Это не побег, если вы заранее говорите людям, что уезжаете, оправдывалась я перед своим отражением в зеркале на следующее утро, пока чистила зубы. Бросив зубную щетку поверх кучки туалетных принадлежностей в несессер, я обратила внимание на темные круги под глазами. Мне бы провалиться в сон, но всю длинную ночь я урывками ловила отдых, да и тот перемежался несвязными и тревожными сновидениями. Неудивительно, что многие из них были как-то связаны с больницами, хотя пациент на железной кровати не был Лейси и даже не был Скоттом… это всегда был мой отец. После третьего резкого пробуждения с ощущением неминуемой беды я перестала бороться с подсознанием и приняла решение. Я захотела – нет, испытала потребность – увидеть свою семью и не хотела ждать пару недель до Рождества.
Я беспорядочно побросала одежду в дорожную сумку и налила третью чашку кофе в ожидании подходящего времени для раннего утреннего визита, чтобы попросить еще об одном одолжении. Я погромче включила радио, потому что хотела заглушить внутренний голос, не устававший предостерегать меня, что дружба Бена и его терпимость подвергаются опасности растянуться, как резинка, до критического состояния, если я не проявлю осторожность.
Квартира на цокольном этаже была хорошо изолирована, но звуки все равно доносились из владений наверху, поэтому легко можно было понять, когда Бен вставал и начинал ходить. Я рассеянно потирала лоб, взбираясь по деревянной лестнице между жильем Бена и моим. Беспокойная ночь наградила меня тошнотворной головной болью, а из-за кофеина она сделалась совсем уж нестерпимой.
На этот раз я не стала врываться прямо в кухню, а подождала, пока Бен ответит на мой стук.
– Доброе утро, Софи, – непринужденно улыбнулся он мне, открывая дверь и жестом приглашая следовать за ним, словно очередное появление у него на пороге докучливой квартирантки вовсе не было чем-то необычным. Одет он был для другого климата или другого времени года. Обтрепанные понизу джинсы и застиранная серая футболка выглядели старыми и удобными. Ноги – босые, а с волос еще падали капли воды после душа. «Бен только что вернулся с пляжа, или после сёрфинга, или после какого-то другого здорового дела на свежем воздухе», – подумала я, идя за ним на кухню.
– Кофе? – предложил он, беря стеклянный кувшин и соблазнительно им покачивая.
– Мне не надо, – ответила я, а себе он налил щедрую кружку. – Прошу прощения за беспокойство…
– Да я вроде как уже привык, – пошутил он. – Так куда мы рванем сегодня?
Я виновато прикусила губу, зная, что заслужила это. Я использовала Бена в качестве личного водителя с автомобилем. Этому явно нужно положить конец, строго приказала я себе.
– Вообще-то это я уезжаю на день или два, но я хотела попросить вас об одолжении – кормить Фреда, пока меня не будет. – Бену вроде бы очень не понравилась моя просьба. – Безусловно, если это слишком хлопотно, я могу взять его с собой, но…
– Никаких хлопот.
– Вы уверены? Потому что воодушевления на вашем лице я не вижу.
– Может, потому, что я не рад вашему отъезду? Без вас тут будет ужасно скучно.
Он прищурился при этих словах. Он меня дразнил. Очевидно, дразнил. И в мои годы я должна была уметь парировать подобное замечание так же легко, как отбить теннисный мяч. Только вот со спортом я не ладила и, по-видимому, еще меньше – с дружеским подшучиванием… если это то, чем мы сейчас занимались.
– Хм, я написала инструкцию по его питанию, – сказала я, доставая из кармана джинсов сложенный листок. – А на столешнице стоит громадный пакет с кошачьей едой.
Бен потянулся за листком, и наши пальцы соприкоснулись. Я заметно дернулась, словно бумага была наэлектризована.
– Так куда же вы едете? – спросил Бен, переводя взгляд с наших рук на мое лицо. Проклятие, он заметил, как я отдернула руку.
– Домой, – ответила я.
– В Коттерхэм?
Я в изумлении вскинула голову. Разве я говорила ему, где живут мои родители? Что-то не припомню, и даже если и упомянула между прочим, как он умудрился это запомнить?
– Да, – немного озадаченно проговорила я. – Мне кажется, что вчерашние слова Гэри о семье крутились у меня в голове всю ночь. Сегодня утром я проснулась, зная, что должна туда поехать, – мое лицо исказилось, – да еще с жуткой головной болью. – В глазах Бена немедленно отразилось сочувствие. – У вас случаем нет парацетамола или чего-то такого, а? После пожара я так еще и не запаслась лекарствами.
– Конечно, – сказал Бен. – В шкафчике в ванной у меня, вероятно, есть запасная пачка. Сейчас принесу…
Уже приподнимаясь со стула, он замолчал, потому что его перебил зазвонивший в другом конце кухни мобильный. Бен сменил направление, свернув к звонившему телефону, жестами указывая в сторону ванной комнаты и давая понять, чтобы я взяла лекарство, пока он ответит на звонок.
Странно было идти по его спальне, хотя он только что разрешил мне это сделать. Пуховое одеяло был отброшено, скомкано, словно он только что выбрался из-под него, а подушка с правой стороны кровати все еще хранила видимый отпечаток головы. Я всегда любила спать слева, и эта мысль совершенно не имела права приходить мне, пока я обходила изножье кровати.
Возможно, я очень кстати уезжаю на несколько дней. Это даст мне достаточно времени, чтобы обуздать все эти странные мысли и отправить их восвояси. Границы между реальностью и фантазией начали размываться, доставляя мне беспокойство, и мне требовалось сменить обстановку, пока из жильца я не превратилась в преследователя.
Разумеется, ворошить вещи в шкафчике в ванной комнате Бена было не лучшим способом проиллюстрировать эту новую решимость, сообразила я, открывая дверцы с двойными зеркалами и разглядывая аккуратно разложенное содержимое. Нижняя полка была ожидаемо заполнена туалетными принадлежностями, и я успешно остановила внутреннего воришку, не дав ему ни до чего дотронуться, хотя мой нос заходил, как у кролика, когда я распознала несколько запахов, уже помеченных у меня в мозгу как «Бен».
Лекарства он держал на верхней полке, и если они были доступны человеку его роста, я категорически не могла до них дотянуться. В дальнем углу я разглядела пачку болеутоляющего. Я потянулась вверх над глубокой фаянсовой раковиной, кончики пальцев скользнули по краю коробочки. Оставалось несколько миллиметров, и, пока я пыталась сдвинуть коробочку, с полки свалилась маленькая коричневая бутылочка с таблетками. Она с шумом упала в пустую раковину, катаясь там, как шарик рулетки, пока не остановилась, этикетка виднелась лишь наполовину. Я взяла бутылочку, чтобы вернуть ее на место. Увидела имя Бена и дату, отпечатанные на сигнатуре, и мне действительно хотелось думать, что я проявила бы достаточно уважения к его частной жизни и не посмотрела бы на название лекарства, но шанса узнать это мне не представилось. В зеркале позади меня вдруг появилась высокая темная фигура, и одним быстрым движением Бен взял бутылочку с таблетками и поставил на верхнюю полку этикеткой внутрь.
– Позвольте, я достану, – сказал он, беря обезболивающее и подавая мне.
Никогда прежде я не видела у Бена такого выражения глаз. Не могу точно определить его, но оно очень походило на разочарование, и я немедленно почувствовала себя ростом в шесть дюймов. Неудивительно, что я не могла дотянуться до этой проклятой полки.
– Значит, она выздоровеет, дочка Джулии? – спросил отец, ставя мою сумку в багажник своего автомобиля.
– Да, слава богу. Джулия сказала, что уже с трудом удерживает ее в кровати.
– В этом возрасте они очень быстро поправляются.
Я украдкой посмотрела на него, пока он садился и пристегивался. Мы обменялись кратким взглядом, но за ним стояло очень многое.
Большую часть двадцатиминутной поездки от вокзала до родительского дома заняли забавные истории отца об их недавнем отдыхе. Я слушала вполуха, производя мысленный обзор его здоровья. Не задыхается, поднявшись по короткой лестнице к вокзальной парковке; щеки загорелые после нескольких недель под карибским солнцем; руки морщинистые и в старческих пятнах, но спокойно держат руль. По очереди вычеркнув каждый пункт в моем виртуальном списке, я почувствовала, как слегка ослабла опутавшая меня тугая сеть тревоги.
– Значит, вернуться назад в старую квартиру после пожара было невозможно?
Виноватый взгляд я спрятала, притворившись, что рассматриваю знакомые виды, мелькавшие за боковым окном. Я изложила маме и папе другую версию того, что случилось в ночь пожара. Моим стареющим родителям совершенно незачем было знать, насколько близко они оказались к тому, чтобы пережить вторую трагедию. Но мне потребуется быть начеку, чтобы не ошибиться и не запутаться в своей же истории.
– Нет. Пожар причинил слишком большой ущерб.
В этом я по крайней мере не солгала.
– Но тебе нравится новое место, которое ты нашла?
– Очень, – ответила я. И снова – абсолютно честно. – Бен, хозяин дома, оказал мне всяческую поддержку и помощь.
Папа кивнул, и это показалось мне подходящим моментом, чтобы задать вопрос, который я обдумывала на протяжении всего пути в поезде.
– Папа, вы с мамой не будете возражать, если я на пару дней приглашу его к нам на Рождество?
Отец приподнял густые седые брови, что было вполне ожидаемо.
– Ну… нет. Хотя должен сказать, я очень удивлен. Ты никогда раньше не привозила с собой парня.
На то были серьезные причины, но сейчас не хотелось в них разбираться. Более актуальной мне представлялась необходимость убедиться, что все всё правильно понимают.
– Папа, Бен не «парень», он успешный бизнесмен, ему за тридцать. Но что важнее, мы с ним не… не… пара, – сбивчиво закончила я.
Переводчики умеют подбирать слова; это наша работа. Но мне не удавалось подыскать выражение, объясняющее, кем мы с Беном были друг другу – если оно вообще существует.
– Бен просто друг, – негромко, но четко подтвердила я. – И когда на днях он сказал, что его семья живет за границей, я подумала, что пригласить его к нам на Рождество – благое дело.
Я осталась весьма довольна таким объяснением. Моя мать самозабвенно участвовала во многих местных благотворительных обществах. Это был выбранный ею способ выжить. Каждый из нас что-то себе нашел.
Я понимала, что мой ответ не станет универсальным решением.
– Благим делом, да? – переспросил мой отец с усмешкой, которой я давно от него не слышала.
Тогда я и осознала, что нет никакой разницы, что я скажу о моей дружбе с Беном. Отец уже составил свое мнение.
– Что ж, я не возражаю, если ты хочешь его пригласить. – Он легко сжал мое предплечье. – Я давно жду, чтобы ты привезла домой парня.
Я вздохнула и выпустила воздух из легких долгим ровным потоком. Отец посмотрел на меня и подмигнул, и я слабо улыбнулась в ответ. Он проделывал ту штуку, которая всегда доводила меня до бешенства; он притворялся, что найти «подходящего парня» и обзавестись семьей – для меня всего лишь вопрос времени. А я, со своей стороны, притворялась, что, конечно, это до сих пор вполне возможно; что шрамы прошлого достаточно поблекли, чтобы больше не ранить нас. В семье мы играли во много подобных игр.
– Но спать ему придется на раскладном диване в кабинете, ты же понимаешь?
Я кивнула. Что бы они ни думали о моих отношениях с Беном, замечание отца никак не касалось приличий. Мои родители жили в просторном доме с тремя спальнями, но одна комната навсегда была закрыта для гостей.
– Уверена, ему будет там вполне удобно – если он вообще приедет. До Рождества всего две недели, и он, вероятно, уже договорился с друзьями или с кем-то еще… у него много друзей.
Звук телевизора, работающего для аудитории в лице одного спящего человека, поднимался по лестнице вслед за мной. Папа уронил голову, едва начались вступительные титры дневной викторины. Однажды я присутствовала на сеансе гипноза, так даже там не удалось так быстро погрузить человека в сон.
Я вежливо отклонила предложение мамы сопроводить ее на собрание книжного клуба.
– Мне действительно нужно пойти, потому что именно я предложила книгу этого месяца, – объяснила она. – Если бы мы заранее знали, что ты приедешь…
Я услышала легкую критику в ее словах. Я пропустила ее мимо ушей: какой смысл приезжать повидать родителей, а потом обижаться на какие-то мелочи.
– Иди и наслаждайся своим собранием. Давай я приготовлю ужин, пока тебя не будет? – предложила я.
Мама взяла ключи от машины и бумажный пакет, стоявший наготове рядом с ее сумочкой. Она уже пошла к двери, а потом в последний момент вернулась и неожиданно быстро обняла меня. В нашей семье объятия были не приняты, и когда я пришла в себя от изумления и собралась обнять маму в ответ, она уже отстранилась, оставив только облачко ее любимых духов, которыми она пользовалась многие годы. В моей полуподвальной квартире стоял новый флакон этих духов, дожидавшийся, когда его упакуют и положат под маленькую искусственную елку, которую скоро поставят в гостиной. При мысли об этом между бровей у меня возникла морщинка – я знала, что под этой елкой будет лежать одинокий подарок, который пролежит там, пока не пройдет двенадцать ночей и елку не разберут. На самом ли деле я хочу продемонстрировать Бену странности моей семьи? Что он подумает о них… о нас?
Это началось в самый первый год, когда наш рождественский стол накрыли на троих, а не на четверых. Кто-то из нас должен был что-то сказать тогда, но все было еще так свежо и болезненно. Не станешь ведь тревожить заживающую рану. Поэтому мы промолчали, когда моя во всех остальных отношениях разумная мать продолжила покупать Скотту рождественский свитер, когда ему уже не нужна была никакая одежда. Тем не менее, думаю, ни мой отец, ни я не ожидали, что эта своеобразная практика продлится столько, сколько длится.
Я только раз заговорила об этом с матерью, и со слезами на глазах она ответила, что ей невыносимо исключить Скотта. Ее ответ почти разбил мне сердце. Окончательно оно разбилось, когда я увидела тот джемпер в витрине местного благотворительного магазина. Я так и не решила, что хуже: моя мать скорбно разворачивает сверток и отдает джемпер или прячет его для сына, который никогда не вернется домой, чтобы его носить.
На верхнюю площадку выходили четыре двери. Только одна из них была закрыта. Я медленно подошла к ней и нажала на дверную ручку. В комнате должно было пахнуть плесенью или затхлостью, но воздух был свежий, потому что дверь часто открывали. Слишком уж часто. Я скользнула в щелку и плотно закрыла дверь за собой. Всегда наступал момент, даже по прошествии стольких лет, когда шок того события по-прежнему так на меня воздействовал, что ноги не слушались. «Сознание того, что он никогда не встанет в этой комнате, никогда не заорет, чтобы я отсюда убиралась, по-прежнему действует на меня убийственно», – подумала я с нервным смешком. Я подошла к кровати и села на угол.
– Здравствуй, Скотт, – прошептала я в пустой комнате.
Привет, Софи, последовал воображаемый ответ брата.
Все мы заходили сюда, но всегда по одному. Мы никогда об этом не говорили. Это было личным делом, как посещение исповедальни, где продолжал жить наш грех, а Скотт – больше не жил. В этом месте мы с родителями чувствовали себя ближе всего к нему. В этом месте я по-прежнему слышала его голос. Здесь, где плакаты на стене напоминали нам о его любви к хеви-метал, полка со спортивными наградами свидетельствовала о мастерстве владения мячом, прислоненная к стене электрогитара – на которой он так и не научился играть, – напоминала о неосуществленных стремлениях. Я смотрела на его вещи, хотя столько раз видела их раньше, что они всегда были со мной, словно лазером выжженные на сетчатке.
Однако именно зеркало всегда тянуло меня к себе. Я повернула к нему голову, видя не отражение женщины, которой уже исполнилось тридцать, а ее более молодую версию, смеющуюся вместе с братом в тот момент, когда он засовывает билет на музыкальный фестиваль за раму, пристраивает его за полоской снимков из фотоавтомата, на которых запечатлены они оба. На всех четырех фотографиях пятнадцатилетняя девочка широко улыбалась в камеру, а мальчишка рядом с ней строил глупые рожи, показывал язык или делал ей рожки.
Закрыв глаза, я перенеслась в тот летний вечер. «Ты же знаешь, что они никогда не разрешат тебе поехать на этот фестиваль в Германию. Только не с этими парнями».
«А зачем мне их согласие. Мне почти восемнадцать. Мне не нужно их разрешение или чтобы они выбирали мне друзей. Кстати, спасибо, что одолжила денег, Соф. Ты лучшая».
«Только не говори предкам, откуда ты их взял, а то они убьют и тебя, и меня».
Комната слегка поплыла, когда на меня нахлынули воспоминания из прошлого. Неужели я действительно сказала те слова, всего за несколько дней до того, как его положат на холодный, жесткий стол в морге?
«Я все тебе верну, как только найду работу на лето», – пообещал Скотт.
«Когда я освоюсь с математикой, я начислю проценты», – со смехом сказала я.
Я встала и потрогала загнувшиеся концы неиспользованного билета на фестиваль. Шрифт выцвел в лучах солнца, светившего из окна. Дату было почти невозможно прочитать. Пройдет еще шестнадцать лет, а он все так же будет здесь, пожелтевший квадратик, слова не видны, память не уничтожима?
Поругался бы он в тот вечер с родителями, если бы этот билет не был куплен? Сосредоточился ли в нужной мере на езде или гневные слова все еще крутились бы у него в голове? На эти вопросы невозможно было ответить. И был еще один, не желавший оставаться втуне, сколько бы раз я ни приходила в это место. Если бы я не одолжила Скотту те деньги… если бы он не купил тот билет, был бы он жив сейчас?
О моем возможном рождественском госте мама упомянула только на следующее утро, когда отец ушел за своей ежедневной газетой. После инфаркта они отказались от услуг разносчика. Теперь в их холодильнике не водилось никакой тяжелой пищи, а к дверце были прикреплены магнитиками расписания сеансов в бассейне и занятий в тренажерном зале. Физические упражнения и здоровое питание не спасли ее сына, и мама жила с почти фанатичным настроем, что при ней никто больше не умрет. Постоянное бдение, должно быть, изнуряло, об этом говорили лучики морщинок в уголках глаз, и в каждый приезд я видела, что морщинки эти делались чуть глубже, чуть длиннее.
Я потянулась за банкой джема, и мамин взгляд упал на маленький участок кожи на моем запястье, видневшийся из-под манжеты джемпера.
– Что это? – Я торопливо натянула рукав, скрывая шрам, который, уже поняла я, спрятать от мамы не удастся. – Это ожог, Софи?
Мгновение я прикидывала, не солгать ли. Не обойдется ли, если я скажу, что обожглась утюгом? В конце концов, утюг был задействован… в известной мере.
– Ничего страшного, мама. Не переживай.
Не обращая внимания на мои слова, она взяла меня за руку, держа ее так, как всегда делала пару десятков лет назад, когда мы переходили через дорогу. Очень нежно она перевернула мою руку и сдвинула манжет, обнажая запястье. Ожог не был уродливым и больше уже не болел, но ясно было, что это недавняя травма. Мама очень долго молчала, просто рассматривая отметину на моей руке. Когда она в конце концов подняла голову, я удивилась тому, что ее глаза ярко блестят от слез.
– О, Софи, – грустно проговорила она. – Ты должна была что-то сообщить. Почему ты нам не сказала?
Я пожала плечами, снова чувствуя себя подростком.
– Да фигня, – сказала я, сознавая, что вернулась к лексике, которую уже очень давно не употребляла.
– Если ты получила травму, совершенно очевидно, что не фигня, – решительно не одобрила она мой ответ.
– Было бы еще хуже, если бы рядом не оказалось Бена.
– Это тот мужчина, у которого ты снимаешь квартиру?
Я кивнула.
– Тот, которого ты хочешь пригласить сюда на Рождество?
Я судорожно проглотила последний кусок тоста и почувствовала, как он больно повернулся где-то в глубинах моего желудка. Отец сказал, что улучит подходящий момент, чтобы спросить у нее, и я надеялась, он отыщет его, когда я уже буду в поезде по пути домой.
– Ну что ж, хорошо. Я действительно хочу познакомиться с этим молодым человеком.
О боже. Что я наделала?
Дом стоял темный, когда я вернулась, и это было необычно, но я так торопилась внутрь с холода, что даже не обратила внимания, есть ли на подъездной дорожке автомобиль Бена. Слышно было шумное приветствие Фреда по другую сторону двери, пока я вставляла ключ в замок окоченевшими пальцами. Перенеся через порог сумку и поспешно отгородившись от холодного декабрьского вечера, я от души, с облегчением вздохнула.
Наклонившись за лежавшей на коврике почтой, я мимоходом почесала Фреда между ушами.
– Да, я тоже рада тебя видеть, – сказала я в ответ на упоенное мурлыканье, отсутствуй я месяц, а не одну ночь, он и то не проявил бы большего энтузиазма.
Но действительно приятно было вернуться, признала я, и это гораздо больше походило на «возвращение домой», чем любое возвращение в ту квартиру в мансарде. Сейчас я ничего так не хотела, как включить отопление, надеть самую удобную пижаму и собрать себе что-нибудь поесть.
Выпрямившись в темноте, я потянулась к выключателю в прихожей. Несмотря на то, что я несколько раз щелкнула им, давая безжизненной лампочке достаточно возможности передумать, она не ожила.
– Потрясающе, – пробормотала я, направляясь к чернильной темноте кухни и по пути умудрившись эффектно споткнуться о сумку и натолкнуться на несколько предметов мебели. – И готова поспорить, запасной лампочки у меня нет.
Пошарив по стене рукой, я нащупала следующий выключатель, и только когда он тоже отказался работать, я сообразила, что проблема серьезнее, чем просто одна перегоревшая лампочка. Даже сад, который обычно был искусно подсвечен синими и зелеными прожекторами, был погружен в полную тьму.
Фред вился у меня под ногами, не подозревая, что только один из нас был способен видеть, куда идет. Я достала из кармана мобильник, включила фонарик и осторожно повела тонким, как карандаш, лучом по кухне. Я не представляла, отключили электричество или выбило пробки, но в любом случае блок предохранителей находился в той части дома, где жил Бен.
Я прислушалась в темноте, пытаясь понять, скрип над головой – это чьи-то шаги наверху или просто дом готовится ко сну.
– Оставайся здесь, – приказала я коту, не имея возможности увидеть, подчинился он моему приказу или нет, открыла дверь на лестницу и поднялась наверх, светя себе мобильником. Наверху я открыла дверь, позвала Бена по имени и вошла в кухню, направляя луч света в центр помещения. Другой, гораздо более мощный луч ударил мне в лицо, на мгновение ослепив меня.
– Бен? Это вы? – глупо спросила я.
– Да, – ответил бестелесный голос. – Подождите минуту, Софи. Я дойду до блока предохранителей и посмотрю выключатели. Не двигайтесь.
Я выключила свой фонарик и стала ждать. Темноту прорезали звуки падения каких-то предметов и ругательств, которых я никогда прежде от Бена не слышала. Я улыбнулась, хотя никто не мог меня видеть. Я все еще улыбалась, как идиотка, когда свет включился, и обнаружила, что стою перед комнатой, но не пустой, а полной людей.
Если бы это было в кино, в этот момент все вскочили бы и закричали: «Сюрприз!», но, понятно, никто этого не сделал. На меня смотрели, словно я была рабочим, случайно вышедшим на сцену в разгар спектакля. Я начала было чувствовать себя неловко, когда знакомый голос нарушил тишину.
– Софи! Как приятно снова вас видеть.
Карла встала, ослепительная в своем наряде переливчатого синего цвета с серебром. Я едва узнала ее под угольно-черным, с челкой париком в стиле Клеопатры.
– Как поживаете, Карла? – спросила я, благодарно идя в ее распахнутые объятия.
Тепло ее приветствия растопило холодок неловкости, возникший оттого, что я ввалилась в помещение, полное незнакомых людей. Правда, теперь, когда у меня появилась возможность оглядеться, я увидела, что не все они незнакомые.
Генри наклонил голову, приветствуя меня.
– Здравствуйте, юная леди.
А из глубины кожаного кресла я услышала другой голос, шутливо спросивший:
– Что? На этот раз без оружия, Софи?
Я слабо улыбнулась Тому, который широко улыбнулся в ответ и вонзил зубы в огромный ломоть пиццы.
– Думаю, все в порядке, – объявил Бен, присоединяясь к своим гостям. – Сообщите мне, Софи, если внизу что-то все еще не работает.
До меня начало доходить, что я помешала вечеринке Бена, находившейся в полном разгаре. На рабочем столе в кухне я увидела несколько пустых винных бутылок, а рядом – стопку коробок от еды навынос, достаточно больших, чтобы в них поместилась пицца размером с велосипедное колесо. Запах расплавленного сыра и чесночного хлеба облачком витал над группой друзей, и я взмолилась, чтобы мой желудок не подал голос, ставя меня в неловкое положение.
– О, отлично, спасибо, – проговорила я, не сразу поняв, что меня выпроваживают.
Я оглянулась и поймала на лице Карлы неодобрительное выражение, которое она даже не пыталась скрыть. Несколько других гостей смущенно заерзали на стульях, внезапно найдя крайне занимательной текстуру деревянного пола.
– Я не знал, вернетесь вы сегодня вечером или завтра утром, – непринужденно сказал Бен. Невозможно было не заметить руку, которую он положил мне на талию, мягко подталкивая меня к двери. – Как бы то ни было, кота я покормил раньше, – добавил он.
– О, так это ваш кот? – спросил немолодой женский голос.
Улыбка Бена показалась немного натянутой, когда мы оба повернулись и увидели Фреда, вечного приспособленца, который поднялся за мной наверх и теперь с довольным видом свернулся клубочком на коленях очень маленькой седовласой женщины с ярко-синими глазами, каких я никогда не видела. Костлявыми пальцами она с любовью гладила Фреда по спине, и он явно наслаждался вниманием.
– Какой красавец, – заявила женщина. – Мне очень не хватает компании кошки. Можно, он немного здесь побудет?
Бен, казалось, искренне страдал. Наверняка в данный момент приглашение должно было распространиться не только на незваного кота, но и на незваного гостя? Не я должна была нарушить неловкое молчание, но я все равно это сделала.
– Да, конечно. Просто отправьте его вниз, когда он начнет вам надоедать, – сказала я Бену, который стоял с видом смущенным, но непреклонным. – Что ж, приятно было со всеми вами познакомиться, – добавила я, обращаясь к собравшимся в целом, и спустилась в свой полуподвал, где ирония моих прощальных слов оглушила меня, как удар кирпичом. Потому что ни с кем из гостей Бен меня не познакомил. Я не познакомилась с ними… потому что Бен этого не хотел.
Стук в дверь был настойчивым и раздражающим. Я нажала клавишу «Сохранить» и пошла открывать, все еще прокручивая в голове сложности отрывка, над переводом которого я работала. Как только дверь открылась, в щель просунулись планшет и ручка. Передо мной стоял крепкий мужчина в толстом анораке, на лице его было написано легкое недовольство.
– У меня для вас дерево.
Я лишь моргнула, прикидывая, не ослышалась ли. Прежде мне присылали цветы, раз или два, но никогда – целое дерево.
– Прошу прощения?
Мужчина тяжко вздохнул.
– Дерево. Хвойное, если быть точным. Заказ на имя… – Он забрал у меня планшет и прочел неразборчивые каракули в какой-то графе. – Стивенса.
– А, ясно. Вам нужен главный вход, – объяснила я, уже закрывая дверь.
Мужчина ухватился за нее рукой, удерживая, и заговорил, как мне показалось, с ненужной злостью.
– Послушайте, милочка, я десять минут звонил в дверь, и никто не ответил. У меня целый грузовик доставки. Может, просто распишетесь за дерево? Я оставлю его на подъездной дорожке.
Я начала замерзать, стоя в открытых дверях, и мне действительно нужно было вернуться к переводу, поэтому я взяла ручку, которой он мотал у меня перед носом, и расписалась в получении. Я вернулась к своей работе и напрочь забыла обо всем этом, пока некоторое время спустя мой телефон не пискнул, приняв сообщение. Оно было от Бена.
«Вы что-нибудь знаете о гигантской секвойе, перегородившей подъездную дорожку?»
Я не стала тратить время на ответ. Просто вскочила, сунула руки в рукава куртки, висевшей у двери, и выбежала на улицу. Я увидела только голову и плечи Бена, прохаживавшегося вдоль необычайно длинного и густого хвойного дерева, лежавшего поперек дорожки.
– О, – только и сказала я, уже ощущая, что чувство вины бросает меня в неприятный жар.
На тротуаре рядом с домом, мигая аварийными огнями, стоял автомобиль Бена. Только чудом он не врезался в это дерево.
– Думаю, мне доставили дерево, явно предназначенное для Трафальгарской площади, – криво усмехнулся Бен.
Наш разговор по разные стороны дерева напоминал беседу в лабиринте.
– О боже. Полагаю, отчасти это и моя вина, – страдальчески проговорила я. – Я расписалась за это дерево, не посмотрев на него. Я так понимаю, вы заказывали не такой размер?
Он пожал плечами, по крайней мере, мне так показалось. Сложно было рассмотреть сквозь густые ветки, заслонявшие обзор.
– Ну, я попросил от маленького до среднего… и точно не выбирал большой.
Должна признать, что Бен, похоже, воспринял эту путаницу спокойно. Хотелось бы мне знать, что может его разозлить или возмутить. Казалось, он все всегда воспринимал с бесстрастием.
– Что ж, сейчас я мало что могу с этим поделать. Сомневаюсь, что мы сможем поднять его вдвоем. Я попозже позвоню Тому и узнаю, поможет ли он.
Я посчитала неуместным напоминать, что физические ограничения Тома могут сделать его даже менее полезным, чем я, когда дело дойдет до поднятия огромного дерева.
– Ну, я все равно собирался потом на прогулку, – заявил Бен, взглянув на тучи, которые сталкивались в небе, как серая сахарная вата. – Но, думаю, можно сделать это и сейчас. Хотите присоединиться?
Я оглянулась на свою квартиру, где ждал перевод, подбивая меня отказаться.
– Вообще-то да. Пожалуй, свежий воздух мне не помешает. Я только возьму пальто потеплее.
Однако когда через несколько минут я вышла на улицу, то поняла, что переход с моей стороны дерева на сторону Бена легким быть не обещает.
– Вы сумеете перелезть?
Я выразительно пожала плечами.
– Давайте попробуем?
Бен стал раздвигать наиболее густые ветки, показывая мне пример. Неуклюже продираясь со своей стороны, я таки ухитрилась добраться до ствола.
– Вроде вы говорили, что были сорвиголовой, что всегда лазали по деревьям, – заметил Бен с другой стороны препятствия.
– Была. Но двадцать лет назад. И почему-то это легче делать, когда дерево находится в вертикальном положении, – заявила я, закинув наконец одну ногу на колючий ствол.
Сквозь последний слой хвои Бен подал руку, я протянула свою навстречу. Бледный свет зимнего солнца вдруг прорезался через серые облака и упал на внутреннюю сторону запястья Бена, словно лучом фонаря высвечивая шрам от ожога. Мой шрам соединился с его шрамом в одну линию, как две половинки сломанного талисмана. Бен крепче сжал мою руку и мягко потянул к себе. Никто из нас не сказал ни слова. Он держал меня крепко и сильно, и мы как никогда близко оказались лицом к лицу. Я чувствовала жар его дыхания на своих губах и испытывала почти непреодолимое желание ликвидировать оставшееся между нами маленькое расстояние. Впервые, даже не помню за какое время, я действительно хотела, чтобы меня поцеловали. И не просто кто-то, а Бен.
Выбирать дорогу я предоставила ему, с радостью шагая рядом с ним в приятном молчании по лесной дорожке, которая вела к большому парку. Бен отводил в сторону ветки, оказывавшиеся на уровне моего лица, а когда резиновые подошвы моих кроссовок заскользили на влажной почве, взял меня за руку и как-то забыл ее убрать, а я как-то забыла ему об этом напомнить.
– Так вы всегда заказываете такие огромные елки на Рождество? – в конце концов спросила я, идя бок о бок с Беном между деревьев, ветви которых смыкались над нашими головами, напоминая старинное кружево.
– Нет. Но с другой стороны, последние несколько лет меня не было на Рождество в Великобритании. Мы с моей подругой… – Он покачал головой, словно не веря, что так оговорился. – Мы с моей бывшей подругой обычно уезжали на праздники кататься на лыжах.
Впервые он упомянул рыжеволосую красавицу, которую я, понятное дело, не удержалась и поискала в сети. Холли. Такое имя легко запомнить в это время года, но я не сомневалась, что не забуду его и в любой другой сезон.[3]
– Вы катаетесь на лыжах, Софи?
Я засмеялась.
– В первый же день отдыха меня спустили бы с горы на носилках.
Он сжал мои пальцы, и этот жест сказал гораздо больше, чем простое соприкосновение рук.
– Теперь я подозреваю, что и меня тоже.
Странное замечание, но я не успела спросить, что имел в виду Бен, потому что он явно хотел о чем-то поговорить. По его глазам я видела, что он немного нервничает.
– Это Карла отругала меня вчера за то, что дом не украшен к Рождеству. Она была хорошей подругой прежних владельцев, а у меня не хватает праздничности.
Минуту мы шли молча, потом он выложил остаток признания, тот, что заставлял его так нервничать.
– Вообще-то Карла дала мне не только это задание. Она была очень разочарована тем, как я вытолкал вас вчера вечером вниз.
– Вы не вытолкали, – сказала я, прекрасно понимая, что мы оба сознаем – именно это он и сделал.
– Она описала это так, будто я выгоняю вас вместе с шестью белыми мышами и тыквой.
Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку, зная, как легко было представить красочную, эксцентричную Карлу в роли моей феи-крестной. Это, разумеется, превращало Бена в прекрасного принца, роль, которую он сыграл бы с легкостью. Я в роли Золушки, будущей принцессы, была единственной неудачно подобранной актрисой в этом сценарии, насколько я могла судить.
– Я не хотел нарочно исключить вас… – Бен покачал головой, почти сразу же противореча себе. – Нет. Это ложь, я пытался помешать вам познакомиться с ними, но не потому, что хотел вас исключить… потому что хотел защитить вас.
Его объяснение было таким неожиданным, что я споткнулась.
– Почему? Ваши друзья чем-то опасны?
Бен почти рассмеялся.
– Нет. Ну, в любом случае не в том смысле, какой вкладываете вы. Возможно, мне следовало бы объяснить более полно.
– Неплохая идея.
Он сделал глубокий вдох, и я поняла: то, что он собирается сказать сейчас, он уже неоднократно мысленно прорепетировал. Это не сулило ничего хорошего.
– Все люди в этой группе давно знают друг друга, гораздо дольше, чем знают меня. Полагаю, можно сказать, что я «унаследовал» их с покупкой этого дома.
– Как уже имеющихся жильцов? – спросила я, и мой наморщенный лоб показал, что я по-прежнему понятия не имею, о чем говорит Бен.
– Эта группа привыкла регулярно встречаться в этом доме, когда здесь жили архитектор с женой. Фактически вместе они собрались именно благодаря жене архитектора Марии.
– Женщине, которая пострадала в аварии?
– Правильно.
– Женщине, которая умерла?
Бен прикусил губу, и на его лице отразилось колебание. Он явно не знал, правильно ли в итоге поступил, заведя этот разговор, но теперь он уже зашел слишком далеко.
– Друзья, которых я вчера собрал, – а теперь они и мои друзья… у них всех есть нечто общее. Нечто, возможно, очень для вас неприятное, если вы будете находиться рядом.
Действительно ли в парке вдруг похолодало на градус или два или подсознательно я уже выявила эту связь? Лица мелькали в моей голове, как база данных ФБР. Мужчины, женщины, молодые, старые… какая же связь? Затем их вытеснил другой ряд образов: экзотические головные уборы Карлы, ее парики, костыль Тома, прислоненный в углу на кухне у Бена, и кто знает, сколько других подсказок, на которые я просто не обратила внимания.
– Они все больны, да? Все до одного в вашей группе друзей больны.
Бен печально покачал головой. Я думала, что готова услышать его ответ, но, оказывается, нет, совершенно не готова.
– Нет, Софи. Все они умирают.
Holly переводится с английского как «остролист». Венками из ветвей этого растения украшают дома к Рождеству.