Досадное упущение в конструкции дома
Оставив Малькольма одного, я спустился к Розе с Армстронгом и теперь битый час скучал в их обществе. Небольшая комнатка, где мы сидели, гордо именовалась «столовой для слуг». Как по мне, для дома, где этих слуг до недавнего дня было всего лишь трое, название неоправданно громкое.
Я не видел смысла набирать целый штаб персонала ради себя одного и не стремился впускать в свой круг дополнительных посвященных. Меньше людей в доме — меньше сплетен и сплоченней коллектив.
Троих подчиненных было вполне достаточно: миссис Коулман, последовавшая за мной из отцовского поместья, готовила.
Роза Блэр, бывшая горничная моей бывшей невесты, прибирала — кто-то скажет, что одной служанки на особняк маловато, но я и не гнался за идеальной чистотой.
Пит Армстронг… Молодчина Арм выполнял самые разнообразные поручения, начиная с контроля свежести моих костюмов и помощи при застегивании запонок, заканчивая обязанностями кучера, садовника и охранника. Он — моя правая рука, левая рука, лишние ноги, уши и глаза.
Но за последние пару дней численность людей в доме парадоксальным образом возросла. Как назвать ситуацию, когда ты очень не хочешь чего-то делать, но обстоятельства складываются таким образом, что делать это все-таки приходится? Именно в такой переделке я и оказался. Мой устоявшийся мирок с четкими границами и действующими лицами рушился.
Забрал из работного дома Элайзу, которая была такой жалкой, что ее просто невозможно было не забрать, нанял Лукаса, который скрутил меня в бараний рог своими требованиями и взаимовыгодными предложениями…
И все же, почему он до сих пор не позвонил? И, главное, почему меня это волнует?
— Как там новенькая? — спросил я больше для того, чтобы отвлечься от мыслей о приставучем секретаре.
За стенкой гремели посудой и котлами, слышались грозные окрики миссис Коулман. Пожилая служанка явно переигрывала, показывая Элайзе, кто на кухне главный.
— Пока что шарахается всех и вся, — прихлебывая чай, ответила Роза. — Но за работу берется любую. Даже ту, которой не требуется.
— Боится, что выгоню, если будет плохо работать, — кивнул я. — Передай старушке-поварушке, чтоб не нагружала ее сильно, пока руки не заживут.
— Да, — внезапно прорычал дворецкий и строго взглянул на горничную.
Он тоже пил чай: невесомая фарфоровая чашечка чудом выдерживала натиск его мощных ладоней. К юной нищенке Пит отнесся с куда большим расположением, чем к Мальку — она была девушкой, а к девушкам могучий слуга относился с благоговейным трепетом. К Лукасу же дворецкий проникся стойкой антипатией. Арм ему решительно не доверял, и мое вчерашнее появление с бездыханным нарушителем спокойствия не добавило бедняге очков.
Дзззззз-и-и-и-и-и… По комнатке прокатился нервный визг колокольчика. Горничная поморщилась (Малек все звонил и звонил — этот мальчишка даже сигнальный шнурок дергает с особой экспрессией!), Арм поморщился, а я первый подхватился с места.
— Роза, подготовь для моего гостя горячую воду в ванной. А когда он уйдет мыться, приберись в гостиной.
Я был уверен — из предложенных Лукасу денег не исчезло ни одной купюры.
— Конечно, сэр, — служанка кивнула и удивленно добавила. — Вы пойдете вместе со мной?
— Нет, я… — понял, что уже стою в дверях и напустил на себя важный вид. — К себе пойду. Засиделся с вами.
И под подозрительным взглядом Армстронга ретировался в кабинет. Минут двадцать честно пытался заняться работой, перекладывая бумаги с места на место. Зря я все-таки притащил Малька в тот несчастный паб: мне-то весело, а ему теперь сквозь землю провалиться хочется… Хотя кто ж знал, что он окажется таким падким на запретные развлечения? Сам обвинял меня в смертных грехах, а потом как с цепи сорвался, увидев бутылку виски. Да и с пальто его неловко получилось… Нужно как-то возместить…
Воодушевленный внезапной идеей, я забыл про бумаги и ринулся наверх, в ванную комнату. Дверь отворилась быстро и бесшумно — недаром я всегда прошу Армстронга следить за состоянием петель.
Лукас стоял спиной ко мне, и наклонившись, отмывал ноги в металлическом тазу. Рядом исходила паром горячая ванна: до нее парень пока не дошел — на нем все еще оставались нижние штаны и свободная сорочка.
Где-то в глубине души мелькнула мысль, что корреспондент будет не в восторге от моего появления в столь интимный момент своей жизни, но… Я обессиленно прислонился к дверному косяку, наблюдая за гостем. Открывшаяся передо мной картина была слишком необыкновенна для этого мрачного дома, чтобы просто взять и уйти.
Без нелепой верхней одежды журналист производил иное впечатление. Через окно в комнату проникали косые солнечные лучи. Они подсвечивали силуэт Малькольма, раскрашивая контур его хрупкой фигурки золотистым сиянием. А заполняющие уборную клубы влажного пара и вовсе придавали происходящему идиллический вид.
А он вовсе не так плохо сложен, если копнуть поглубже. Худой, конечно, донельзя, но не тощий. Скорее гармонично стройный. Кости не торчат в разные стороны, чего следовало ожидать от его комплекции. Ноги тонковаты (неудивительно, что он так плохо бежал вчера) а вот попа, прямо скажем, отличная: миниатюрная, но высокая и округлая, как у фарфоровой статуэтки…
И, да, кто-нибудь объяснит мне, зачем я вообще разглядываю его задницу?
Словно почувствовав мое смятение, Малькольм вздрогнул и обернулся. Широко открыл рот, словно выброшенная на берег рыба, подпрыгнул и всплеснул руками. Таз под ним жалобно звякнул, вода выплеснулась на пол — чуть больший импульс, и он взлетел бы и приземлился парню на голову. В мгновение ока подскочив к стулу, Малек схватил приготовленное для вытирания полотно и завернулся в него до самого подбородка.
— Малек, у тебя рахит? — спросил я, чтобы заполнить повисшую в ванной тишину. — Как мужчина может быть таким тонкокостным?
Лукас разъяренно сверкнул на меня глазами из-под полотна.
— Не знаю, — глухо ответил он после продолжительной паузы. — Может, и так. Меня не проверяли.
— Хочешь, покажу тебя своему доктору?
— НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! — Малек перепугался чуть ли не больше, чем когда застал меня за подглядыванием.
— Почему?
— Я их боюсь… с детства, когда мне пиявок ставили! Да и вообще, каким вырос, таким вырос. Уже ничего не исправить!
— Это верно.
Снова повисло молчание. Лукас кутался в простыню с таким ожесточением, словно я собирался покуситься на его целомудрие. Я все так же стоял в дверях. Ноги приросли к полу и отказывались покидать светлую и натопленную ванную. Горячая вода быстро остывала — сквозняк уносил испарения в коридор.
— Гхм… — Малек откашлялся, кидая на меня косые взгляды. — Вы по делу зашли, или просто поглазеть?
Я нахмурился. Заняться больше нечем, что ли, как глазеть на тебя просто так?
— Мойся, и поедем в город за новым пальто. У меня как раз появилась пара часов свободного времени.
— Я снова вынужден отказаться, лорд, — оторопело промямлил Лукас. — У меня нет с собой…
— О деньгах не думай. Купим их в счет твоего будущего гонорара. Или ты собрался писать обо мне бесплатно?
Я приготовился уговаривать его и дальше, но тот насупился и покорно склонил голову.
— Хорошо… А сейчас можете уйти? Вы смущаете меня.
— Конечно. И не будь таким легкомысленным, Малек. Закрывайся в следующий раз на замок!
— Но его нет, лорд Кавендиш! — журналист так возмутился, что слегка уронил свой щит, приоткрыв кусочек тоненькой белой шеи. — Ни замка, ни щеколды — я проверял!
Хм. Ну да. Я ведь живу один, от кого мне закрываться?
Так и не придумав достойного ответа, я сделал неопределенный жест рукой и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Надо будет поручить Армстронгу вделать замки, и не только в ванной, а во ВСЕХ комнатах. А то в последнее время я и сам себя смущаю…
Разговоры о любви
— Армстронг, — предчувствуя непростой разговор, строго оклинул я слугу. — Отвезешь нас с Мальком в Сити. Нужно кое-что прикупить.
Мужчина сидел у крыльца и тщательно начищал мои ботинки. При моих словах он медленно отложил в сторону щетку с башмаком и наградил меня полным осуждения взглядом.
— Не твое дело! — разозлился я. — И вообще, если будешь продолжать в том же духе, я найму отдельного кучера! И камердинера…
Вот и поговорили. Такого оскорбления Арм не мог потерпеть. Он рассерженно рыкнул и снова взял в руки ботинок, напоследок издав последний, усомняющийся вздох.
А вот найму. После второй горничной и секретаря мне уже ничего не страшно! Где это видано, оправдываться перед собственным дворецким?!
Кстати, что касается ботинок…
— Держи, — я положил перед свежевымытым Мальком, скромно скукожившимся на самом краю дивана, собственное пальто. А другой рукой поставил перед ним женские полусапожки.
— Роза согласилась одолжить тебе свои туфли, пока мы не купим новую пару.
У того даже глаза на лоб полезли.
— Да как вы?..
— Я понимаю, что это выглядит, как оскорбление, но другой подходящей тебе обуви в доме не нашлось. В моей ты утонешь, в огромных колодках Арма — тем более.
Лукас задумался. На его лице отразилась внутренняя борьба, а потом он быстренько придвинул к себе сапожки и вставил в них ноги. Я и глазом моргнуть не успел. Ох ты, какой!
— Ничего, это ведь только до тех пор, пока мы не доедем до магазина, — спокойно заявил он, и я опять поразился.
Любой уважающий себя мужчина скорее согласился бы пойти по улице босиком, чем надеть женскую обувь, этот же… Впрочем, дело хозяйское. Наверное, уже вчера без башмака набегался.
А вот щедро скинутое с барского плеча пальто не вызвало у него какого-либо восторга. Согласен, смотрится не очень — даже самая короткая из найденных мной в недрах гардероба модель сидела на журналисте ужасно. Длиной ниже середины икры, по ширине плеч и остального внутрь еще один такой Малек поместился бы… Шляпа села низко, почти до самых бровей. Штаны и рубашку я не стал ему предлагать, хотя следовало бы — свои-то не особо свежие после вчерашних приключений… Но ничего, это мы исправим.
— Ну что, готов? — я наблюдал за его безуспешными попытками устроиться поудобней в чужой просторной одежде. Когда корреспондент двигался по комнате, казалось, что это не Малек ходит в пальто, а наоборот — пальто таскает неизвестно как затерявшегося в нем человечка.
— Готов. Только одолжите мне перо и пару листов бумаги, пожалуйста. Не хочу терять время даром.
Я хмыкнул и мы отправились в кабинет за пишущими принадлежностями. Вот, что значит трудолюбие и увлеченность своим делом! А я, вместо того, чтобы работать, битый час ерундой страдаю. Хотя нянькой, вроде, не нанимался…
Проходя мимо зеркала в прихожей, я увидел наше отражение и чуть было не рассмеялся. Картина маслом — Клифф Кавендиш и его уменьшенная недоработанная копия.
Эх, Лукас, Лукас. Ну просто комедия, а не джентльмен. Хорошо, что я тебя все-таки не выгнал. Такие, как ты — на вес золота, особенно для не до конца вышедших из депрессии субъектов. Поднимаешь настроение одним своим внешним видом!
Малькольм заметил мою реакцию и нахмурился. Стал еще более несчастным и потерянным, чем когда-либо. Я оборвал веселье. Захотелось как-то утешить его, ободрить.
— Ладно, не бери в душу, — мы вышли из дома и направились в сторону ожидающего нас экипажа. На улице ярко светило солнце, отражаясь в лужах прошедшего ночью дождя. В кладбищенском лесу пели птицы, намекая на скорый приход весны — в общем, поездка обещала быть более, чем приятной.
— Сейчас оденем тебя по-нормальному. Потом дам тебе несколько уроков галантного поведения — я в этом вопросе большой специалист… Женщины еще будут на тебя вешаться, вот увидишь.
— С чего вы взяли, что мне нужна помощь в этом вопросе?! — вскинулся собеседник. Он ловко вышагивал в женских туфлях, не оступаясь и не отставая от меня — похоже, предрасположенность к каблукам у него в крови.
Я помолчал, подбирая деликатные слова. Неужели он сам не понимает, что с таким лицом и телосложением рассчитывать на успех у противоположного пола… ммм…. чересчур амбициозно?
— Понимаешь, Малек… Барышни обычно предпочитают другой тип мужчин. Таких, с которыми можно спастись от любых напастей, а не тех, которых самих приходится спасать…
Мы подошли к повозке. Армстронг, ради разнообразия, оставил появление журналиста без внимания. Впрочем, по его позе и так все было понятно: он сидел на козлах сгорбившись, угрюмо глядя перед собой и сжимая вожжи с таким остервенением, словно это были шеи недругов. Ясная погода никак не отразилась на бдительности моего верного и чересчур мнительного слуги.
— То есть, мужчин вроде вас? — понизил голос Лукас.
Я скромно склонил голову и зачем-то открыл перед ним дверь. Малькольму прекрасно известна моя слава расхитителя женских сердец, так зачем лишний раз хвастаться?
Лукас хмыкнул и залез внутрь. Парня как-то совсем не удивил тот факт, что перед ним только что поухаживал сам маркиз.
— Что-то вы вчера не выглядели таким уж доблестным, лорд Кавендиш. Удирали так, что пятки блестели…
Я сдвинул брови и отправился следом за ним. Сел на диван, неспеша расстегнул пальто и закинул ногу на ногу.
— Не путай внешнюю доблесть с доблестью внутренней, — назидательно проговорил я и дотронулся указательным пальцем до своего лба. — Настоящая сила джентльмена — здесь, а не в мускулах. Нужно понимать, когда есть смысл ввязываться в драку, а когда лучше… проявить гибкость и находчивость.
— Значит, теперь это так называется, — тихо пробормотал Малек, отвернувшись в окно и отчего-то усмехаясь краешком лба.
— Что ты сказал?
— Ничего, лорд Кавендиш. Давайте лучше вернемся к нашей вчерашней теме разговора, — он снял неудобное пальто, достал из-за пазухи бумагу и расположил на диванных подушках баночку с чернилами. — Помнится, вы говорили о любви к своей невесте…
Яркий день сразу потускнел. На задорно подглядывающее в окно солнце словно набежала туча. Вот ведь, приставучий журналюга… А заявлял, что забыл про ночные откровения.
— Ну да, говорил. А что, обязательно все повторять? Одного раза недостаточно? — сегодня у меня не было ни малейшего желания изливать душу. Омрачать такой милый день столь отвратительной историей…
Лукас поджал губы. Экипаж тронулся и он схватил рукой чернильницу, чтобы удержать ее от падения.
— Для того, чтобы написать хорошую статью, нужно больше подробностей. Расскажите, как это было.
— Малек, ты идиот? Не знаешь, как люди любят людей?
Тот обиженно скривился, но, вопреки надеждам, так и не отстал.
— Неважно, как любят другие, главное — именно ваша интерпретация. Мы ведь хотим нарисовать вас в позитивном свете? Поделитесь какой-нибудь яркой, печальной деталью, чтобы читатели смогли вам сопереживать…
Хм. Какой, например? Той, где я сам привел к нам в дом любовника Марс? Или той, где они встречались за моей спиной, пока я всячески пытался доказать ей, что тоже чего-то да стою?.. Боюсь, от таких деталей читатели подавятся сопереживанием. Захлебнутся сочувствием ко мне и, чего доброго, начнут поносить дочку О'Коннора…
А я не хочу, чтобы о ней говорили и думали плохо. И если когда-нибудь и решусь на откровенный рассказ, то явно сделаю его не для широкой публики.
— Нечем там делиться… — пробурчал я, не глядя на корреспондента. — И гордиться тоже нечем. Если бы была возможность, я вырвал бы ту страницу из своей биографии.
Журналист на миг оторвался от своих записей и глянул на меня с изумлением. Даже из моих скупых ответов он умудрился почерпнуть какую-то важную информацию и теперь старательно доверял ее бумаге: вопреки трясущейся повозке, строчки выходили стройными и красивыми. Может, ему и необязательно рассказывать ВСЮ правду? Проблем с воображением у парня явно нет.
— Но разве любовь не чудесное, светлое чувство?
— Какая пошлость, — мне захотелось сплюнуть. — Скажи еще, что она вдохновляет людей на подвиги…
— А разве нет?
— Уж о моем деянии во славу любви не нужно ничего рассказывать — оно и так всем известно. Благодаря ему я целых полгода отдыхал в Пентонвиле…
Что-то я поспешил, называя Малькольма источником хорошего настроения. Запамятовал, как молниеносно он умеет его портить одними своими вопросами.
— Значит, смерть барона вы тоже пока не готовы обсуждать? — собеседник глубоко вздохнул и обмакнул перо в чернила.
— Готов, — после недолгого размышления ответил я. — Но явно не в дороге и не в трезвом состоянии… Кстати, заляпаешь мне фиакр — вычту из твоей зарплаты. Стоимость фиакра.
Лукас присмирел и на всякий случай прикрыл чернильницу крышкой.
— Ладно, тогда последний вопрос на эту тему: кажется, вы упоминали причину гибели вашей невесты… Не помню, какую конкретно… Можете повторить?
Я безразлично пожал плечами.
— Ничего отличного от официальной версии сообщить не могу — я тогда сам был в местах не столь отдаленных. Брюшной тиф… Стремительная беспощадная хворь. Врачи не смогли помочь моей невесте, и я больше никогда ее не видел… Впрочем, что это мы все обо мне да обо мне? Расскажи тоже что-нибудь захватывающее. Сам-то ты как, Малек? Любил когда-нибудь?
Его рука, старательно выводящая буквы, дрогнула и прочертила резкий зигзаг. Ровные этажи аккуратных строчек обезобразились уродливой кляксой.
Я усмехнулся и оперся локтями о колени, смещаясь к Мальку и наблюдая за его лицом.
— Любил, так ведь? Дай угадаю: первое, самое чистое и самое трепетное ликование сердца… Ты был готов подарить ей всего себя, но эта недалекая мамзель исчезла, так и не поняв, какое сокровище скрывалось под внешней неказистостью?..
Малькольм замер, а потом поднял на меня тяжелый, полный бессильного гнева взгляд. Я попал в самую точку.
Мы еще сделаем из тебя красавчика!
— В чем-то вы правы, лорд Кавендиш, — справившись с волнением, глухо ответил юноша. — Особенно в том, что касается недалекости…
Он старался говорить беззаботно, но из глубины его глаз на меня дохнуло болью — застарелой, выдохшейся, но все еще вполне живой.
Вот тебе и «чудесное светлое чувство». Так ты у нас тоже покалеченный любовью, Малькольм!
— Прости ее. Юные девушки часто бывают легкомысленны… Она ведь была юной, надеюсь?
Ладонь Малька на чернильнице опасно сжалась. Ой, как бы не прилетело мне в голову чего…
— Стоимость фиакра, — на всякий случай напомнил я. — И моей одежды.
— Она была исчадием ада, укрывшимся под личиной человека, — выдавил он. — А я — полным болваном, купившимся на симпотичный облик…
«Исчадие ада» — где-то я уже слышал нечто подобное. У парнишки явная тяга к отрицательным героям. С виду невинный, а на деле — хлебом не корми, дай попасть в плохую компанию. Сначала влюбился в какую-то ужасную особу, теперь нанялся к главному грешнику столицы…
Так, а вдруг это была вовсе не «особа»?.. Может, и несчастной эта любовь стала именно потому, что не вписалась в нормы современного общества? А что, версия жизнеспособная, и внезапная страсть к женским туфлям ее только подтверждает…
— Ух, сколько ненависти! А ты, оказывается, злопамятный человек, Лукас, — чтобы скрыть смущение, рассмеялся я. — Не хотел бы я быть твоей первой любовью…
Разрядить обстановку не получилось — после неудачной шутки Малек готов был кинуться на меня с кулаками. Да и мне самому резко расхотелось иронизировать. Грудь перехватило от волнения и непонятной тоски.
Что еще за мысли такие нелепые? Чтобы я — да первая любовь Лукаса?! Чушь собачья. Мы с ним и не встречались никогда. Уж такого презабавного паренька я бы точно запомнил.
— Ладно… Хочешь еще разговаривать, или помолчим?
Малек презрительно зыркнул на меня и отвернулся к окну. Я сделал тоже самое. Что ж, мне удалось отбить его охоту к откровенным разговорам. Дальше мы ехали в приятной, хоть и порядком напряженной, тишине.
Молчание прервали самым некультурным образом: слева стукнула перегородка, отделяющая салон от места кучера, и в ней показалось рябое лицо дворецкого.
— Куда вас отвезти, лорд? В «Элегантные пальто мистера Томсона»? — громыхнул он своим феноменальным голосом.
Снаружи истерично взвизгнули перепуганные лошади. Повозка дернулась в сторону и вперед, чтобы спустя пару мгновений резко затормозить. Не удержавшись, маловесный Малек слетел со своего сиденья и приземлился… прямо на меня.
Руки — по обе стороны от моего туловища, лицо — в животе, колени — на полу.
— Нет, Арм, — с удивившим меня самого терпением сказал я. — Сначала — в «Удивительные фраки и пиджаки»…
Взял журналиста подмышки, оторвал его от себя и вернул обратно на диван. Проклятье, какой же он легкий…
— Ишь, разлетался тут… Птенец, — хотел отругать Лукаса за то, что тот не держится, но передумал — журналист медленно наливался краской, сливаясь по цвету с бордовой обивкой дивана.
Я прикрыл обе шторки и велел дворецкому поторопливаться. С улицы лилась отборная брань — фиакр чуть не врезался в многоместный дилижанс. Арм с поистине аристократическим спокойствием проигнорировал все эпитеты и метафоры и взмахнул кнутом. Одно слово, брошенное мощным басом, и все скандалисты утихомирились бы, но теперь он заговорит не раньше пятницы.
Напряженное молчание сменилось потрясенным. Малек комкал штанину на тощей коленке и, не мигая, смотрел в пространство. Краснел, бледнел и так по кругу. Я прямо посочувствовал ему — такое неловкое падение! Теперь представляет, наверное, всякое… Никак не может остановить полет воображения…
Боясь, как бы и самому не начать чего-нибудь представлять, я принялся насвистывать и отбивать пальцами ритм по оконной раме. Свист и постукивания сами собой сложились в мотивчик народной песенки, которую распевал Лукас на пути из паба… Так. Не к добру!
Я шумно вздохнул, перестал музицировать и посмотрел на Малька. Все-таки он на меня очень странно влияет. Точнее — странно, что он вообще на меня влияет. Влез в мою жизнь, перекроил привычные действия, да еще и мысли оккупировал.
Объект моего недовольства ничего не замечал. Сидел ни жив ни мертв и витал в облаках (надеюсь, без моего участия). Кажется, он что-то сотворил со своей внешностью, пока был в ванной. Помыл голову, или дело в чем-то еще?
Меня даже кольнула зависть. Я — сторонник ухоженных и красивых стрижек у мужчин, но с журналистом мне не сравниться: его шевелюра подлиннее будет. Мои волосы прямые и темные, а его — светлые и завиваются в крупные локоны (притом, без участи щипцов). Опускаются почти до самых плеч…
И почему мне раньше казалось, что они у него блеклые и бесцветные? Есть у них цвет, есть. Золотистый. И на ощупь, наверно, они такие же нежные и мягкие, какими кажутся на вид. Можно дотронуться и убедиться в своей догадке…
Я отдернул уже потянувшуюся к Мальку руку. Нет, корреспондент не поймет. И попробуй объясни ему, что это чисто в исследовательских целях.
Через двадцать долгих минут экипаж остановился на обочине оживленного проспекта.
— Приехали, — я вздохнул с облегчением и первым выскочил на свежий воздух: оставаться вместе с Лукасом в пределах тесной кабины фиакра стало непросто.
На этот раз мы оказались в центре района богачей, и атмосфера здесь была совсем другой, нежели в Ист-Энде. Вест-Энд создавался, чтобы поражать воображение — пышными и опрятными платьями барышень, стильными смокингами местных денди, высокими, крепкими зданиями… Вот только мое воображение было уже безнадежно поражено: оно давно перестало подавать признаки жизни при любых проявлениях роскоши и связанных с ним атрибутов красивой жизни… А Малькольм был слишком критичен и радикально настроен, чтобы восторгаться кичливыми замашками аристократов.
— А зачем мы приехали… сюда? — парень наконец пришел в себя и теперь непонимающе смотрел на черно-белую вывеску с витиеватыми буквами. На ней красовалась надпись: «Удивительные фраки и пиджаки сэра Томаса».
Нескромно, зато соответствует действительности. В этом магазине-ателье продавали и шили самую качественную и изысканную одежду для мужчин.
— Чтобы купить тебе новые вещи, — я посмотрел на него сверху вниз.
— Но мне нужны только ботинки, шляпа и пальто! — возмутился Малек. — А ни какие не фраки и пиджаки. Тем более, «удивительные»!
— Думаешь, я позволю своему секретарю ходить в таком виде? Ты похож на подростка, обчистившего шкаф старшего брата! — я тоже повысил голос. Как же он раздражает! Спорит всегда и обо всем! Так, спокойно… Я сделал глубокий вдох и добавил уже тише. — Мистер Малькольм, вы сопровождаете самого лорда Кавендиша. И должны быть на уровне.
Малек запыхтел и нахмурился. Вызывающе сложил руки на груди, кинул еще один взгляд на витрину… Сдался.
— Будь по вашему, — мрачно произнес он. Прямо согласился на четвертование, а не на покупку нового гардероба. — Но я должен выдвинуть пару условий…
И первое из них…
— Я буду переодеваться САМ, — отрезал Малек и отшатнулся в сторону, когда услужливый сэр Томас кинулся ему навстречу и приготовился ощупывать и измерять строптивого журналиста. — Мы живем в цивилизованном обществе, в котором пользоваться услугами других людей для столь примитивных действий — кощунство!
Портной замер, как громом пораженный. Полагаю, еще никто и никогда не называл его работу «кощунством».
— Ничего страшного, Томас, — я вымученно улыбнулся и положил руку на плечо Малька, который тут же ее сбросил. — Мы и сами справимся. Просто приготовьте для мистера Малькольма подходящие его росту и фигуре штаны, сорочку и все остальное…
Продавец с изумлением взглянул на нас.
— Само собой, сэр.
— Мое второе условие, — продолжил командовать журналист, — никаких «мы справимся». Вы, Ваша Светлость, подождете меня снаружи.
Мне показалось, я ослышался. Значит вот как, Лукас?.. Ты вообще знаешь, что такое совесть? Неужели слова «признательность» и «благодарность» — пустой звук для тебя?..
— Но лорд Кавендиш — непревзойденный специалист в вопросах моды! — встал на мою защиту хозяин магазина. — Он мог бы дать вам ценные советы касательно…
— Не стоит, сэр Томас, — с достоинством ответил я и направился к выходу. — Я буду на улице. Оденьте моего друга по высшему разряду. Также, как вы одеваете меня. Ах, да… Не найдется ли у вас еще и туфель нужного размера?
Мужчина перевел взгляд на ступни Малька, упрятанные в женскую обувь, и изумленно округлил глаза.
— Вот это вряд ли, лорд… — модельер заметил разочарование на моем лице и тут же исправился. — Посмотрю в детском отделе.
— Буду премного благодарен.
Можно было бы посидеть в фиакре, но я предпочел остаться у магазина: только тихого злорадства Армстронга не хватало для полного счастья. Одолжил у проходящего джентльмена сигарету и без удовольствия закурил, предавшись философским размышлениям.
Вряд ли после «Фраков и пиджаков» Малькольм превратится в сговорчивого малого, но, по крайней мере, хоть внешне станет похож на человека.
Мимо сновали разносчики газет и деловитые банкиры. Степенно прогуливались знатные дамы, искоса поглядывая на меня: правила приличия запрещали им проявлять интерес в открытую. А вот парочка проституток, укрывшаяся в тени дома на противоположной стороне улицы, открыто подмигивали мне и приподнимали подолы, демонстрируя отсутствие панталон. Спасибо, уж этого добра у меня навалом.
Те полчаса, что Малек провел в магазине, показались вечностью. Я одолжил вторую сигарету, а потом и третью… Так можно и в заядлого курильщика превратится. Наконец звякнул наддверный колокольчик, и из магазина вышел новоиспеченный человек.
Я повернул голову, одновременно затягиваясь, и… почти что погиб. Сигарета скользнула мне в рот вместе с глубоким рефлекторным вдохом, дым ушел глубоко внутрь, искры опалили язык…
Не думал, что хоть что-то в Вест-Энде еще способно поразить меня до глубины души… Но это все-таки случилось.