26 <октября>. Москва. Первые слухи о восстании. Телефон к Телешовым. Спасение 8000 р. Обед и вечер у них».
С 26 октября Бунин и Вера Николаевна поселились у ее родителей, Муромцевых, на Поварской, «мимо их окон, — писал А. Е. Грузинский 7 ноября 1917 года А. Б. Дерману, — вдоль Поварской гремело орудие»[726].
В Москве Бунин прожил зиму 1917/18 года. В вестибюле дома, где была квартира Муромцевых, в дни боев установили дежурство, двери были заперты, ворота заложены бревнами. Дежурил и Бунин.
Тридцать первого октября 1917 года он записал:
«За день было очень много орудийных ударов (вернее, все время — разрывы гранат и, кажется, шрапнелей), все время щелканье выстрелов <…>
От трех до четырех был на дежурстве. Ударила бомба в угол дома Казакова возле самой панели. Подошел к дверям подъезда (стеклянным) — вдруг ужасающий взрыв — ударила бомба в стену дома Казакова на четвертом этаже. А перед этим ударило в пятый этаж возле черной лестницы (со двора) у нас <…> Хочется есть — кухарка не могла выйти за провизией (да и закрыто, верно), обед жалкий <…>
Опять убирался, откладывал самое необходимое — может быть пожар от снаряда <…>
Почти двенадцать часов ночи. Страшно ложиться спать. Загораживаю шкафом кровать <…>
1 ноября <…> Весь день не переставая орудия, град по крышам где-то близко и щелканье. Такого дня еще не было <…> Нынче в третьем часу, когда вышел в вестибюль, снова ужасающий удар где-то над нами. Пробегают не то юнкера, не то солдаты под окнами у нас <…>
Ходил в квартиру чью-то наверх, смотрел пожар (возле Никитских ворот, говорят) <…>
2 ноября. Заснул вчера поздно — орудийная стрельба. День нынче особенно темный (погода). Остальное все то же. Днем опять ударило в дом Казакова. Полная неизвестность, что в Москве, что в мире, что с Юлием! Два раза дежурил <…>
4 ноября. Вчера не мог писать, один из самых страшных дней всей моей жизни <…> Пришли Юлий, Коля (Н. А. Пушешникова. — А. Б.). Вломились молодые солдаты с винтовками в наш вестибюль — требовать оружие».
Отсиживание в квартире-крепости кончилось, Бунин «ходил по переулкам возле Арбата. Разбитые стекла и т. д.».
«21 ноября 12 часов ночи. Сижу один, слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, муть сладкую сна жизни, чувственность — ощущение запахов и проч. — это не так просто, в этом какая-то суть земного существования».
Бунин включился в литературную жизнь, которая, при всей стремительности событий общественных, политических и военных, при разрухе, а потом и голоде, все же не прекращалась. Он бывал в «Книгоиздательстве писателей», участвовал в его работе (17 и 18 января, 18 февраля, 12 марта, 24 апреля, 19 мая 1918 года), в литературном кружке «Среда» (6, 14, 19 февраля) и в Художественном кружке (16 февраля).
При встречах с писателями — И. Шмелевым, В. С. Миролюбовым, А. Белым — велись возбужденные споры о русском народе и современной литературе.
Тринадцатого марта Бунин провел вечер у Екатерины Павловны Пешковой вместе со старым революционером Бахом, с А. Н. Тихоновым и В. С. Миролюбивым.
В 1917 году, в Петрограде, вышел сборник стихов и рассказов Бунина «Храм Солнца». В издательстве Горького «Парус», практическими делами которого занимались А. Н. Тихонов и Гиммер-Суханов, должно было выходить Собрание сочинений Бунина, за которое Горький заплатил ему 17 тысяч вперед. Но книги не печатались; в конце концов в 1918 году был издан один десятый том. Для альманаха, выходившего в издательстве «Парус», он дал стихи «Золотыми цветут остриями…», «Просыпаюсь в полумраке…», «Этот старый погост…», «Стали дымом, стали выше…», «Тает, сияет луна в облаках…», «Что впереди? Счастливый долгий путь…», «Мы рядом шли, но на меня…». В этом году были написаны рассказы «Исход» и «Зимний сон».
Девятнадцатого мая 1918 года Бунин посетил В. М. Фриче, который ведал иностранными делами в правительстве. В дневнике пишет: «…узнать о заграничных паспортах. Нет приема. Сказал, чтобы сказали мою фамилию — моментально принял. Сперва хотел держаться официально — смущение скрываемое. Я повел себя проще. Стал улыбаться, смелей говорить. Обещал всяческое содействие. Можно и в Японию, „можно скоро будет, думаю, через Финляндию, тоже и в Германию…“».
Об отъезде из Москвы В. Н. Муромцева-Бунина писала мне 13 марта 1958 года: «Сообщаю наши даты. Мы покинули Одессу в 1920 году 26 января по старому стилю. А из Москвы мы выехали 21 мая 1918 года. Жили в квартире моих родителей на Поварской, в доме Баскакова, номер 26, в нижнем этаже. От входа налево [727].
Провожали нас на Савеловский вокзал Юлий Алексеевич и Екатерина Павловна Пешкова. Разрешение устроил нам Фриче в благодарность за то, что Иван Алексеевич хлопотал за него у московского градоначальника, чтобы его не высылали из Москвы незадолго до революции. Мы ехали в санитарном вагоне до Минска. От Минска в поезде до Гомеля. Там сели на пароход до Киева».
С Савеловского вокзала Бунины переехали на Александровский (теперь — Белорусский) вокзал. Им предоставили «купе в санитарном вагоне, где находилась столовая для медицинского персонала и купе доктора», — вспоминала Вера Николаевна.
Переезжая границу в Орше, за которой «находились области оккупированные», Бунин плакал, он «оставлял за собой, — по его собственному выражению, — и Россию и всю свою прежнюю жизнь».
В дневниковых записях Бунина и Веры Николаевны даны некоторые подробности этого, по выражению Ивана Алексеевича, «ужасного» путешествия — очень медленного переезда от города к городу, в сопровождении охраны, с длительными стоянками и с опасностью застрять в пути.
«В Вязьме были в три часа 24 мая и стояли там до вечера, — пишет Бунин в дневнике. — В Смоленск прибыли рано утром 25-го, откуда тронулись в пять утра. В Орше стоим уже три часа, не зная, когда поедем дальше.
26 мая. Двинулись в 11 часов 20 минут утра. В 12 часов без 10 минут мы на „немецкой“ Орше — за границей <…>
Едем на Жлобин.
27 мая (9 июня). Воскресенье.
Утром Минск. Серо, скучно. Узнали, что поезд пойдет на Барановичи». Из поезда пришлось тащить веши на другой, Александровский вокзал — больше версты. Помогли два больных солдата. Вера Николаевна здесь узнала, что надо переезжать на Виленский вокзал. Оказалось к тому же, что для получения билетов на дальнейший путь нужен пропуск. Получили пропуск с трудом, после больших волнений.
От Минска до Гомеля ехали в просторном купе, потом пересели на пароход и по рекам Сож и Днепр приплыли в Киев. Вера Николаевна писала в цитированном выше письме:
«В переполненном Киеве едва нашли пристанище. Сначала попали в притон. Затем редактор „Киевской мысли“ (М. И. Эйшискин. — А. Б.) предложил нам свою квартиру [728], и мы прожили у него меньше недели. Одолевали Ивана Алексеевича поэты и писатели, так что из-за них пришлось бежать в Одессу, а в Киеве была чудесная весна, начало лета, и уезжать не хотелось, семья редактора была на даче, и было очень удобно там провести еще некоторое время. Оттуда в Одессу».
В Одессу Бунин и Вера Николаевна прибыли в начале июня 1918 года — по-видимому, 3/16 июня. Вера Николаевна записала в 1919 году: «Год, как мы в Одессе…»
О приезде Бунина писал П. Нилус в статье «Впечатления. И. А. Бунин» (Жизнь. Одесса, 1918, № 7, июль).
Остановились в гостинице «Крымская» (у Сабанева моста, дом 1), жить пришлось в душном номере, Вера Николаевна это с трудом переносила, теряла силы. С 11 (ст. ст.) июня переехали на дачу Шушкиной под Одессой.
Вера Николаевна писала брату Всеволоду Николаевичу Муромцеву 29 июня 1918 года (ст. ст.):
«Дача у нас хорошая, большая, стоит в фруктовом саду, а сад выходит в степь»; «несмотря на неважную погоду, мне кажется, — продолжает она в письме 1 августа (ст. ст.) 1918 года, — что я живу в раю…».
У Буниных бывали литераторы. Жил с ними на даче Нилус. 26 июня/9 июля 1918 года были в гостях у Буниных историк литературы. Д. Н. Овсянико-Куликовский, писатели Г. Д. Гребенщиков, А. М. Федоров, литературный критик Д. Л. Тальников, журналист В. О. Недзельский.
Приходил В. П. Катаев со своими первыми рассказами; молодой автор казался Бунину талантливым, и он всячески покровительствовал ему и помогал.
Первого августа 1918 года Вера Николаевна писала брату:
«Ян немного отдышался и повеселел, а то под конец зимы он совершенно перестал на себя походить, так угнетающе действовала на него московская жизнь. Сейчас пишет с него портрет масляными красками молодой художник Шатан, который в то же время рисует меня сангиной, это нечто вроде пастели…»
14/27 августа Вера Николаевна пишет: «Ян и Нилус в городе. В 11 часов утра назначено свидание с Брайкевичем насчет книгоиздательства, товарищества на паях в Одессе <…>
Деньги, взятые из Москвы, приходят к концу. Ян не работает. Проживать здесь нужно минимум две тысячи рублей в месяц».
В августе 1918 года приехал А. Н. Толстой.
Бунин писал:
«Осень, а затем зиму, очень тревожную, со сменой властей, а иногда и с уличными боями, мы и Толстые (Алексей Николаевич и Наталья Васильевна. — А. Б.) прожили в Одессе все-таки более или менее сносно, кое-что продавали разным то и дело возникавшим по югу России книгоиздательствам…»
О своей жизни Бунин писал 20 сентября 1918 года литературному критику А. Б. Дерману:
«Дорогой Абрам Борисович, очень рад, что вы нашлись <…>
Живется нам в общем плохо. Все растущая, душу угнетающая и рисующая мрачные перспективы дороговизна, непрестанная боль, ужас и ярость при чтении каждой газеты, вечная тревога за близких, — о которых за последнее время ныне уже никаких известий, меж тем как Юлий Алексеевич снова тяжело заболел <…> близость зимы, которая нам, буквально не имеющим ни клока теплого, несет лютый холод — и пр. и пр. <…>
А теперь о сборнике. Увы, у меня, кроме двух-трех стихотворений, ничего нет! Душой рад бы был исполнить вашу просьбу — и не могу! Я ничего не писал — все лето. Не узнаю себя — такая все лето была душевная подавленность и телесная слабость — ведь вы знаете, какую зиму мы пережили…» [729]