Я сошел с ума…
Еще даже не проснувшись, я уже понимал, что ни разу за последние месяцы — нет, годы, столетия!.. — я не спал так крепко и безмятежно. Сон был хорошим: предчувствуя, что вот-вот вернусь в свой темный и порочный мир, я плотнее закутывался в него — заворачивался, как в одеяло, желая продлить прекрасные минуты в созданным моим мозгом раю. Этой ночью привычных терзаний или апатии так и не случилось — ее наполняло только чудесное, доброе, правильное.
Только Малек.
Только крохотный, чудный мальчишка, стоящий передо мной на коленях и вытворяющему своим маленьким чутким ротиком поразительные ве…
ТВОЮ Ж МАТЬ!!!
Мышцы тела среагировали моментально, сжавшись и подбросив меня в воздух. Начиная свой полет, я еще спал, а заканчивая его и приземляясь — уже судорожно оглядывался по сторонам, вычленяя из окружающей действительности необычные детали интерьера.
Боже мой, где я?! Что за низкий покатый потолок и огромное окно, из которого дует, словно из ледяной преисподней? Почему я лежу на узкой и короткой кровати, и главное, почему рядом, раскинувшись, сладко спит главный герой моих неприличных снов?!
От моей возни Лукас проснулся. Парень потянулся, глубоко вздохнул и открыл чистые, словно безмятежное утреннее море, глаза. Заметил меня, уловил мой молчаливый ужас и насторожился. Явно не осознавая, что делает, высунул кончик влажного розового языка и облизал пересохшие со сна губы.
Я повторно дернулся, отпрыгивая от него как можно дальше, и свалился с кровати.
— ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ? — возопил я, вскакивая на ноги и понимая, что совершил роковую ошибку: видок у меня был совсем не тот, чтобы появляться перед Малькольмом "во всей красе" (хотя, именно что тот).
— Я? — сонно переспросил Малек: ему было явно не до моих красот, слишком уж он удивился. — Сплю в своей постели…
— А почему ты это делаешь рядом со мной, я тебя спрашиваю? — я сдернул с него одеяло и наспех замотал себя ниже пояса. — И почему на мне только исподнее?!
Лукас заметно смутился, провел рукой по волосам. Сам-то он был одет, в отличие от меня!
— Я раздел вас, лорд Кавендиш, — проблеял он. — Когда вы… — ну, помните?.. Подумал, в одежде неудобно…
— Как ты мог?! — рявкнул я. — Неужели тебе самому не стыдно, а? С виду такой юный и неопытный, а на самом деле… Зачем быть таким? Все эти твои… — я неопределенно махнул рукой, имея в виду его бесподобные волосы и губы. — Просто кошмар!
Лицо журналиста вытянулось, а уголки рта предательски задрожали. Но нет, я больше не пойду на поводу у этих жалостливых глаз и губ. Пора прекращать весь этот балаган! СЕГОДНЯ ЖЕ!
Я рывком открыл дверь и, продолжая придерживать одной рукой одеяло, выскочил в коридор. Дверной косяк встретил меня глухим громким стуком, а голова, и так затуманенная после вчера (а что было вчера, кстати?..), взорвалась оглушительной болью. Проклиная почем зря недалеких архитекторов — и зачем делать в доме такие низкие ходы?! — я умчался вниз.
Через полчаса, искупавшийся, переодевшийся, но все еще дико злой, я сидел за рабочим столом и раздраженно перекладывал бумаги с места на место. Внушительная стопка успела три раза перекочевать с одного края на другой. Господи, как же я ненавижу бумажную работу… Только порадовался, что нашел себе помощника, толкового и исполнительного, и на тебе! Еще одна головная боль вдобавок к уже имеющейся. Где теперь искать нового секретаря?..
Нет, не секретаря, конечно! А секретаршу. Основным требованием к новой сотруднице будет исключительно ее пол. Больше никаких юношей в непосредственной близости от меня: лишь женщины — с пышными бедрами, огромными грудями и остальными необходимыми атрибутами. С дамами как-то проще все и понятнее… Очевиднее, что ли. Рациональнее.
Подумать только, я всю жизнь делал с женщинами непотребные вещи и не чувствовал угрызений совести, а тут — еще ничего не успел сделать, а уже ощущаю себя мерзким и отвратительным! Нет, с этой бредовой привязанностью к малознакомому пареньку однозначно пора завязывать. Сейчас же выставлю его за дверь, и пусть возвращается обратно в свой Уайтчепел!
Раздался робкий стук, и в кабинет заглянула Роза.
— Армстронг интересуется, когда вы с мистером Малькольмом придете завтракать?
При упоминании еды желудок отозвался неприятным спазмом.
— Завтрака не будет, — загробным голосом ответил я, но тут же постарался исправиться. — То есть, вы все ешьте, конечно… Но после скажи Арму, чтобы он передал Лукасу…
На миг представил, с какой радостью дворецкий вышвырнет Малькольма вон, и запнулся. Ладно, придется взять себя в руки и еще раз взглянуть в лицо корреспонденту. И сказать ему самому.
— Нет, просто попроси их обоих заглянуть ко мне, хорошо?
— Конечно, лорд Кавендиш.
Я сделаю это не потому, что мне будет приятно выгнать беспомощного мальчика обратно в его преступный район. А из соображений здравого смысла, в целях собственного сохранения… Каждый час, проведенный рядом с этим маленьким въедливым субъектом — испытание для тела и рассудка. Как давно мы познакомились?.. Пять дней назад, или и того меньше? А я уже засыпаю и просыпаюсь рядом с ним и вижу безобразные сны с его участием…
И если вплоть до этого утра происходящее в моей голове еще можно было посчитать забавной шалостью истосковавшегося по развлечениям сердца, то сейчас… Нет, тут шалостями уже и не пахнет — это сумасшествие какое-то, опасное сексуальное отклонение! Маразм, несправедливость, злая шутка провиденья: ясно, что субтильное тельце мальца вызывает у меня вполне очевидные желания, тогда как обычные утехи уже давно не вызывают прежнего восторга…
А что касается моих верных шлюх — Анны, Аделфы и Айседоры — они хороши, несомненно, но в не совсем обычном применении. Анна, например, делает божественный массаж ног, Айседора умеет разминать спину и плечи, ну а Аделфа вообще собеседница несравненная…
Повторный стук в дверь отвлек меня от невеселых мыслей. Выждав почтительные пару секунд, в комнату завалился Армстронг. Что-то в его лице заставило меня отвести взгляд — было в нем какое-то неприятное предвкушение. Неужели он догадался о цели визита?
Вслед за молчаливым дворецким в кабинет проскользнул Лукас: настороженный, хмурый, ссутулившийся. Будто заранее приготовившийся к дурным вестям: тоже, небось, понял, что после ночи все усложнилось…
Мужчины застыли напротив стола, с разными эмоциями ожидая моего вердикта. Затянувшееся молчание прервало низкое покряхтывание Арма, по звуку напоминающее далекие раскаты грома. Я побарабанил пальцами по столу и приступил к официальному обращению.
— Мистер Армстронг, мистер Малькольм. Я хотел вам сказать, что… — сухо начал я и зачем-то взглянул на Малька. На его бесподобные глаза и рот… Ох уж этот его рот!
Горло сдавило от непонятной горечи, язык отнялся. Нет, плохой идеей было звать их вдвоем!
— … сказать, что сегодня я справлюсь и без вас. Мне нужно срочно отправиться в город. Одному.
Важно кивнув удачной идее, я встал из-за стола и прошествовал мимо подчиненных.
Мне и правда нужно прогуляться, освежить голову. А Малька я выставлю вечером. Никуда он не денется…
Томление плоти, будь оно неладно…
Сбежав из дома, оккупированного маленьким привлекательным захватчиком, я в нерешительности остановился посреди улицы.
Куда пойти, куда податься? Что сделать, чтобы хоть немного привести голову в порядок?
В прошлом, когда меня одолевала тоска и беспричинная ненависть к собственной жизни, я всегда шел на кладбище: ряды тихих безмолвных могил как нельзя лучше возвращали позитивный настрой…
Но после вчерашнего мне больше не хотелось идти на погост. И зачем я потащил туда Малька? Еще и "могилу" Марс показал, пьяный недоумок… Неужто и правда собрался "облегчить душу" и во всем признаться?
А, может, мне и сейчас нужно поговорить с кем-то о случившемся? Но с кем? Леди Гамильтон целиком и полностью поддержала меня после скандала с дочкой О'Коннора, но сейчас она вся в заботах о предстоящей свадьбе… Да и вообще — похотливые мысли по отношению к собственному подчиненному это вам не безответная любовь к какой-то там невесте! То, что происходило со мной теперь, было гораздо более диким и опасным. Как бы не потерять единственную подругу после таких откровений…
Я и сам не заметил, как дошел до оживленной части Бромптона и сел в первый подвернувшийся мне омнибус. Прижимаясь к потным телам представителей среднего класса, доехал до центра и с облегчением вывалился недалеко от набережной. Кажется, я понемногу превращаюсь в простолюдина — вот только после всех остальных открытий это волновало меня меньше всего.
Слева сверкнула золоченным крестом небольшая церковь. Поддавшись внезапному порыву, я свернул к ней. С тех пор, как я был в ней в первый и последний раз, внутри ничего не поменялось: редкие иконы на стенах, холодный мрамор каменных сводов, ряды стульев и совсем немного посетителей. За спинами людей мелькнула темная сутана отца Тадеуша — он тоже был все тот же: невысокий, средних лет, с небольшой залысиной и вечно понимающим выражением лица.
Я остановился недалеко от него, ощущая себя инородным элементом в атмосфере святости и благочестия. Закончив беседовать с почтенной пожилой парой, священник заметил меня и слегка остолбенел.
— Что случилось на этот раз, Ваше Сиятельство? — патер Тадеуш тоже помнил нашу встречу, случившуюся три года назад. — Надеюсь, вы больше никого не убили?
В его словах промелькнула ирония, но я не обиделся. В храме я и правда редкий гость. Прихожу, когда дела совсем плохи становятся.
— Нет, но моя душа снова в опасности, — мрачно произнес я. — Не согласитесь ли исповедать меня, отец Тадеуш?
Перед тем, как ответить, священник внимательно изучил украшенные фресками своды храма, будто спрашивая совета у изображенных на них святых. Всегда готовый поддержать прихожан, в случае со мной он почему-то сомневался.
— Соглашусь, — наконец ответил он. — Но перед таинством исповеди необходимо помолиться и провести испытание совести, сын мой.
Я смиренно обратил взгляд на распятие, пытаясь вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы. К несчастью, в голову ничего не шло — слишком плотно там застрял Малек. Но священнослужитель растолковал мое сосредоточенное молчание по-своему: сложил руки на груди и тоже подключился к беззвучному прошению.
— Готово, — когда прошло достаточно времени, сказал я и перекрестился.
— Теперь испытание совести…
— Пожалуйста, святой отец! Все мои последние дни и так сплошное испытание! Прошу вас, давайте уже приступать к исповеди!
— Хорошо, — немного удивленно согласился патер Тадеуш. — Поговорим здесь или…?
— Пойдемте лучше в исповедальню.
Надеюсь, там будет достаточно темно. Даже не представляю, как рассказывать нашу с Мальком историю при свете дня. Да и то, что во время разговора священник не увидит моего лица, внушало оптимизм.
— Так что угрожает вашей душе на этот раз, лорд Кавендиш? — устало спросил священник, когда мы уединились в кабинке конфессионариума. Внутри было именно так, как я и рассчитывал: — мрачно, душно и уютно. Жесткая скамья под задницей не давала расслабиться, а тусклый свет, падающий через решетчатую перегородку, навевал ностальгию по тюрьме.
— Один человек. Мальчик… То есть, не совсем мальчик. — я глубоко вздохнул, мысленно ныряя в омут с головой. Нужно собраться: вдруг отец Тадеуш — единственный, кто может меня спасти?.. — Юноша. Мой новый секретарь.
С той стороны перегородки повисла озадаченная пауза. Должно быть, служитель церкви не ожидал, что мои проблемы могут быть связаны с мужчинами.
— И каким же образом он это делает, сын мой? Этот юноша… наводит вас на грех?
— Да! Хотя, скорее нет, — я почувствовал беспокойство. Священник попал прямо в точку — осознанно или нет, но именно этим и занимался Малькольм с самой первой минуты нашего знакомства. Но мне все равно не понравился этот вопрос. Почему сразу "грех"? Пусть выслушает сначала, а потом уже решает, вешать обидные ярлыки или нет!
— Он много на что меня наводит, патер, но я не уверен… Понимаете, мы знаем друг друга совсем недавно, но между нами установились довольно странные, на мой взгляд, отношения.
Снова заминка.
— Расскажите мне об этих отношениях, лорд… Подождите! Мне показалось, или кто-то хочет войти?
— Вам показалось, — проворчал я: хотел незаметно побиться головой о деревянную стенку кабинки, но стук оказался на удивление отчетливым. — Началось все с того, что мы много разговаривали с этим человеком. О разном: женщинах, политике и шл… работе. И хотя он всегда высказывал отличную от моей точку зрения, наши беседы оказывались на удивление увлекательными, а когда мы спорили, это выходило даже забавно…
— Продолжайте.
— Да, продолжаю. Малек — то есть, Лукас, мой секретарь, никогда не жалел мою самооценку — говорил прямо, что думает обо мне и моих поступках. А я… я начал проваливаться в него. Постепенно наша связь укрепилась. Мы посещали вместе борд… ну, всякие места посещали. И теперь я готов рассказать ему о себе такое, что не могу рассказать больше никому. Рядом с ним я хочу стать лучше, чем есть на самом деле — более сильным, мужественным, честным… Хочу быть с ним рядом постоянно, помогать ему и защищать. Вот и сейчас — сижу здесь, с вами, а сам думаю — как он там поживает?.. И ведь мы расстались не более часа назад. Все это расстраивает меня, отец Тадеуш. Хочется знать — нормально ли такое общение двух мужчин? Ну, с точки зрения Господа…
Выпалив все это, я бессильно обмяк, отдавая себя во власть божьего суда.
— Не вижу ничего предосудительного в том, что вы мне рассказали, лорд Кавендиш, — мне показалось, что священник улыбался. — Полагаю, это просто тяга двух душ, нашедших друг в друге поддержку и успокоение. Вы встретили своего близкого человека — не по крови, а по духу; того, кто смог рассмотреть вашу глубинную сущность, и вы откликнулись ему в ответ. С точки зрения Господа такие отношения даже полезны: товарищ, который не стал бы обелять ваши недостатки и закрывать глаза на промахи, мог бы положительно повлиять на ваше поведение.
— Правда? — я воспрял духом, боясь поверить услышанному. — Значит, вы не запрещаете мне и дальше общаться с ним?
— Общайтесь на здоровье, Господь относится к мужской дружбе понимающе и снисходительно… Да, вынужден уточнить — просто на всякий случай, — в голосе священника промелькнула нервозность. — У вас ведь с этим юношей чисто платонические отношения? Не отмечали рядом с ним никакого… томления плоти? И прочих, не совсем праведных, порывов?..
Томление плоти… Перед глазами, как по волшебству, предстали маленькие упругие ягодицы Лукаса Малькольма, его тонкая шея, чувственный рот…
— Нет, святой отец, — внезапно охрипшим голосом произнес я. — Не отмечал.
Негоже, конечно, врать священнику, да еще и во время святого таинства отпущения грехов… Ладно, оставим ложь на следующую исповедь.
— Как хорошо! — с облегчением откликнулся патер Тадеуш. — Потому что в таком случае Бог уже не так снисходителен…
Так и не уличив за мной никакого страшного проступка, священник закончил церемонию и отпустил меня на волю. Морально растерзанный и окончательно удрученный, я несколько часов слонялся по центру, пока голод не потянул меня обратно в Бромптон.
Что же делать? С одной стороны у нас притяжение родственных душ, поощряемое Богом, с другой — томление плоти, за которое уготованы семь кругов ада…
Нет, есть только один выход из этой ситуации. Единственно правильный и логичный. Да, поначалу будет трудно и скорее всего, больно, но потом… Потом боль проходит. Засыпает вечным сном, укрывает разодранное нутро пеплом равнодушия и апатии. Минует несколько месяцев (или, может, лет), и я буду вспоминать о сегодняшних эмоциях с отстраненным удивлением: неужели правда было?..
В Лондоне пробуждалась весна — все ярче светило солнце, подсыхали никогда не просыхающие лужи — а во мне все замерзало, покрывалось инеем. Пряча ледяные руки в карманах пальто, я вышел из омнибуса и направился к дому. Еле передвигая закоченевшими ногами, поднялся по лестнице и постучал в дверь отданной Лукасу комнатушки. С той стороны послышалась тихая возня, которую я расценил, как разрешение войти.
Малек сидел за столом. Старательно отводя глаза, я облокотился спиной о стену и сложил руки на груди, разглядывая тоскливый кладбищенский пейзаж за окном.
— Мистер Малькольм, мне нужно сообщить вам… — мой собственный язык отказывался принимать участие в происходящем: он малодушно отнимался и прилипал к небу, и мне пришлось приложить усилия, чтобы убедить его повиноваться. — Я долго думал, и принял решение, что вам придется…
Сдавленный всхлип заставил меня-таки посмотреть на Малька. Парень сидел на стуле, закрыв лицо руками и… плакал. Клянусь своим публичным домом, он ПЛАКАЛ! Неужели до такой степени не хотел возвращаться в Уайтчепел?
— Что случилось, Малек? — выдавил я, чувствуя себя распоследним мерзавцем. — Почему ты рыдаешь?!
— Пока вас не было, мне звонили с работы… — юноша утер красные глаза. — Мой начальник, главный редактор газеты "Лондонский гриф". Он… он сказал, что если я сегодня же не принесу сенсационную статью, которую обещал, меня уволят. И тогда… — его лицо снова жалобно скривилось. — … ТОГДА МНЕ ТОЧНО КОНЕЦ!
При виде его горьких слез, его понурой, такой хрупкой и беззащитной фигурки внутри меня будто лопнула струна. На толпы осаждающих разум сомнений пролилось кипящее масло уверенности, растапливая сковавший тело лед, обжигая сердце до кровоточащих волдырей…
Я резко подошел к Мальку и поднял своего секретаря на ноги, одновременно с ужасом и щемящей радостью понимая, что никуда и ни за что не выгоню его (по крайней мере, сейчас)…
Эх, гореть мне в вечном пламени преисподней!
— Пойдем! — я взял парня за руку и потянул к двери.
— КУДА?.. — Лукас оторопело округлил огромные, все еще влажные глаза.
— В редакцию, конечно! Еще посмотрим, кто кого уволит…
Шутка слишком затянулась…
В омнибусе меня как будто начали узнавать. Пассажиры расступились при виде меня, а одна старушка, чем-то напоминающая вчерашнюю скандалистку, сама уступила место для Малька (тот был так погружен в печальные думы, что даже не заметил этого).
Интересно, что сказал бы отец Тадеуш, если бы узнал, что я в третий раз за день пользуюсь транспортом для бедняков, и все благодаря своему секретарю? Небось, простил бы мне от имени Господа некоторые вольности…
Редакция малоизвестной газетенки под названием "Лондонский гриф" находилась на самой окраине Вест-Энда, посередь переплетения тихих, серых и унылых улиц, напоминающих старую, колеблющуюся на ветру паутину, свитую жирным пауком-временем. Я придирчиво оглядел обшарпанное зданьице и фыркнул, но, словив полный боли и негодования взгляд, удержал ехидное замечание. И это здесь рождаются "сенсационные" статьи — а точнее, грязные сплетни, облаченные в форму журнальных заметок? Немного же издатели сего бреда заработали на вранье…
Внутри оказалось немногим лучше. Нас встретил гул от работающих печатных машин, запыленные коридоры, темные лестницы и усталые клерки. Некоторые из них сухо здоровались с Малькольмом. Тот отвечал легким кивком, не поднимая понурой головы.
И как он оказался в таком убогом месте?.. Среди простоватых унылых мужиков? Сразу видно — он здесь лишний, чужой. Такой изящный, такой воздушный. Как ни крути, а в нем есть что-то аристократическое, какая-то врожденная утонченность и интеллигентность, пусть и не подкрепленная титулом…
От несоответствия светлого образа мальчишки и пропахшего дешевой типографской краской издательства стены последнего будто чуть раздались и повеселели. Потемневшие обои с давно истершимся рисунком сбросили пару десятков лет и запестрели узором, под потолком просвистел легкий, свежий ветерок…
А Малек шел дальше, грустный, испуганный и даже не подозревающий, какое магическое впечатление производит на здание и на меня. Перед большой и неожиданно новой дверью он глубоко вздохнул и поднял голову.
— Дальше я пойду один, лорд Кавендиш.
— В смысле?
— В прямом, — Лукас вздернул подбородок и встретился со мной взглядом. — Это моя проблема, а не ваша, и начальник тоже мой. Я сам разберусь. Зайду и скажу ему…скажу…
Его рот дрогнул, и я зачарованно уставился на него. Что, если быстро нагнуться и прикоснуться к нему губами, а потом сказать, что просто оступился и потерял равновесие?..
— И что же ты ему скажешь?
— Что-нибудь… — юноша тоже замер, потерянно глядя на меня снизу вверх. — Я ведь мужчина, в конце концов!
— Угу, — я скептически приподнял брови, но отошел в сторону. — Ну ладно, иди. Мужчина.
— Иду… — Малькольм сорвался с места и нетвердым, слегка пьяным шагом направился к двери. Постучал, дождался грозного окрика "Войдите!", приоткрыл ее и практически выпал из коридора в кабинет.
Я, как и обещал, за ним не пошел. Но бросать друга в одиночестве не стал — в последний момент подставил в проем ногу, не дав двери полностью закрыться.
— А, Малькольм, — раздался высокий мужской голос. — Явился, значит.
Приветствие прозвучало так пренебрежительно, что я невольно насторожился и просунул в щель еще и нос. Кабинет редактора оказался на удивление модно и красиво обставленным (стало ясно, куда пошли заработанные на сплетнях деньги): дубовые панели, огромный стол, бирюзовые занавески на окнах — я в выборе интерьера и то был куда скромнее. А за столом, на высоком, будто трон, стуле восседал такой же высокий и напыщенный… хм… персонаж.
— Добрый день, мистер Уилкис, — пискнул Малек. — Как поживаете?
— Как я поживаю? — удивленно переспросил молодой мужчина и выпрямился в кресле. — Ужасно, Лукас, просто ужасно. Сижу и жду, когда наша будущая звезда писательского дела мне материал для статьи принесет, а он все не несет и не несет…
Я пригляделся к редактору и мигом составил его психологический портрет. Этот тип (пренеприятнейший, чего уж кривить) джентльменов был мне знаком. Стоит им чего-то достигнуть — хотя бы родиться в почтенной семье — как они тут же начинают считать себя лучше всех остальных. Такие одеваются у лучших модельеров, нанимают толпы слуг и тешат самолюбие, унижая скромных работяг вроде Малька. А уж если еще и физические данные не подкачали, пиши пропало: очередной богатенький негодяй готов!
Местный экземпляр был явно из последних. Внешне он чем-то напоминал Лукаса — тоже был смазливеньким блондином, но при этом его "красота" разила чем-то пошлым и искусственным. Вон, духов-то на себя повыливал — отдушка с ног сбивает!
— Хороший материал не соберешь за три дня, — попытался возразить мой секретарь. — Но процесс уже идет. Я почти…
Хлыщ поморщился и прервал его легким движением кисти.
— Ох, управлять творческими личностями — одна морока. Знаем мы эти ваши "процесс идет"! Шатаетесь непонятно где весь отпущенный на статью срок, на луну любуетесь и прочим романтическим бредом занимаетесь. А потом приходите и ноете, мол, ничего не успели, так как Муза вас не посетила… А у нас, редакторов, — номер на носу, между прочим! Нам не до каких-то там Муз!
Ну, тут он в чем-то оказался прав. Луна — была, шатанье непонятно где и прочий "романтический бред" — тоже… А в остальном он несправедлив к Мальку. Тот старался разговорить меня, как мог, только "объект" тщательно саботировал любые поползновения в сторону своей личной жизни… Даже неловко, что я такой скрытный оказался!
— Простите, мистер Уилкис, — слабым голосом выговорил Малькольм. — Дайте мне еще три дня, и я обещаю предоставить обещанную статью.
— Можешь не стараться, — очень" ответственный" и очень "деловой" редактор встал из-за стола и подошел к Мальку. Судя по его франтовской одежде, в модных магазинах и перед зеркалом он проводил не меньше времени, чем за томительным ожиданием загулявшихся корреспондентов. — Я и так уже понял, что ничего от тебя не дождешься. Глянул одним глазком твои прежние писульки — чистое графоманство!
— Но мистер Уилкис-старший полностью одобрил мои первые статьи! — Малек аж за сердце схватился. — Хвалил, обещал повысить жалованье…
— М-да, вот чего не понимаю, того не понимаю… — состроил задумчивую гримасу начальник Лукаса. — Отчего отец так покровительствует тебе? Ни таланта, ни усердия, ни пробивных способностей… — Уилкис небрежным движением взял Малькольма за отворот жилета, словно рассматривая ткань, из которой он пошит. — Будь моя воля, ноги бы твоей здесь больше не было… И откуда у тебя такая хорошая одежда вдруг появилась, скажите на милость?
Меня аж затрясло от негодования, а Малек отреагировал иначе. Он не сбросил руку обидчика и ничего не ответил. Вместо этого юноша затрясся. Вот прямо взял и затрепыхался перед этим хмырем, будто лист на ветру. Нет, это просто неописуемо! Почему он позволяет так разговаривать с собой? Зачем терпит и молча спускает унижения?!
Так, подождите-ка…
А не тот ли это сердцеед из вчерашнего разговора в пабе? Который работает вместе с Лукасом в издательстве и общение с которым приносит ему нестерпимую муку?!
Я так поразился внезапно пришедшей в голову догадке, что отпустил дверь и та чуть не стукнула меня по лбу. Очевидно же — как Малек смотрит на него, как робеет и теряется в его присутствии… Это точно он!
Но как такое возможно? Неужели этот слащавый "мистер Уилкис" может нравится тебе, Лукас?.. Ладно, что он мужчина — так ведь он же при этом совершенно непереносимый мужчина! Такой манерный, такой пижонистый и долговязый… Ты разочаровываешь меня, Лукас!
— Подумай, Лукас, — словно вторя моим мыслям, продолжал тем временем редактор. — Если ты не справляешься с нагрузкой — то всегда можешь поискать газету попроще, если действительно считаешь, что без писательства тебе никак… Мы, в "Лондонском грифе", привыкли выдавать отменную производительность. Профессионализм — наше основное кредо, и дилетантам нет места в команде, да и вообще…
Он так увлекся своими разглагольствованиями, что не сразу заметил, как в кабинете появился еще один человек. Я. Обвинения в непрофессионализме стали последней каплей в чаше моего терпения.
— Милейший, а вы по какому вопросу? — озадаченно спросил Уилкис, и сразу же получил ответ — невербальный.
Я размахнулся и с оттяжкой ударил его в лицо. Читал его статьи и не оценил, значит? А я не читал, но уверен — Малек отменный журналист! Что ему этот ваш замызганный "Лондонский гриф"? Он может писать хоть в "Нью Йорк Херальд", хоть в сам "Таймз"!
Редактор пошатнулся и упал (скорее присел) на пол. Сделал он это очень аккуратно — чтобы не повредить костюм, наверно.
— Предупреждаю — уволишь ЕГО, и тебе конец, — процедил я. — Статью свою получишь скоро. Ясно?
— Кто это, Лукас?.. — ошалело спросил Уилкис, держась за ушибленную щеку и тараща на меня глаза.
— Человек с ужасной репутацией. И прекрати "тыкать" ему. Его зовут мистер Малькольм, если ты забыл!
Я наклонился, чтобы ударить засранца еще раз и добавить своим словам больше веса, но Малек бросился на помощь своему возлюбленному.
— Не надо, лорд Кавендиш… — он повис у меня на локте всем своим тщедушным телом и потянул на себя, пытаясь оттащить прочь. — Пожалуйста, не бейте мистера Уилкиса больше!
Жалеет его, как же! Переживает, как бы я не попортил его симпатичную мордашку… Ладно, так уж и быть. Спустим на первый раз.
Я отряхнул ладони и направился к выходу. Малькольм, охая и то и дело оглядываясь на поверженного неприятеля, кинулся вслед за мной. Мы молча миновали длинные коридоры с лестницами и вышли на свежий воздух. Оказавшись на улице, Лукас схватил меня за руку и развернул к себе. Он часто моргал, и я не знал, чего мне хотелось больше — грубо встряхнуть парня, чтобы привести в чувство, по-отечески обнять его или вернуться в издательство и снова наподдать Уилкису.
Только не плачь из-за этого поганца, прошу… Разве ты не видишь, что он тебя недостоин? У меня у самого сердце не на месте из-за этой ситуации!
— Зачем?.. — наконец еле слышно выговорил он. — Вы… вы…
— Чудовище, — мрачно откликнулся я. — Знаю.
Ты любишь мистику, Малек?
Мы шли уже больше часа. Дома, проспекты, аллеи, снова дома. Целые кварталы один за другим. Малькольм, наверное, думал, что мы идем бесцельно, а я медленно (просто не помнил точной дороги), но уверенно вел нас к цели.
Разговор не клеился. В груди свербело и болело, Малек тоже отводил глаза и периодически шмыгал носом. Я несколько раз замечал, что рефлекторно пытаюсь взять его за руку, и каждый раз одергивал себя и прятал ладонь глубоко в карманы брюк.
Карманы… не далее как ночью маленький журналист самозабвенно копался в них, чем подарил мне парочку приятных и волнующих моментов. Знаю, он старается не думать об этом и мысленно успокаивает себя тем, что я был настолько пьян, что ничего не запомнил…
А я запомнил. Все запомнил.
Сам был бы рад забыть, приглушить связанные с ним эмоции… Но не могу. Невинная шутка — иррациональное влечение к собственному секретарю — затянулась и приобрела масштаб душевного бедствия.
Что же это получается — я запал на собственного… слугу? Штучки в духе Марс, будь она неладна. Как говорится, не суди, да не судим будешь. Кстати, близилась вторая половина дня, а я всего раз вспомнил о бывшей невесте, и то без содрогания. Неужели я наконец-то "излечился" от нее? И начал жить полной и счастливой жизнью… лишь для того, чтобы заболеть снова?
Я тихо выругался. Господи, ты наказываешь меня или смеешься надо мной?
Через час терпение начало покидать Лукаса.
— Ваша Светлость, а можно поинтересоваться, куда вы идете?
— Мы идем, Малек, мы, — поправил его я.
— И куда же мы идем, Ваша Светлость? Может ли такое быть, что МЫ вовсе не хотим туда идти? — голос Малька прозвучал почти едко.
Хорошо. Значит, оправился после встречи с бывшей пассией.
— Как бы то ни было, мы пришли! — победоносно заявил я: нужная вывеска показалась как нельзя вовремя.
Парень повернулся в направлении моей руки и недоуменно свел брови на переносице.
— "Спиритический салон леди Чаттерлей"… А зачем нам туда?
— Затем, что тебе срочно нужен материал для новой статьи.
— Да, но… — Малек сбавил ход, опасливо приближаясь к небольшому, прекрасно отделанному домику. — Разве к Чаттерлей можно попасть вот так сразу? Прямиком с улицы?
— Вообще-то нет. Но мне — да.
Я поднял руку, чтобы постучать, но Лукас остановил меня.
— Лорд Кавендиш, погодите! Может, не надо? Я слышал об этих сеансах… На них пускают лишь высокопоставленных людей! Да и то, что происходит во время… — в голосе Малькольма промелькнула паника. — Не уверен, что смогу писать О ТАКОМ!
— Сможешь, конечно. Это прекрасный шанс проявить себя. Когда бы ты еще попал в такое место?
— И все равно… — секретарь понуро свесил голову, и я счел момент достаточно подходящим для того, чтобы приобнять беднягу за плечи.
— Послушай, милый, — черт, я действительно назвал его "милым?! Уму непостижимо! — Мне совестно перед тобой. Из-за моей несговорчивости ты чуть не потерял работу… Ты пришел в Бромптон, чтобы написать потрясающую статью — написать обо мне — а я завалил тебя своими делами и проблемами. Позволь мне помочь.
В огромных глазах Лукаса отразилась внутренняя мольба.
— Ну хорошо. Заглянем лишь на минуточку…
В этот момент входная дверь широко отворилась, и Малькольм изменился в лице — я так и не успел постучать.
В проеме застыла молодая дама весьма необычного облика: в простом белом платье, больше напоминающем ночную сорочку, нежели вечерний наряд, и темными, распущенными по плечам волосами. Понятия "леди" и "распущенные волосы" несовместимы, но Чаттерлей позволяется быть выше принятых в свете правил: какие могут быть претензии к той, кто регулярно общается с душами умерших?
Девушка остановила на мне блуждающий, рассеянно-безумный взгляд карих глаз и вдруг улыбнулась. Улыбка вышла весьма зловещей.
— Лорд Кавендиш! Я знала, что вы заглянете, и потому откладывала начало сеанса! — высоким, практически детским голоском пропела она. — И как славно, что вы взяли с собой вашего… помощника!
Из раскрытых дверей дома доносилась тихая, заунывная музыка. Лукас слегка побледнел, я же усмехнулся и коснулся губами протянутой руки. Знала она, как же — я сам об этом не догадывался вплоть до того момента, как вышел из редакции газеты.
— Рад быть вашим гостем, леди Чаттерлей. Разрешите присутствовать сегодня на вашем вечере?
— Само собой, — медиум изобразила приглашающий жест, впуская нас внутрь. — Именно вас-то мы и ждали!
В коридоре ее дома было еще темнее, чем в коридоре "Лондонского грифа". Прихожая создавала впечатление обветшалости: но если в редакции это впечатление было натуральным, то здесь — специально созданным — чтобы посетители начинали изумляться сразу же, как переступили порог необычного заведения. Леди Чаттерлей взяла с тумбочки большой тяжелый подсвечник, немного разгоняющий тьму, и повела нас в глубь здания. Колеблющийся желтый свет выхватывал портреты с обеих сторон: женщины и мужчины на них стояли или сидели, позируя художнику. Они были одеты в обычную одежду, аккуратно причесаны — вот только вместо лиц у всех у них были застывшие, белые, как воск, маски трупов[10].
Достаточно жуткое зрелище для непосвященных, должен сказать. Я себя к таковым не относил — я в духов не верил, а безумно популярные ныне спиритические сеансы считал не более, чем захватывающим аттракционом для изнывающих от скуки аристократов. К слову, самой леди Чаттерлей я бы никогда в этом не признался: предприимчивая мадам в этом плане была ничуть не лучше меня — тоже наживалась на человеческих слабостях. Но если я "давил" на похоть, то она — на отчаяние убитых горем родственников и вечный интерес публики ко всему мистическому.
— Это тоже одна из ваших близких подруг? — прошипел Малек мне в плечо (выше просто не доставал). Он старался говорить тихо, но хозяйка салона, шедшая от нас на расстоянии нескольких метров, каким-то (не иначе, сверхъестественным образом) услышала его слова.
— Нет, юноша, — обернулась она, и ее лицо показалось таким же бледным, как и лица изображенных на картинах мертвецов. Девушка-медиум в своем балахоне здорово смахивала на привидение. — Мы всего лишь виделись пару раз на приемах. Мельком и очень, очень давно…
Малькольм стушевался под ее пристальным взглядом и счел за лучшее захлопнуть рот. Расслабился он только тогда, когда коридор привел нас в большую комнату. Загробные скрипичные напевы стали еще слышнее: скорее всего, депрессивный музыкант спрятался где-то в потайной нише — казалось, грустная музыка доносилась отовсюду, буквально просачивалась сквозь стены. Здесь было посветлее, хоть на окнах и висели плотные бархатные шторы — свечи стояли по всему периметру зала. В центре помещения находился большой круглый стол. За ним сидели люди — почтенная седовласая пара и несколько леди и джентльменов разного возраста.
— Дорогие друзья! — торжественно пропищала Чаттерлей, обращаясь к собравшимся, взиравшим на нее со смесью страха и благоговения. — Вот необычный гость, которого я вам обещала! Познакомьтесь с лордом Кавендишем-младшим!
Посетители салона пришли сюда ради гостей давно почивших, но моя, вполне живая и весьма популярная в некоторых кругах персона тоже их порадовала. Женщины заулыбались кончиками губ и еле уловимо порозовели, мужчины сухо кивнули, а один темноволосый хлюпик с зеленоватым оттенком кожи (клиент борделя, что ли?.. Не, по виду он куда больше напоминал романтически настроенного поэта, чем ходока по шлюхам) вскочил и начал приветственно трясти меня за руку, изливая свое восхищение. Старики не стали подходить ко мне, но по их кислым минам было понятно — они тоже в курсе моих аморальных достижений.
— Раз все в сборе, садитесь, — скомандовала Чаттерлей и первой села на пустующее место (надо же, они и свободные стулья нам оставили. Аккурат три по количеству людей). — Пора приступать. Я чувствую, что над комнатой уже сгустилось облако паранормального…
Она поводила ладонями над столом и закатила глаза, чем вызвала у меня непроизвольный смешок. Услышав хихиканье, медиум с досадой вернула радужки на место, и я поспешил напустить на себя серьезный и внимающий вид. Ладно, пусть разыгрывает свой спектакль. Чем лучше она войдет в роль, тем ярче получится будущая статья.
Однако Малек думал о работе в последнюю очередь. Уже порядком напуганный, при упоминании паранормального облака он боязливо поднял голову к потолку (не он один, впрочем).
— Кого мы будем вызывать, леди Чаттерлей? — с придыханием спросил брюнет — чахлый поклонник сверхъестественного. — Может, Джорджа Байрона? Он расскажет нам о загробном мире в стихотворной форме!
— Лучше принца Альберта[11]! — взвизгнула дородная дама в розовой шляпке. — Монаршья особа должна быть в курсе, не пора ли нам готовиться к следующей войне?
— Мой сын Уильям скончался три месяца назад! — просяще простонала старушка. Ее муж сухо кивнул, выражая молчаливое согласие. — Он не дожил пару дней до рождения своей третьей дочери и не успел поведать, куда задевал наши фамильные драгоценности!
Медиум пресекла поток предложений резким взмахом ладони.
— Нет, — протянула она, полузакрыв веки и будто заглядывая внутрь себя. — К нам просится необыкновенный дух… Мятежный, любящий и скучающий… Дух ПОКОЙНОЙ НЕВЕСТЫ КЛИФФА КАВЕНДИША! Вы готовы встретиться с ней снова, лорд?
На несколько очень долгих мгновений в комнате повисла тишина. Даже нескончаемая музыка, и та смолкла. Сидящие за столом дружно уставились на меня.
Я неспеша поправил шейный бант, смахнул пылинку с плеча и обворожительно улыбнулся.
— Что ж… Это должно быть невероятно занимательно!
Пожилая пара шумно вздохнула и послала мне убийственные взгляды — отныне у них появилась еще одна причина меня ненавидеть.
Отсылка к популярной традиции Викторианской эпохи — фотографированию умерших людей.
Принц Альберт — покойный, горячо любимый муж королевы Виктории.