тобой. Я не пускаю это в ход, я просто хочу, чтобы это было здесь, в моей истории болезни.
– Что в этом конверте?
Трижды я спрашивала, трижды он уходил от ответа.
– Это прижизненное распоряжение, – торжественно проговорил он. – Оно дает мне право отказаться от медицинского вмешательства, если я того пожелаю.
– Ты об этом знала, да?
Карла не спешила с ответом. Прежде чем тронуться с места, она излишне пристально проверяла, свободна ли пустая дорога перед нами.
– Да, – наконец призналась она.
– И ты нормально к этому относишься? Ты считаешь, что для Бена приемлемо сдаться, просто прекратить борьбу?
Карла оторвала взгляд от дороги и посмотрела на меня, внезапно куда меньше озаботившись безопасностью, чем минуту назад.
– Бен не сдается. Пока нет. Он собирается продолжать бороться, чтобы жить – жить с тобой – столько, сколько можно. Но этот клочок бумаги даст ему с достоинством сказать «Достаточно», когда люди вокруг него не смогут принять это решение и когда он уже не сможет облечь его в слова. Это его способ защитить не только себя, но и всех, кому он дорог.
Я долго на нее смотрела.
– У тебя тоже такое есть, да?
Она холодно улыбнулась и медленно кивнула.
– Очень многие из нашей группы составили его для себя.
Я сказала себе, что просто не сделаю этого. Затем я сказала себе, что скажу ему – искала, но не нашла. И наконец я сказала себе то, что знала с самого начала: я выполню просьбу Бена. Я отвезу ему этот проклятый конверт с распоряжением об отказе от лечения. Но затем я прибегну ко всем известным способам убеждения, чтобы заставить его разорвать документ на тысячу мелких кусочков.
Ты же знаешь, что я тоже перекрыл бы себе кислород, если бы кто-нибудь дал мне такую возможность. Я уже и так была напугана, пробираясь среди ночи по темному дому Бена, поэтому вполне могла обойтись в данный момент без голоса Скотта в голове. Меня и так к этому времени беспокоило, что я часто его слышу – больше, чем за многие годы, – а посему мне показалось недопустимым предательством то, что он принял сторону Бена, а не мою.
Он не хочет, чтобы за него дышала машина, говорил Скотт, а я включала все попадавшиеся мне на пути лампы, пока дом не засиял светом, как электростанция. Он хочет этого не больше, чем хотел я. Что раздражает в связи с голосами в голове, с голосами, которые притворяются призраками, так это то, что им не хватает чувства приличия скрыться в тени, как поступило бы настоящее привидение, когда вы зальете помещение светом.
Я не хотела спать в постели Бена без него. Поэтому впервые за целую вечность вернулась в свою спальню в цокольной квартире, в комнату, которую в мое отсутствие занял Фред. Но кровать, которая когда-то казалась такой удобной, была жесткой и неуютной. Я крутилась и вертелась, сбрасывала одеяло только для того, чтобы через минуту снова натянуть его на себя. Яростно взбила подушку, как будто наполнявшие ее перья несли персональную ответственность за мою мучившуюся совесть. В конце концов, увидев, как цифры на часах перешагнули в новый час, я в последний раз скинула одеяло и протянула руку к халату.
Мгновение я медлила на пороге спальни Бена, мне был невыносим вид его аккуратно застеленной кровати, потому что он должен был лежать в ней, вместе со мной.
Делай то, за чем пришла, а потом возвращайся в кровать. Тогда ты уснешь, посоветовал Скотт. Он, разумеется, ошибался, очень, очень ошибался, но тогда мы с ним об этом не знали.
Гардероб Бена был смонтирован на заказ и занимал целую стену. Где-то внутри него, за одной из многих дверей, находился единственный лист бумаги, который прикажет врачам не вставлять в горло Бену трубку, чтобы помочь ему дышать. Это был его личный смертный приговор, и я до сих пор не могла поверить, что он подписал его, а теперь хотел, чтобы я привезла ему этот документ. С таким же успехом Бен мог дать мне заряженный пистолет и попросить пристрелить его.
Есть люди, которые педантично выбрасывают какие-то документы, если они больше не нужны. Я к числу таких людей не отношусь. Потребовался опустошительный пожар, чтобы заставить меня расстаться с документами и памятными вещами моего прошлого. Мы с Беном были в этом схожи, за исключением того, что ему не посчастливилось пережить пожар, чтобы уничтожить ставшие ненужными бумаги. Гардероб оказался глубже и имел больше отделений, чем я представляла. В них были аккуратно составлены многочисленные коробки для хранения, и оставалось еще много места для одежды Бена.
Положительный момент: большинство коробок было снабжено аккуратными этикетками. В основном в них лежали папки и документы, связанные с бизнесом, которым Бен владел, а потом продал, узнав о своем диагнозе. Но были и другие, которые вели глубже в прошлое Бена.
Я не слишком методично вела поиски. Я вынимала коробку, перебирала ее содержимое, а затем переходила к следующей, не трудясь убрать за собой. Я работала в хаосе, и это было совсем на меня не похоже.
Несмотря на все усилия саботировать поиски, в итоге в последнем отделении гардероба я нашла портфель, о котором говорил Бен. Я медленно вытащила его, словно удаляла взрыватель бомбы. Мои пальцы зависли над маленькой золотой защелкой, но медлили, не решаясь нажать и открыть. Перерезать зеленый или красный проводок? Внезапно обезвреживание бомбы показалось мне пустяком. Оно по крайней мере давало вам один шанс из двух. А если прижизненное решение вступит в силу, оно не даст Бену ни одного шанса.
Я долго вертела конверт в руках, словно вдруг могла понять, почему Бен так поступил. Почему даже теперь, когда я стала частью его жизни, он по-прежнему хочет это сделать. Измученная, я устало, с трудом поднялась на ноги. Было очень поздно, а позади остался невероятно длинный и трудный день. Больше всего я нуждалась в забытьи, которое приносит сон. Я начала убирать документы в гардероб, запихивая их как попало и обещая себе завтра сложить все как следует.
Я сунула внутрь очередной ящик, и из-за него что-то выпало. Папка. Она была ярко-желтой, но не это привлекло мое внимание. А нечто, написанное рукой Бена в верхнем правом углу. Всего одно слово, но одно это слово помешало мне распрямиться и закрыть дверцы гардероба, поскольку это было не просто слово, а имя. Мое имя. «УИНТЕР».
Я снова села на пол и вынула папку из гардероба. Она была тяжелой и перетянута двумя толстыми резинками. Они перехватывали ее по горизонтали и по вертикали, как ленты – сверток. Выглядело очень надежно. Выглядело так, словно Бен не хотел, чтобы что-нибудь случайно выпало из этой папки. В комнате было тепло, но меня внезапно охватила дрожь.
Я провела пальцами по шести буквам, словно читала по системе Брайля. Эта папка не может иметь ко мне никакого отношения, я это знала. Моя фамилия означает также и время года – зиму. В этой папке вполне могут находиться инструкции, как ухаживать за садом в это время года. Я вскочила и, опять сунувшись в гардероб, поискала три похожих папки с названиями других времен года. Но их не было. И с самого начала я, в общем-то, знала, что их не будет.
Я сунула палец под первую резинку.
Не делай этого, сестренка. Положи туда, откуда взяла.
Подняв глаза, я представила, что вижу Скотта – стоит у дверцы гардероба, на его лице написано неодобрение. Резинка со щелчком соскочила и улетела куда-то в угол. Я потянулась ко второй.
Серьезно, ты собираешься заглянуть в его личные бумаги. Не следует этого делать.
Щелк. Соскочила вторая резинка. Папка слегка приоткрылась в моих руках, так благодарно раздвигается «молния» на одежде после обильной трапезы. Клапан чуть приподнялся, похожий на приоткрывшийся рот, с улыбкой меня приглашающий.
Не говори, что я тебя не предупреждал. Я считаю это очень-очень плохой идеей. Возможно, то был самый мудрый совет, когда-либо изреченный Скоттом, живым или мертвым.
Первой из папки выпала газетная вырезка. Я моментально ее узнала. Я столько раз ее перечитывала, что могла бы процитировать слово в слово. Экземпляр Бена был пожелтевшим и выцветшим. Судя по виду, его множество раз разворачивали и складывали. Интересно, сколько раз он его читал? Столько же, сколько и я? На фотографию до сих пор была трудно смотреть. Искореженные обломки мотоцикла, помятый автомобиль… сколько бы лет ни прошло, этот снимок всегда будет действовать как удар.
Сунув руку в папку, я достала новую пачку бумаг. Бóльшая их часть была посвящена мне, а остальные – моим родителям. Здесь имелся отчет частного детектива с информацией о моей жизни, по сравнению с которым мое собственное резюме выглядело небрежным и неполным. Бен знал о моем прошлом все. Он знал оценки в моем аттестате и на экзамене в университет. Ему было известно название моего общежития, где я работала и когда. Я листала досье, уже онемевшая от потрясения. Здесь имелся список моих друзей – даже имена мужчин, с которыми я недолго встречалась, я сама с трудом вспомнила часть из них. На отдельном листе значились сведения о Джулии и Гэри: где живут, чем занимаются, имена их детей. Вот тогда-то я и разозлилась – нет, больше чем разозлилась – пришла в неописуемую ярость. Бен притворялся, что не знает их; протягивал руку с видом обаятельного, вежливого незнакомца, и все это время эта… этот… этот справочник охотника лежал себе у него в гардеробе.
Я только тогда поняла, что плачу, когда листок у меня в руке покрылся пятнами слез. Я взяла протокол следствия по делу о несчастном случае со Скоттом. Откуда он у Бена? Кстати, откуда – и почему – у него есть и копия отчета полиции? Я взяла этот документ и долго сжимала его в руках, прежде чем открыть. Я никогда его раньше не видела – и думаю, мои родители тоже. Я не хотела его открывать. Не хотела читать его. Но я знала, что сделаю это, потому что была причина, по которой он здесь находился. Была причина, почему моя жизнь и жизнь моих родителей была подробно описана и задокументирована, а потом, подобно постыдному секрету, спрятана среди вещей Бена.
Я открыла первую страницу. Быстро пробежала ее глазами. Она содержала дату происшествия, имя жертвы, марку и модель мотоцикла, а также марку и модель сбившего его автомобиля. Я перевернула страницу и увидела это. То, что никогда не хотела видеть. То, что изменит всё.
За рулем автомобиля сидел Сэм Джекобсон. Ко времени происшествия ему было восемнадцать лет. Почти столько же, сколько Скотту. Эти факты уже были мне известны, хотя это имя никогда в нашем доме не произносилось. Ему не предъявили обвинения и не преследовали в судебном порядке, хотя почему так получилось, я никогда не знала и не понимала.
И было тут кое-что еще, чего я никогда не знала, то, чего никто никогда не сказал мне за шестнадцать лет после той ночи, когда произошла авария. Сэм Джекобсон был не единственным, кто находился в машине, убившей Скотта. В ней находились еще два пассажира. Их имена не упоминались ни в каких газетных сообщениях, поскольку эти ребята были еще несовершеннолетними. Но в отчете полиции они присутствовали. Они, эти имена, были на странице прямо передо мной. Одно было мне не известно; другое я знала. Бенджамин Стивенс.