Мы с Таней Коневой бежали на наблюдательный пункт 1-го дивизиона, не разбирая дороги, не думая об опасности для нас самих.
Сначала увидели Риту Максимюкову, сидящую на земле в окружении нескольких солдат и офицеров. Раздвинула людей. Рита даже головы не подняла, только приложила к глазам комок марли, и я впервые услышала, как всхлипывает военфельдшер. Перед Ритой лежало тело Николая Ивановича Савченко. Чуть поодаль, поддерживаемая бойцом, сидела с закрытыми глазами, дергая головой и плечами, телефонистка Назаренко...
Один из разведчиков, ефрейтор В. И. Гуляев, рассказал: Николай Иванович с телефонистками и разведчиками побежал в разгар боя на передовой НП. В ожидании нашей атаки фашисты нервничали, вели шквальный орудийно-минометный огонь. Савченко бросился в неглубокий окопчик, телефонистки нырнули в соседний, разведчики - в окоп подальше. И вдруг взрыв! Снаряд угодил точно в окоп телефонисток.
Разведчики - еще дым не развеялся - бросились к командиру. Савченко сидел в углу осыпавшегося окопа целый и, казалось, невредимый. Только голову опустил на грудь, словно заснул. А из носу - темно-красные струйки. Поблизости - останки Прасковьи Кулешовой и тяжело контуженная, не узнающая людей Ефросинья Назаренко.
Я опустилась на колени, пытаясь нащупать у Савченко пульс. На что надеялась? На чудо? Нет, не верила я в чудеса: просто не могла смириться с очевидным, принять непринимаемое. Вот так и Николай Иванович не мог принять гибель Архангельского...
- Товарищ гвардии капитан... Товарищ гвардии капитан... - всхлипывая, причитала Рита.
А мне увиделось: сталинградская степь, шары перекати-поля, фашистские листовки, маскировочные сети, окликающий меня из окопа улыбчивый крепыш лейтенант с биноклем на груди. Он еще сказал тогда: "Своих не узнаете? Защищай вас после этого!"
Закрыв глаза командиру дивизиона, встала с колен, чтобы перейти к Назаренко, сделать ей укол и эвакуировать в медсанбат. Стоявшие вокруг солдаты и офицеры, правильно поняв меня, начали стаскивать пилотки и фуражки. Тело командира подняли и понесли на плащ-палатке в тыл.
Гибель Н. И. Савченко, героя боев под Абганеровом, под Сталинградом и Шебекином, потрясла ветеранов дивизии. Не гак много и оставалось нас, пришедших в подразделения и части тогдашней 29-й стрелковой дивизии еще в Акмолинске. Все знали друг друга, а уж Савченко знали особенно хорошо. Чего стоил один былинный бой савченковской батареи с фашистскими банками и самолетами у реки Червленой!
Вспомнилось: Савченко и Архангельский хотели "дойти до конца". Но дойти, не прячась за чужие спины. И я подумала: если повезет, если хоть кто-то из ветеранов "дойдет до конца", то дойдут с ними и Архангельский, и Савченко, и все, кто шел честно.
Николая Ивановича хоронили в центре Мерефы. На траурный митинг прибыли представители всех частей и подразделений дивизии. Выступая, офицеры и солдаты клялись бить врага так, как бил Савченко, клялись отомстить за смерть боевого друга. Поднявшийся на трибуну командир 2-й батареи А. З. Киселев - он только-только возвратился из госпиталя - ничего не мог сказать. Содрав пилотку, вытер слезы, махнул рукой и сошел вниз.
Грянули орудия артполка, отдавая последний салют. Долго, долго катилось его эхо...
* * *
Сопротивление врага ослабевало: под ударами советских войск он откатывался к Днепру.
Освобожденные хутора и деревни... До сих пор кажутся кошмаром, а не явью пепелища с обгорелыми печными трубами, уложенные вдоль дорог - то на веселой травке, то в канавах - трупы разутых стариков, старух и женщин, закоченевшие тельца младенцев... Горло перехватывало. Руки тяжелели, от злобы. А фашистская сволочь еще и недобитков своих в нашем тылу оставляла!
* * *
Помню, вошли в Берестовеньки. Село уцелело: гитлеровцы были захвачены врасплох, удрали, не успев спалить хаты, перебить жителей. Беленые стены, черепичные и соломенные крыши светились под солнцем среди зелени садов, радовали глаз.
Мне что-то понадобилось от начальника штаба полка капитана Чередниченко. Я подошла к штабной машине, остановившейся посреди деревенской улицы, но Чередниченко и шофер отлучились, возле "газика" стоял один только старший лейтенант И. С. Самусев, помощник Чередниченко. Высоченный, худощавый офицер, весельчак и любитель поговорить, к тому же мой земляк - белорус.
Сказав, что Чередниченко вот-вот вернется, Самусев заговорил о красоте здешних мест и, конечно, начал вспоминать Белоруссию: глухариные оршанские болота, двинских судаков и лещей, неманские сосняки и ягодники. Советские войска в Белоруссии, вели наступление, находились вблизи города, где остались родители Самусева. И он надеялся, что старики живы, что скоро сможет написать им...
Раздался одиночный выстрел. Самусев замолчал. В светлых глазах его читался мучительно-недоуменный вопрос: что произошло? Затем лицо старшего лейтенанта, побелев, исказилось гримасой боли, и он как подкошенный рухнул к автомобильным скатам.
Я бросилась к земляку. Тот был мертв: пуля прошла через голову навылет.
Сбежались солдаты и офицеры, слышавшие выстрел и мой призыв о помощи, бросились в ближние сады, на ближние огороды... Никого. Еще раз прочесали все, осмотрели хаты, подполы, погреба. Никого! Подлец успел скрыться. Оставалось лишь надеяться, что рано или поздно, а найдут его петля или пуля.
Тело Самусева предали земле неподалеку от шоссе, рядом с местом, где был убит. Сделали три залпа из пистолетов, автоматов, постояли несколько минут, сняв пилотки, и разошлись по машинам: задерживаться артиллерийский полк не мог.
Продолжалось наступление, продолжались и трудности, возникшие у медицинского персонала строевых частей в связи с быстрым продвижением войск. По-прежнему не хватало транспорта для эвакуации раненых в медсанбат, и сейчас его нехватка ощущалась особенно остро.
Хотя на медпунктах полков не производят даже первичной обработки ран, врачам, военфельдшерам и санитарам работы хватает: надо внимательно осмотреть доставленных, разобраться, у кого ранение тяжелее; оказать срочную врачебную помощь; подбинтовать намокшие повязки, а сильно загрязненные поменять; проверить, необходимы ли наложенные на батальонных мёд-пунктах жгуты, правильно ли проведено шинирование поврежденных конечностей; сделать обезболивающие и противостолбнячные уколы, а при необходимости - уколы кофеина или камфары.
Словом, надо предпринять все, чтобы поддержать организм раненого, предупредить возможность инфекционных осложнений, обеспечить благополучную доставку людей в медсанбат. Разумеется, и первичную медицинскую карточку на каждого раненого необходимо заполнить, чтобы упростить работу товарищам из приемно-сортировочного взвода медсанбата...
На все это требуется время. А между тем войска, если обозначился успех, медиков ждать не станут, уйдут вперед, и новые раненые окажутся в невыгодном положении: пока еще их доставят на полковой медпункт!
Как же быть? Придумали: поделили обязанности. Обычно мы с Таней Коневой ехали за продвигающимися дивизионами. Кязумов, Широких и Реутов на какое-то время задерживались возле осмотренных и подготовленных к эвакуации раненых, отправляли их в медсанбат и тогда уже догоняли нас.
И все же, несмотря на разумность такой системы, несмотря на наши собственные старания, доставка раненых в медсанбат оставалась больным местом. Новый командир санбата гвардии майор Гевондян и начальник санитарной службы дивизии гвардии майор Борисов делали все возможное, чтобы обеспечить раненых транспортом. Старшие врачи полков постоянно просили у работников штабов сведения о передвижении медсанбата, чтобы не путаться на маршрутах, "выбивали" транспорт, как только могли и умели. Однако мы во многом зависели от порожняка, а он возвращался в тыл отнюдь не .всегда той дорогой, где ты его ждал или искал.
* * *
Последнюю попытку остановить стремительно наступающие войска 7-й гвардейской армии гитлеровцы предприняли на подступах к Краснограду и в самом Краснограде.
Этот город - крупный узел шоссейных и железных дорог, ведущих к Павлограду, Полтаве, Днепропетровску. Оборону фашисты создавали тут загодя, а теперь стянули сюда последние резервы. Враг даже контратаковал, вводя в бои значительные силы пехоты, поддержанные танками и самоходными артиллерийскими установками.
Уже вблизи Краснограда противник бросил против 224-го стрелкового полка майора Уласовца батальон пехоты и десять "пантер". Но захватить гвардейцев врасплох не сумел. Полковая батарея 76-мм пушек под командованием гвардии лейтенанта Ярошенко подбила и подожгла восемь "пантер" из десяти! Это решило исход дела: гитлеровцы отступили.
К окраинам Краснограда части дивизии приблизились утром 13 сентября. Одноэтажный городок утопал в зелени. Противник встретил нас огнем артиллерии и шестиствольных минометов, плотным пулеметным огнем. Роты залегли, начали окапываться.
По данным разведки, гитлеровцы расположили основную часть своих огневых средств на северо-западной окраине села Песчанка и на восточной окраине Краснограда, создав своеобразный "огневой мешок" для наступающих. Стремясь избежать потерь, наше командование приняло решение основной удар нанести на правом фланге, в обход Песчанки и Краснограда с северо-запада.
Выполнение задачи возложили на 229-й стрелковый полк и на ударную группу под командованием начальника оперативного отделения штаба дивизии майора Юркова. По численности ударная группа равнялась стрелковому батальону, ее усилили батареей 76-мм пушек и батареей 45-мм орудий. Сковывать противника с фронта, нанося удар по восточной окраине города, предстояло 222-му и 224-му стрелковым полкам.
Штурм начали в 20.00. Во время мощного артиллерийского налета ударная группа и батальоны 229-го стрелкового полка скрытно, балкой и кустарниками, обтекли огневые позиции артиллерии и минометов врага, выйдя гитлеровцам в тыл. Успеху маневра способствовали осенняя темень и непогода. Первым на улицы Краснограда ворвался 2-й батальон 229-го полка гвардии капитана В. А. Двойных.
Ночной бой на улицах города сложен и тяжел. Очутившись между "молотом" - ударной группой и 229-м стрелковым полком - и "наковальней" - основными силами дивизии, - гитлеровцы заметались. Для "удобства" организации обороны стали поджигать дома жителей, в бессильной злобе забрасывали гранатами подвалы и погреба, где пряталось мирное население.
В деревянном городе пожар распространялся быстро! В ночное небо взмыли и заплясали в нем гигантские языки пламени, неисчислимые снопы искр. К треску автоматов и пулеметов присоединился треск горящего дерева. На улицах и в переулках стоял такой жар, что, казалось, займутся шинели. Но бойцов не смогло остановить ничто. Гитлеровцев добивали без пощады. К утру с ними было покончено. А на следующий день 72-й гвардейской стрелковой дивизии приказом Верховного Главнокомандующего было присвоено почетное наименование - "Красноградской"...
Ночной бой за этот город помнится тяжким эпизодом.
На медпункт под утро принесли раненого солдата. Невеликий росточком, худой, морщинистый, он не потерял сознания, хотя невесомое тело его было изрешечено осколками.
Пытаясь остановить кровотечение, меняя и подбинтовывая повязки, я увидела, как солдат скребет пальцами, словно пытается ухватиться за что-нибудь, чтобы удержаться на земле. Полные слез глаза глядели мимо меня и видели что-то, чего не могла видеть я. Губы двигались.
* * *
Прислонив ухо, расслышала слабый шепот: солдат прощался с женой и детьми, говорил им, что честно выполнил свой долг, просил жену не плакать, убеждал, что Родина позаботится о ней и ребятках, поможет поставить их на ноги...
Я не смогла совершить чуда - солдат умер. Тогда я сама заплакала: от бессилия, от жалости к этому маленькому, благородному человеку, от ненависти к его убийцам.
* * *
На улицах Краснограда осталось множество трупов фашистских вояк. Обычно на вражеские трупы смотришь равнодушно. Теперь же я глядела на них с жестоким торжеством. Эти насильники и убийцы получили свое. Скоро наступит черед остальных.
Глава двадцать пятая.
Днепр