В общем, мне и опомниться не дали, как я уже сидел в узком мужском кругу, обсуждая детали грядущего вскрытия музейного комплекса в другом городе. У Германа на смартфоне открылся план зданий и прилегающей территории Горгиппии. Эта греческая колония называлась именно так, и именно туда мы должны были направиться.
Насколько я помню географию собственной страны, от Севастополя до Анапы либо час самолётом, либо часов двенадцать поездом, и вроде как прямые рейсы, без пересадок, бывают не каждый день. Однако такая важная часть нашего безумного мероприятия, как логистика, почему-то никого не волновала.
Они ко мне даже не прислушались. Просто чертили на бумаге планы проникновения, изъятия (читай: кражи!) чужого имущества и, соответственно, тихого бегства.
Не могу объяснить даже самому себе, каким чудесным образом пьяненький специалист по древним языкам мог трезветь в считаные минуты и набираться снова ровно с такой же скоростью. Это было просто поразительно! Вот вроде только сейчас он деловой, умный и вменяемый, но в процессе короткого разговора уже вдруг никакущий…
Причём ведь любые крепкие напитки типа водки, коньяка, виски и прочего наш поддатый сотрудник игнорировал напрочь! Как и то, что легче вина: пиво, саке, любые слабоалкогольные коктейли. Нет-нет, исключительно божественный сок древних лоз, скисший в глубине старых бочек и разлитый по глиняным амфорам! Хоть бы одну стеклянную бутылку я у него увидел, так ведь фигу!
– Итак, идём на дело после семи вечера, в восемь музей закрывается, – уверенно диктовал Денисыч, пока его могучий товарищ торопливо записывал все советы. – Пройдём внутрь чинно-благородно и бесплатно, по удостоверениям музейных сотрудников. Дальше – проще: сигнализация наверняка примитивная, её я беру на себя. Саня, бро, на тебе изготовление поддельной фибулы, ты художник, ты справишься. Ну а Герман будет на подхвате, отвлекая внимание всех сотрудников музея!
– Каким образом? – уточнил Земнов.
– О, увидишь на месте, – хмыкнул Диня, – но, уверяю, тебе понравится!
В общем и целом предложенный им план не включал убийств, взрывов и причинения кому-либо серьёзных увечий. Фактически всё, на что мы подписывались, могло считаться мелким хулиганством. Ну или крупным, я не очень разбираюсь в таких вещах.
Но и выйти из преступной банды уже не представлялось возможным, тем более после всех клятв «музейного братства». Если они не бросили меня в скалах под Гурзуфом, то и я уже не смогу отказаться от…
– Бро, на, хлюпни и не п-парься! Мы тя ни сдадим, а шлушись… ик, слу-чи-сь пр-блема, шеф нас вы-т-щит! И… и… и не из такого вы-т-сквал…
Герман поднял на меня взгляд и уверенно кивнул. Вот, собственно, и всё. Пить я не стал, хватит на сегодня, отнять амфору у знатока древних языков было не проще, чем любимый мячик у разыгравшегося добермана. Я пробовал, я знаю, о чём говорю: у меня две младшие сестрёнки – доберманки по жизни.
– Встречаемся после ужина, – Герман Земнов захлопнул рабочий блокнот, закрывая наше внеплановое совещание. – Гребнева нас не сдаст, а вот при Церберидзе лучше не болтать, он сторонник дисциплины. Это, кстати, правильно.
Он потом ещё что-то говорил, но скорее для самого себя. По-моему, до великана вдруг стало доходить, что любая кража из чужого учреждения культуры не есть самый великий подвиг. Но видимо, эта фибула была действительно слишком важна, если человек был готов идти на что угодно ради достижения высокой цели.
А что такое редкий артефакт для сотрудника музея, я прекрасно понимал сам. Тем более если ты выиграл его честно, но кто-то неизвестный перетасовал колоду, жульнически забрав не принадлежащий ему предмет. Это было нечестно, и если одним преступлением можно как-то исправить другое, то, наверное, мы всё делаем правильно.
– По крайней мере, очень на это надеюсь, – отправляясь в свою комнату, пробормотал я.
На этот раз блуждать по коридорам не приходилось, гостевые комнаты сотрудников были почти напротив друг друга. Диня удрал в сад, предоставив мне возможность побыть самому. Надо было толком отзвониться родителям, выслушать маму, поделиться рассказами о новом месте работы и о людях, с которыми я здесь подружился.
Ещё мне нужно было снять на камеру смартфона свои рисунки и скинуть их сёстрам, они у меня такое любят. Потом я как-то отвлёкся на блокнот и нарисовал тех немецких зомбаков, какими я их запомнил. Получилось не с первого раза, но тем не менее уж как есть.
Примерно через час или чуть больше, не засекал, в двери без стука ввалился Денисыч.
– О, занимаешься фаюмскими портретами?
– Они были в цвете, а это графика, – я закрыл блокнот, убирая его под подушку. – Чего надо?
– Зема, а ты не забыл, кто у нас ответственный за изготовление фибулы?
– Не забыл, – в том же тоне соврал я. – Вопрос в изображении и материале. И чего лепить-то?
– Отвечаю по порядку. Картинку Герман скинул тебе на сотовый. А пластилин возьми у Светки, она у себя. Не возражаешь, если я пока полежу на твоей постельке и слегка дерябну?
– Возражаю.
– Я тебя услышал, – важно подтвердил он, с ногами в сандалиях заваливаясь на мою кровать. – Только не стучи, обзовёт дятлом или чем похуже.
Ладно. В принципе, сама идея зайти в комнату Гребневой казалась отнюдь не лишённой приятности. Я знал, где живёт Герман, соответственно, комната нашей специалистки по росписи на глиняных вазах была напротив.
– Слушай, а этот парень, Александр Грин, он не кажется тебе каким-то блёклым?
– На фоне всех остальных? Пожалуй. Но посмотри с другой стороны: кто он и кто они?
– Не знаю, не знаю… Иногда примитивный человеческий разум доставляет больше проблем, чем любое божественное влияние.
– Такое бывает?
– Чаще, чем ты думаешь, дорогая.
– Я вообще об этом не думаю. Меня больше заботит, почему вдруг два волоса с твоей груди переросли на мою? Это уже буллинг или всё ещё абьюз?
– Вот только не начинай…
– Значит, ты не хочешь со мной говорить? Ладно. Я тоже умею молчать. Я давно свыклась с тем, что женщина обязана молчать в присутствии своего мужчины. Я веками училась считать это нормой. И знаешь, что я поняла, дорогой мой? Не смей отворачиваться!
– Началось…
Для окончательного уточнения на белых досках была приклеена открытка с сердечком – такие обычно раздают в День святого Валентина. Праздник относительно новый, но у нас в стране прижился. Патриотам не нравится, но, как говорит мой отец, зачем отказываться от возможности лишний день в году поздравить любимую женщину?
Я коснулся пальцами дверной ручки, но вовремя опомнился и всё-таки деликатно постучал. Ответ не замедлил прилететь в ту же секунду:
– Какой долбодятел сюда ломится?! Я одета!
– Э-э, а-а… – затупил я, беспомощно озираясь по сторонам.
Ибо только что был обозван не просто дятлом, а, как и предупреждал Денисыч, «даже хуже», ну и обычно женщина предупреждает, что не одета, а не наоборот. Как себя вести в подобной ситуации, жизнь меня ещё не научила. Пришлось выкручиваться на ходу.
– Светлана Сергеевна, извините! Это я, Александр…
– Ни слова больше, – дверь распахнулась, и тонкие женские руки, лебедиными крыльями вспорхнув мне на плечи, затянули меня внутрь.
Сначала я даже зажмурился на секундочку, потом раскрыл глаза, в изумлении протёр их, вдохнул, а выдохнуть не мог потому что. И да, «потому что» – универсальное объяснение всему увиденному. Если я смогу выдохнуть, то расскажу. В смысле попробую рассказать.
– О, de gustibus non disputandum est…[8]
Я и не пытался спорить, тут у каждого свой взгляд и свои мотивы. Комната Гребневой была втрое больше моей, стены обиты красным бархатом, окно, выходящее в сад, занавешено тяжёлыми портьерами багрово-краплачного цвета. Под потолком четыре светильника венецианского стекла, по углам оплывшие свечи, небольшой офисный стол с ноутбуком, широкое кресло, накрытое волчьей шкурой. Основное место занимала двуспальная кровать, заваленная парчовыми подушками и застеленная алыми шелковыми простынями. На небольшой полке над столом несколько книг: «Мифы древних греков», «Камасутра», «Ветки персика» и почему-то китайское «Искусство войны».
– Что-то не так, милый? Только скажите, и мы всё тут исправим…
– Я не… я на минуточку, мне бы пластилин, слепить, знаете ли…
– Да вы шалун, – улыбнулась хозяйка. – Не буду даже спрашивать, что вы хотели слепить, но попробую угадать.