Заметалась я по берегу, выхватила из кобуры пистолет, размахиваю им, ору: надо же любой ценой остановить людей!
Налетела на группу, идущую к реке с телом офицера. Увидела на плечах старшего погоны с тремя звездочками, тычу ему пистолет в лицо:
- Поворачивай! Назад! Поворачивай!
И он поворачивает. Поворачивает ко мне правый бок: я вижу забинтованную руку, вижу проступающую сквозь бинт кровь. И только тут понимаю, что передо мной старший лейтенант медицинской службы Анатолий Судницын, и замечаю, что в группе все раненые, а офицер, которого несут, артиллерист из 224-го гвардейского, и у него перебиты обе ноги.
Кинулась дальше. И вдруг воронка, а в воронке радист из нашего артполка. И радиостанция с ним! Я - в воронку.
- Вызывай дивизию! Комдива!
Радист только глаза таращит.
- Ты оглох? Комдива!
И опять пистолет. А парнишка, обретя дар речи:
- Да позывной-то? И волна... Я длину волны не знаю!
Ах, как повезло мне все-таки, что часто бывала на КП командиров полков, невольно прислушивалась к разговорам полковых радистов! Я тут же назвала парнишке длину волны, на которой работает рация командира дивизии, назвала и позывной. Радист быстро выкинул антенну, принялся вызывать дивизию и - о, чудо - вызвал. Вызвал!
Торопливо натянула наушники, вцепилась в микрофон. У рации оказался начальник штаба дивизии майор Володкин. Когда-то мне уже повезло после разговора с ним, я принялась кричать в микрофон, используя тогдашнюю "конспирацию", называя бойцов "карандашами":
- "Карандаши" уплывают! На ваш берег! Фрицы сейчас к реке прорвутся! Верните "карандаши"!
- Понял! Видим! - прокричал в ответ Володкин. - Понял!
Вскоре с левого берега на помощь продолжавшим драться с гитлеровцами солдатам приплыло подкрепление. "Беглецов", разумеется, тоже вернули. Не меньше часа длилась неразбериха на узкой полоске правобережья, куда прорвались фашисты. Потом уцелевшие вражеские автоматчики отошли.
На следующий день, 3 августа, опять же к вечеру, - новое испытание для медпункта. Вклинившись в оборону дивизии на стыке между 222-м и 224-м стрелковыми полками, противник при поддержке танков сумел прорваться в тыл 224-го и окружить часть его подразделений.
Гвардейцы бесстрашно сражались и в окружении, отбив пять яростных атак. К нам стали приносить тяжелораненых из ближнего 222-го полка. Мы как раз оказывали им помощь, когда рядом затрещали вражеские автоматы.
Выглядываю из траншеи. Десятка два фашистских автоматчиков бегут к медпункту со стороны кустов, торчащих щеточкой юго-западнее. Только что через эти кусты пронесли раненых! До автоматчиков - метров семьдесят-восемьдесят, не больше.
- Фашисты!
За оружие взялись все, кто мог держать его. Мы с Таней и Широких схватили автоматы, которыми обзавелись по совету подполковника Попова. Упал один гитлеровец, второй, третий... Враги залегли. Поднялся еще один и тоже упал...
Фашистские пули выбивали столбики пыли буквально перед стволом автомата. Но это воспринималось как нечто несущественное. Существенным было только желание уничтожить врага. У-ни-что-жить!
Не знаю, догадывались ли гитлеровцы, что перед ними лишь горстка раненых и три медицинских работника, из которых двое - женщины? Думаю, догадывались, или просто могли видеть, что к нашей траншее носят раненых, что помогаем им мы с Таней. Во всяком случае, на отпор фашисты явно не рассчитывали. А получив его, отползли к кустам и исчезли, бросив убитых.
У Тани блестели глаза, пылали щеки:
- А что? Здорово мы их, товарищ гвардии капитан? В другой раз не полезут!
* * *
Утром 3 августа, на десятый день боев за плацдарм, до "огненного пятачка" донеслась канонада со стороны Белгорода, не умолкавшая до ночи. От плацдарма до Белгорода - сорок километров, на таком расстоянии гул обычной артподготовки еле слышен. А казалось, орудия бьют километрах в десяти...
Вскоре на командные пункты полков, оттуда - в батальоны, роты и взводы, в батареи пошло сообщение: началось наступление войск правого крыла Степного фронта и одновременно на Белгород наступают войска Воронежского фронта. Часа через три-четыре - новое известие: оборона гитлеровцев под Белгородом прорвана, на участках прорыва в бой введены наши танковые армии, наступление развивается успешно!
На плацдарме шел бой, времени для ликования не было, но сознание, что враг получил сокрушительный удар, что снова разгромлен и разгром совершен с твоим участием, придавало каждому бойцу новые силы.
* * *
В тот день все фашистские атаки захлебывались на подступах к переднему краю дивизии и прекратились задолго до темноты.
Глава двадцать четвертая. 72-я гвардейская Красноградская...
Рядовые участники великих событий видят, увы, не общую их панораму, а лишь отдельные эпизоды: я уже говорила об этом.
Утром 5 августа, около шести часов, оборвалась канонада в стороне Белгорода. Спустя некоторое время с берега примчалась Таня:
- Разведчиков Михайловского видела! Белгород взят!
Из торопливого рассказа я уловила главное: командование ожидает, что противник начнет повсеместный отвод войск, поэтому приказано усилить наблюдение и не позволить врагу организованно отойти на новые рубежи.
Солнце поднималось выше и выше, а фашистская авиация не появлялась. За утро гитлеровцы предприняли одну атаку, отбитую с большими для них потерями. Среди бела дня потянулись к переправам пополнения в стрелковые полки...
Под вечер враг начал мощную артподготовку. Почти полтора часа бушевал огонь артиллерии и минометов. Наши окопы, переправы, левобережную пойму снова окутало дымом и пылью. Но в тишину, распахнувшуюся после артналета, не врезались ни треск "шмайссеров", ни выстрелы вражеских танков и самоходок: враг в атаку не пошел.
Зато спустя каких-нибудь полчаса по всему переднему краю покатилось дружное "ура!": получив донесение разведчиков, что враг отходит, командиры полков подняли батальоны в атаку.
Оставаясь на медпункте, мы слышали, что изредка, то на правом, то на левом флангах, вспыхивают перестрелки, что фашистские минометы нет-нет да и огрызаются. Но минометный огонь противника прекращался очень быстро, а звуки автоматных очередей и пулеметной стрельбы отдалялись. И еще не совсем стемнело, когда начали переправляться на правый берег Северского Донца наши гаубичные батареи, танки, медицинские пункты стрелковых полков, тылы...
Переправился и пункт артполка. Кязумов передал приказ о ликвидации передового медпункта дивизии.
- Вот и обошлось, - улыбался Кязумов. - А то ведь вас уже два раза хоронили! Первый раз сказали - прямое попадание бомбы, второй - что автоматчики просочились... А новость слышали?
- Какую?
- Всех, кто сражался на плацдарме, представить к орденам.
Мимо нас шагали в темноте люди. Где-то поблизости ревел, втаскивая на гору гаубицу, мощный тягач. Скрипели колёса повозок. Осветительные ракеты и желто-красные пунктиры трассирующих пуль всплывали далеко за меловыми холмами. Даже не верилось, что на здешней земле может быть так спокойно и тихо!
* * *
...А в это самое время за сотни километров от Северского Донца, в Москве, гулко ухали орудия, и расцвечивали летнее небо фейерверки первого за Отечественную войну салюта в честь доблестных советских войск: столица, Родина салютовали освободителям Орла и Белгорода.
За восемь суток - с 5 по 13 августа - дивизия, сбивая заслоны врага, срывая попытки фашистов контратаковать, прошла от Северского Донца до предместий Харькова. Двигались мы быстро и потери несли минимальные. Но среди раненых и убитых оказались хорошо знакомые люди. И легла на сердце новая тяжесть.
...В кратковременном бою 8 августа на огневой .позиции 5-й батареи осколком вражеского снаряда был убит наповал военфельдшер 2-го дивизиона гвардии лейтенант Мелентьев. Убит, как большинство медиков, находившихся в строевых частях, при перевязке раненого.
Мало я знала Мелентьева. Никогда не говорила с ним о его семье, ничего не слышала про его склонности и увлечения, симпатии и антипатии. Мне достаточно было, что лейтенант делает свое дело, четко выполняет указания, что на него можно положиться.