- Какой там медпункт! - сказал Батырев. - Да и фельдшер в госпитале... Лучше обождите меня, товарищ военврач третьего ранга. Там же ползком надо! Если что случится, мне ни комбат, ни ребята нипочем не простят. Три диска всего осталось...
Но я не стала ждать писаря: во взводах и ротах, несомненно, имелись раненые.
Третью большую воронку и ведущую наверх тропочку отыскала без труда. Балка в этом месте была достаточно глубокая, но грохот боя приблизился вплотную. Когда поднялась по тропинке, то увидела, как стремительно вдруг облетели веточки с ближнего куста. Мгновенье спустя догадалась: срезало пулеметной очередью.
Метров сто ползла, изредка поднимая голову, чтобы убедиться: с направления не сбилась, приближаюсь к бугорку, который является, по всей видимости, наблюдательным пунктом комбата.
Не ошиблась. Бугорок - нашлепка из тонкого накатника и слоя земли прикрывает расширенную стрелковую ячейку. У входа в этот "блиндаж", подтянув колени к подбородку, примостился связист с катушкой черного телефонного провода. Он курит, часто и жадно затягиваясь, а из блиндажа доносится яростный мужской голос: бранит на чем свет стоит какого-то Косарева. Я разобрала, что Косареву приказывают занять первую траншею противника и не возвращаться, если этого не сделает.
Проползла еще несколько метров, залегла в редких кустиках полыни вблизи "блиндажа". Приподняла голову. Выше по склону, всего в сотне метров от наблюдательного пункта батальона, клубилась подвижная, то опадающая в одном месте, то вздымающаяся в другом стена дыма, огня и пыли. Земля вибрировала. Если ослабевал гул орудий и минометов, слышалось остервенелое рыканье пулеметов. Среди разрывов, в серых провалах дымной стены виднелись фигурки людей. Они вставали с земли, бежали, падали, снова вставали, а иные ползли обратно к балке.
- А это кто еще?! Чего вы тут?!
Обернувшись на резкий окрик, я увидела широкоплечего старшего лейтенанта с воспаленными серыми глазами, попыталась подняться на ноги:
- Я врач. Назначена...
- В блиндаж! Убьют же!
Следом за старшим лейтенантом втиснулась в крохотный блиндажик наблюдательного пункта. Там, спиной ко мне, прильнув к смотровой щели, прижимая к уху телефонную трубку, срывая голос командами, сидел человек в шинели с капитанскими погонами. Я видела только его спину, перекрещенную ремнями походного снаряжения, и коротко стриженный, узкий мальчишеский затылок.
Старший лейтенант смотрел вопросительно и требовательно. Я прокричала свое звание и фамилию, прокричала о своем назначении. Человек в шинели с капитанскими погонами на миг обернулся. У него было молодое, худощавое лицо с немигающими глазами, с острым взглядом. Впрочем, через мгновение он снова прильнул к смотровой щели, к телефону.
- Выбрали в штадиве времечко послать вас! - крикнул старший лейтенант и протянул широченную ручищу: - Макагон. Замполит. Комбату не до вас. Ждите!
Ждать пришлось больше часа, пока атакующие роты не начали по приказу комбата отход. А время ожидания, время бездействия - самое тяжелое время...
Наконец командир батальона оторвался от смотровой щели, обернулся, выслушал мой доклад, закурил. Фамилия комбата была Юрков, имя-отчество Борис Павлович. Выяснилось, он и сам-то в батальоне третий день, прибыл из госпиталя, а ранен под Сталинградом, где командовал ротой курсантов Краснодарского пехотного училища.
- Капитан принял командование во время боя, - добавил старший лейтенант Макагон.
Командир батальона и замполит выглядели очень молодыми, но сильно разнились внешностью: комбат худощав, быстр, резок в словах и движениях, замполит плотен, нетороплив, даже медлителен.
Меня, естественно, интересовало медицинское обеспечение батальона. Юрков махнул рукой: во всех ротах, кроме третьей, санинструкторы выбыли из строя. Надо бы хуже, да некуда...
- Поутихнет - организуйте эвакуацию раненых, - приказал Юрков. - В помощь санитарам каждая рота выделит носильщиков.
Макагон подсказал: медпункт можно организовать в соседней балочке, там никого нет, обстреливают балочку редко.
- Только в ничейную зону не суйтесь, - грубовато предупредил Юрков. Нам врач нужен живой!
Конец его фразы заглушил близкий разрыв снаряда.
При разведке боем понесла большие потери 1-я рота старшего лейтенанта Н. М. Ивченко. В сопровождении выделенного бойца я и направилась в эту роту. Вернее, поползла.
Ивченко, русый, светлоглазый, с темным, в пыли и копоти лицом, оборудовал командный пункт в воронке от авиабомбы. В обращенном к противнику скате воронки - укрытие, рядом "лисьи норы" для связистов. Командир роты сказал, что многих раненых вытащили, уложили в траншеи и щели.
Пошла по траншеям. Продвигаться приходилось с осторожностью, чтобы не потревожить тяжелораненых. У иных забинтованы головы, у других - грудь, у третьих - руки и ноги. Некоторые повязки пропитались кровью... Люди стонут... А легкораненые возбуждены: смертельная опасность пережита, осталась позади, скоро лечение в медсанбате. И сладок им сейчас горький табачок!
Перевязки, уже сделанные большинству раненых, оказались вполне сносными, хотя делали их не профессионалы, а свои же товарищи. Я лишь подбинтовала раненного в живот да нескольким бойцам наложила шины на руки и ноги, поскольку у них были ранения с повреждением костей. Находившиеся в сознании тяжелораненые глядели на меня с надеждой, спрашивали, когда их эвакуируют.
- Скоро, миленькие, скоро! - обещала я, указывая сопровождавшим санитарам и носильщикам, кого эвакуировать с переднего края в первую очередь.
После обхода траншей и щелей поползла с ординарцем Ивченко в "ничейную зону": убедиться, что раненых там не осталось. Скажу честно, ползать по "ничейной зоне" было жутковато - гитлеровцы вели пулеметный и автоматный огонь, пошвыривали мины. Однако о своем решении я не пожалела, потому что мы обнаружили двух тяжелораненых, оказали им первую помощь и вытащили на командный пункт роты.
Выслушав меня, Ивченко помрачнел, добрые глаза его стали суровыми, он немедленно потребовал от командиров взводов эвакуировать с поля боя всех раненых до единого и доставить их на батальонный медпункт.
Я перебралась во 2-ю роту. Там успокоили: раненых на поле боя не осталось, всех вынесли, перевязали и уложили в укрытиях.
Приказав санитарам переносить людей в балочку, указанную старшим лейтенантом Макагоном, отправилась в 3-ю роту. Опять под огнем, кое-где ползком... Санинструктор роты Колбасенко, скорый на ногу человек лет тридцати, оказался жив и невредим. Он помог подбинтовать нескольких раненых, наложить шины. Убедившись, что Колбасенко сам справится с делом, решила поспешить с оборудованием батальонного медпункта.
В балочке, намеченной для него, действительно хорошо укрытой от вражеского наблюдения густым кустарником, уже скопилось около сорока раненых бойцов и командиров.
Побежала на КП батальона к Юркову:
- Товарищ капитан, скоро придут машины из медсанбата?
Юрков хмыкнул:
- Машины медсанбата сюда не ходят. Слишком опасно.
- Как же эвакуировать раненых?!
- Как обычно, товарищ военврач. Стемнеет, вытащите их на носилках к складам боеприпасов. Тут недалеко, километра полтора... Придут грузовики с боеприпасами, разгрузятся, потом заберут раненых.
- Но пока наступит ночь, пока придут грузовики, одни могут погибнуть, а другие будут невыносимо страдать!
Я с надеждой посмотрела на замполита. Макагон пожал плечами:
- Нужно ждать темноты и грузовиков.
Все во мне, однако, протестовало против пассивного ожидания. Комбата и замполита я ни в чем не винила - они не врачи, им трудно понять, как опасны те или иные раны. Но я-то это знаю, значит, должна, обязана что-то предпринять!
- Разрешите, товарищ капитан, связаться со штабом дивизии? - попросила я.
- С кем именно хотите говорить? - осведомился Юрков.
- С начальником штаба! - выпалила я, мгновенно перебрав в памяти все командование дивизии и решив, что никто меня не поймет так, как давно знакомый майор Г. К. Володкин.
- Ладно, вызовем начштаба...
С Володкиным соединили минут через пять. Волнуясь, я сообщила, что в медпункте Отдельного учебного батальона скопилось немало раненых, есть тяжелые, нуждающиеся в немедленной эвакуации. А машин нет.
Просила дать указание подразделениям автобата, доставляющим боеприпасы, заезжать на медицинский пункт Отдельного учебного батальона и вывозить раненых в течение всего дня.
- Это невозможно, - сухо ответил Володкин. - Автомашин недокомплект, рисковать ими нельзя.