Вьющиеся рыжие волосы почти до плеч, собранные в оригинальную причёску, прямой нос, округлившееся с возрастом лицо, чуть капризные полные губы, круглые тёмные очки, как у кота Базилио. Он улыбнулся мне в ожидании ответа.
– Здравствуйте. Я ваш новый сотрудник Александр Грин.
Да, увы, родители не задумывались о том, как мне придётся жить под сенью такого имени. Кудрявый толстячок искренне рассмеялся, за рукав втягивая меня в дом.
– Заходите, не смущайтесь, мы все вас ждём! Как говорится, «посидим, попьём вина, закусим хлебом…» Позвольте представиться: Аполлонов Феоктист Эдуардович, директор сего приюта шалопаев, помешанных на истории Крымского полуострова.
Мы прошли в очень тёмный коридор и сразу же, свернув из него направо, вдруг оказались в залитом оранжевым солнцем саду в окружении олив и кипарисов, даривших спасительную тень. В самом центре бил небольшой фонтанчик, украшенный обломками древних колон в коринфском стиле, там же стояли четыре мраморные скамьи, а над нашими головами пели незнакомые мне птицы.
– Чудесный сад! Наверное, чисто музейные помещения в другом крыле?
– Ну, в целом да. Они есть, – не очень уверенно ответил директор, но, поправив очки, вновь заулыбался. – Сосо Церберидзе вы уже видели. Он наш охранник, ночной сторож и дворник, един, так сказать, в трёх лицах. Идёмте, представлю вас остальному коллективу.
Откуда-то из-за древесного ствола показалась очень стройная девичья фигурка, в полупрозрачном облегающем сарафанчике, надетом… если мои глаза не врут… прямо на голое тело. И, клянусь Ранним Возрождением, это было самое совершенное сочетание роста, талии, плеч, объёма груди, увенчанное чудесной голубоглазой головкой в ореоле золотых кудряшек.
– Мы называем её «наша Афродита»! Хотя по паспорту она Гребнева Светлана Сергеевна. Наш младший научный сотрудник, специализируется на чёрнофигурной и краснофигурной вазовой росписи. Уникальный специалист, настоятельно рекомендую подружиться! Светочка, а я к вам с гостем! Вот, только что доставлен прямым рейсом из Москвы – и сразу к вашим ножкам, так сказать…
– Из Екатеринбурга, это за Уралом, – я больше и слова вымолвить не успел, как девушка вперила в меня влюблённый взгляд, в доли секунды словно пронзив сердце электрическим разрядом. Её щёки заалели, ресницы взметнулись вверх, и она шагнула навстречу мне, поводя плечиками так, что сарафан начал соскальзывать…
– Очень приятно. Грин. Александр. Можно просто… Саша. Я ещё не…
– А я уже да-а-а, – фактически простонала она, откровенно пытаясь забросить руки мне на шею, но Феоктист Эдуардович очень вовремя встрял между нами. Светлана разочарованно опустила тонкие бровки…
– Ай-яй-яй, Гребнева, вы же мне обещали. Никаких интрижек на рабочем месте! А то знаем мы вас, молодых, – подмигнул директор, вытер выступившие бисеринки пота рукавом и подтолкнул меня к фонтану: – Александр, прошу познакомиться с нашим старшим сотрудником Земновым Германом Николаевичем.
Я не сразу понял: о ком это он? И лишь когда груда старых камней вдруг выпрямилась в полный рост, протягивая мне лопатообразную ладонь, стало понятно, с кем мне предстоит иметь дело. С самым настоящим великаном.
Земнов был на две головы выше меня, наверное, вчетверо шире в плечах, но обладал скорее фигурой пауэрлифтера, чем культуриста. Одет в свободную серую рубашку и джинсовые шорты ниже колен. Лицо простое, открытое, тёмно-русые волосы, небольшая бородка, так что в целом, наверное, больше напоминает былинного Илью Муромца, чем скромного музейного червя.
– Очень приятно, – смущённо прогудел он.
– Мне тоже, – я осторожно пожал его руку. – Могу спросить, а вы по какой части?
– Герман – крупный специалист по бронзе, меди, прочим металлам и мраморной скульптуре, – пояснил довольный директор. – Ну вот вы и знаете нас всех. Коллектив у нас небольшой, дружный, так что вливайтесь, пожалуйста! А сейчас пройдёмте-ка в мой кабинет: оформим документы, подпишем бумаги. Чемоданчик можете оставить тут, он никому не помешает.
Собственно, я был настолько потрясён всем увиденным: южным закатом, зелёным садом, приятными людьми, искренним гостеприимством, с которым никогда не сталкивался ранее, что безропотно позволил взять себя под руку и увести обратно в тот тёмный коридор, являвшийся по факту дорогой в любом направлении. Абсолютно в любом, если вы поняли.
Рабочий кабинет директора музея оказался сразу за поворотом налево. Небольшой, но вполне себе современный офис, дорогая мебель, шкаф с книгами, компьютер, папки бумаг, телефон… вроде бы всё. Да! Ещё большая карта Крымского полуострова и календарь с изображением восхода солнца над развалинами Херсонеса, украшавшие противоположную стену.
– Прошу садиться, молодой человек, – уже совершенно деловым тоном предложил Феоктист Эдуардович, опускаясь в коричневое кожаное кресло. – Итак, диплом об окончании учебного заведения, паспорт, страховое, ИНН?
– Паспорт, – я выложил его на стол, – остальные документы в чемодане. Принести?
– А-а, ерунда, успеется. Для начала позвольте пару вопросов. Отвечайте быстро, не раздумывая. Что отсутствует у большого сфинкса в Долине царей?
– Нос. Отбит артиллерией Наполеона.
– Отлично. Моне?
– Клод.
– Мане?
– Эдуард.
– Альбрехт Дюрер, автопортрет на фоне окна, техника?
– Живопись, масло, дерево.
– «Русская Венера»?
– Борис Кустодиев, 1925-26 год.
– У вас смартфон? Чего я спрашиваю, у какого современного человека его нет. Но имейте в виду, что любые фотографии музея, коллекции и даже сотрудников строжайше запрещены. То есть для внутреннего употребления, по работе, снимайте всё, что вам нужно, но делиться в Сети…
– Понятно. А рисовать можно? Ну, я не люблю писать письма, я рисую их.
– Очень интересно! Мы всегда поощряем творческое развитие наших сотрудников. Можно взглянуть?
Я достал новый корейский смартфон, открыл папку изображений и передал директору. Он бегло пролистал с десяток рисунков, удовлетворённо хмыкнул и вернул мне.
– Достаточно, похоже, вы нам подходите. Теперь осталось выяснить, подходим ли мы вам, – Феоктист Эдуардович вдруг подмигнул столь игриво, что это граничило с фамильярностью. – Вы можете снимать квартиру в городе, но обычно все наши сотрудники, включая меня, живут при музее, в гостевых комнатах. Условия почти спартанские, зато всё бесплатно. Зарплата начисляется раз в месяц, в рублях или серебряных драхмах.
– Простите?
– Шутка! Не будьте таким серьёзным, Александр, хотите выпить?
– Я не особо…
Но он уже достал из шкафчика стола бутылку красного и два больших чистеньких фужера.
– Старая Агора, чёрный мускат, до сих пор производится по греческим традициям виноделия. И уж поверьте старику, ни один музейный работник не выживет в Крыму без стаканчика доброго вина! Пейте, друг мой, ибо это высочайший дар бога Аполлона и Диониса, древнее лекарство, дарованное человечеству во спасение от сумасшествия, и глоток счастья…
Я пригубил чисто из вежливости, но тут же понял, что ничего подобного никогда не пил. Греческое вино было густым, невероятно насыщенным по цвету и вкусу, а его крепость мягко нивелировалась сладкой кислинкой. Ума не приложу, каким цыганским заговором Феоктист Эдуардович умудрился влить в меня весь фужер объёмом с пол-литра, но после этого я легко позволил переселить себя в крохотную комнатку шесть-семь квадратных метров.
Узкая кровать, один табурет, крохотный (чуть больше того же табурета) стол, небольшое окно, выходящее в заросший чёрной смородиной угол сада, одинокая лампочка под потолком. Все удобства в конце по коридору. Горячая вода подаётся по расписанию, но это частая беда многих курортных городов. Зато туалет новый, там даже есть полочка с журналами.
Также меня заранее предупредили, что Светлана Сергеевна имеет привычку ходить в душевую на рассвете, босиком, укутанная лишь в небольшое полотенце. Все привыкли, никто не смущается, но вставать раньше восьми утра не стоит чисто из вежливости.
На Германа периодически нападают периоды грусти, он может не спать до полуночи, вздыхать, играть на цитре, тревожа покой остальных постояльцев длинными немузыкальными руладами. Приставать к нему с сочувствием не нужно, скорее, он способен в ответ заразить своим унынием кого угодно. Благо, всё это ненадолго, а тяжёлые гири быстро приводят его в форму.
Старик Церберидзе, абхаз или, скорее, грузин, судя по фамилии, живёт в собственной глинобитной клетушке во внутреннем дворе. Ни с кем не дружит, нелюдим, говорит мало, похоже, у него вообще проблемы с русским. Тем не менее как сотрудник абсолютно безотказен, трудится за троих, не пьёт, не водит женщин, зарплату копит на карте.
Директор, как потом оказалось, слегка слукавил относительно самого себя. У него была трёхкомнатная квартира в городе, по его же рассказам, довольно-таки роскошная, а слова, что он-де живёт в музее, относились лишь к его рабочему кабинету, где он проводил время по циклам природы – исключительно от заката до рассвета! Зимой рабочие дни были короче, летом длиннее. Всё просто: у всех свои правила.
Сам музейный комплекс также произвёл странное, но вполне благоприятное впечатление. В том смысле, что именно экспозиции я пока так и не увидел, но само здание и люди, в нём работающие, особый сладкий крымский воздух, кружащий голову, оказывали такое удивительное воздействие, что выходить за ограду больше как-то не хотелось. Да и поздновато – почти ночь уже.