Один из моих ведомых, веснушчатый Лебедев, поведал мне:
"Вас сбили, а мы полетели дальше. Передатчика ни у кого нет, летим молча. Выйти вперед на место ведущего никто не решился. Потом начали расползаться: кто отвернул вправо, кто влево, кто продолжал лететь прежним курсом. Я долго летел один. Увидел аэродром - обрадовался, пошел на посадку. Выпустил шасси, закрылки. Смотрю - стоит самолет, на крыльях кресты! Сунул форсаж, мотор чихнул, чуть не заглох, но все-таки забрал. Несколько залпов зенитки вдогонку дали. Решил лететь строго на восток: поставил компас на заветную букву "Е". Буду, думаю, лететь с таким курсом, пока горючка есть. Вижу - опять аэродром. Посмотрел внимательно - стоят самолеты с красными звездами. Значит, наш! Когда уже сел, узнал, что это Сватово".
Асфальтированное шоссе у Артемовска спускается в глубокий овраг, а потом круто извивается вверх.
Преодолев подъем, я съехал на обочину. Хоть прошло с тех пор почти тридцать лет, мне все же показалось, что позади остался знакомый овраг, а справа от дороги тот самый холм, к которому мы подлетали бреющим, чтобы внезапно выскочить на вражеский аэродром. Я вышел из машины, вынул карту, компас: то самое место, где я начал делать "горку" перед атакой...
- Ну, поехали дальше! - звали меня из машины.
А я все никак не мог уйти.
Стоял вспоминал...
Этот полет приходит на память каждый раз, когда я смотрю на камень, лежащий у меня перед глазами. Надписи на его сколотом ребре нет: у граверов не оказалось таких резцов, которые смогли бы одолеть твердость кремня.
Иногда, после очередной генеральной уборки, когда вытирают пыль, этот камень исчезает. Я начинаю его искать. Дочка как-то по неведению вынесла его на улицу для какой-то игры... А сын-старшеклассник знает эту историю с камнем во всех подробностях, но она давно уже перестала его интересовать.
- Все так и должно быть на войне, - говорит он. - У Ремарка про войну крепче написано...
"Ни шагу назад!"
Весной и летом сорок второго года наши войска, действовавшие на юге, вновь подверглись суровым испытаниям.
В начале мая потерпел крупное поражение Крымский фронт. Оказавшийся неподготовленным к отражению наступления противника, он потерял 176 тысяч человек, почти всю боевую технику и оставил Керченский полуостров. Фашисты все силы бросили на штурм Севастополя. В это же время наши войска перешли в наступление южнее Харькова с барвенковского выступа. За трое суток они продвинулись на запад до 50 километров. Но немецко-фашистские войска тоже неожиданно нанесли с севера и юга два сходящихся контрудара. Наши 6-я, 57-я армии, группа генерала Л. В. Бобкина и часть сил 9-й армии были полностью окружены.
Вслед за этим гитлеровцы прорвали нашу оборону. Нависла угроза окружения войск Южного фронта, оборонявшихся в Донбассе. Соединения фронта начали отход, а 24 июля, оставив Ростов, пытались закрепиться на левом берегу Дона.
Противник рвался на Кавказ...
Сильно ослабленные войска 18-й, 12-й, 37-й и 51-й армий Южного фронта спешно окапывались на южном берегу Дона. Оборонительных сооружений на этом рубеже подготовлено было очень мало, да и те во время бурного весеннего паводка были смыты. Мостов для переправы войск на южный берег Дона не хватало. Из-за непрерывных бомбежек вражеской авиации очень много артиллерии, машин, другой техники и боеприпасов осталось на том берегу. Южный фронт, оборонявший полосу шириной свыше 300 километров, располагал лишь 17 танками. В 4-й воздушной армии, входившей в состав Южного фронта, насчитывалось 130 самолетов разных систем.
В группе армий "А" генерал-фельдмаршала Листа, теснившей малочисленные войска Южного фронта, насчитывалось 25 дивизий, из которых почти половина была танковых и моторизованных. Более 160 тысяч фашистских солдат при поддержке 1 130 танков, 4500 орудий и 1000 самолетов пытались с ходу форсировать Дон.
...Наш полк оказался за Доном около станицы Кагальницкой. Летали бить переправы, которые противник наводил у станиц Николаевской и Константиновской.
Обстановка напоминала июнь сорок первого года, когда полк штурмовал переправы на Березине. И наши потери были не меньше, чем тогда.
Кожуховский читал нам приказ народного комиссара обороны No 227 от 28 июля. Слова, как камни, падали на сердце:
"...Враг бросает на фронт все новые и новые силы... Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ... Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск... покрыв свои знамена позором... Население нашей страны теряет веру в Красную Армию... Пора кончать отступление... До последней капли крови защищать каждый метр советской территории... Паникеры и трусы должны истребляться на месте... Ни шагу назад!"
Мы - тоже частичка войск Южного фронта.
Летали бить переправы на Дону. Летали малыми группами, на бреющем, без прикрытия истребителей. Били переправы, но видели большие колонны противника уже на южном берегу.
Майор Холобаев внушал молодым летчикам:
- На Березине не такое было... Мы на фронте стрелять и бомбить учились, а вы летали на полигон, стреляли по мишеням, знаете, как целиться... У вас приличный налет на ИЛах. К тому же вы теперь гвардейцы - вам и задачи гвардейские. Эту переправу вы должны разбить! Покруче пикируйте, с меньшей высоты бросайте бомбы - лягут там, где нужно.
Только что пришедшая в часть молодежь не сводила глаз с человека, который был для них живой историей полка. У Холобаева теперь уже не белая прядь волос над правой бровью, как год назад, в Старом Быхове, а поседевшая грива. Он то и дело откидывает ее со лба пятерней. Одну руку он держит на грелке, спрятанной под гимнастеркой, - беспокоит больной желудок.
Сидит Константин Николаевич в окружении молодых летчиков и темпераментно напутствует:
- Никогда не показывай противнику, что летит молодой сержант. Фриц знаков различия не видит, удостоверение личности не просит. Атакуй его нахально, дерзко... Тогда он подумает о тебе: "Это летит ста-а-арый волк!" - и Холобаев сам становился похожим на матерого.
Да, из тех, кто начинал войну в Старом Быхове, уже почти никого не осталось. Подполковник Гетьман командует дивизией, майор Холобаев назначен на должность командира полка. В госпитале все еще залечивают тяжелые раны Николай Смурыгов и Виктор Шахов, лишившийся обеих ног. Теперь трудную эстафету от ветеранов приняли уже успевшие повоевать Петр Руденко, Евгений Ежов, Федор Артемов, Иван Бойко, Михаил Ворожбиев, Владимир Зангиев. Выдвинулись в ведущие Михаил Талыков и Леонид Букреев. Это ему, действовавшему по "рецепту" Холобаева - покруче пикировать да с меньшей высоты бросать, - удалось в первом же боевом полете влепить бомбой прямо в мост.
В те тяжкие на Южном фронте дни были приняты меры по усилению политической пропаганды в Красной Армии, оживилась работа фронтовой и армейской печати. У нас часто стали появляться военные корреспонденты армейской газеты "Крылья Советов" - наши большие друзья Василий Поляков, Иосиф Местер, Иван Цветков, Сергей Мунтян... Сколько хорошего и поучительного они напечатали о летчиках и техниках в рубрике "Трибуна боевого опыта", как умело, нужным словом укрепляли веру в победу!
В газете появилась статья, в которой Букреева называли "мастером бомбежки переправ". Леня после этого уверовал в то, что любая боевая задача ему по плечу.
Под Ростовом майор Холобаев ставил мне и двум моим ведомым - сержантам Николаеву и Кладько - боевую задачу: разбить понтонный мост на Дону у станицы Николаевской.
Задача ясна, но как ее выполнить? Сержанты полетят впервые, трех самолетов для этого мало, истребителей для прикрытия не будет... А ведь известно, что над Николаевской с утра до вечера патрулируют "мессеры" и зениток там полно...
Слушая Холобаева, я считал нас обреченными, и от этого под ложечкой гулял холодок. Пытался чем-нибудь отвлечься. Даже такая несуразная пришла мысль: "Николаевскую переправу будет бомбить сержант Николаев. А вдруг такое совпадение ознаменует удачу и Николаев в первом же боевом вылете зарекомендует себя мастером, как и Леонид Букреев?" Размышлял в таком духе, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Я не верил в разные предзнаменования и приметы. Поэтому на фронте бороды не отпускал, брился ежедневно, не признавал ни понедельников (тяжелый день!), ни тринадцатых чисел. Больше того, по тринадцатым числам мне частенько даже везло в боевых делах, и это немало удивляло некоторых летчиков. А после того как мне было присвоено звание Героя Советского Союза Указом от 13 апреля 1944 года и в списке моя фамилия значилась под порядковым номером 13, у многих исчезло недоверие к этому "роковому" числу. Но с Указом я слишком забежал вперед...
Мы трое стояли перед командиром полка, и я думал: "Неужели он сам уверен в успехе? Едва ли... Он получил приказ из дивизии - немедленно поднять в воздух те силы, которыми полк сейчас располагал. Наверняка и возражал, я уверен, что даже ругался в телефонную трубку, но ему строго приказали: "Выполнять! Ни шагу назад!"
Вот поэтому и стоит перед нами Холобаев такой сердитый, распаленный. Левой рукой придерживает грелку на животе, а правой сечет воздух перед нашими носами в ритм словам. Я улыбнулся. Холобаев, заметив, зло зыркнул в мою сторону:
- Емельян! Что это значит?
Холобаев частенько сокращал мою фамилию, когда бывал в хорошем расположении духа, а тут разгневан - и вдруг "Емельян".
Я промолчал. Он, наверное, понял, что я угадываю его настоящие мысли. Он сам мало верит в то, что мы вернемся, но вынужден быть строгим, чтобы у нас не оставалось сомнений, парализующих волю. Поэтому так и рубит.
- Удар нанесете с этого направления, а возвратитесь домой вот так! царапнул ногтем по целлулоиду на планшете. Слово "возвратитесь" произнес с непререкаемой убежденностью. Словно в иной исход полета и поверить трудно.
Сержанты удивленно таращили глаза на командира полка. Еще вчера вечером он терпеливо учил, как важно скрыть от противника свое невысокое воинское звание. Почему же сейчас такой свирепый? И мне стало жаль Константина Николаевича, а не себя. Это хорошо. Когда жалко самого себя, легко поддаться чувству обреченности. Накачка командира помогла мобилизоваться.
- По самолетам!
Летим бреющим с курсом на Николаевскую. Ведомые в строю держатся хорошо. "Молодцы ребята!" Под нами притихшая степь. Изредка попадаются маленькие селения в одну улочку.
Пересекли уже широкие заводи Манычского канала, как раз в том месте, где он разорван перешейком. Справа плотина, слева хутор Соленый. Идем правильно. Потом под нами мелькнула извилистая, почти пересохшая речушка Сал. До цели осталась треть пути. Снова проносится под нами голая степь.
Будем выходить на Дон правее переправы, за рекой развернемся на 180 градусов, а удар нанесем с противоположного берега со стороны Николаевской. Так советовал Холобаев.
Все чаще всматриваюсь: нет ли истребителей? В воздухе чисто. Может быть, все же удастся выскочить на переправу незамеченными? Лишь бы до цели не перехватили...
Впереди зазеленело - это придонские плавни. Видна колонна противника, переправившаяся на южный берег! Мы должны пересечь ее. Ведомые на своих местах. Предупреждаю: "Противник!" Разгоняем скорость, проносимся над головами фашистов. Еще минута, и мы выскочим на Дон. Взглянул вверх - ходят три пары "мессеров". А нам пора набирать высоту. Успеть бы отбомбиться до того, как они нас атакуют...
Подобрал на себя ручку управления, положил самолет в левый крен. Земля будто проваливается. Вижу Дон, на противоположном берегу колокольня, улицы станицы запружены войсками. Перестроился ли вправо сержант Николаев? Оглянулся назад - вижу, штурмовик падает с круто опущенным носом, ударился о южный берег Дона, вспыхнул. Над клубом огня взмыли два "мессершмитта". Сержант Николаев взорвался на бомбах, которые он собирался сбросить на переправу.
Но где же она, переправа? Не вижу ее. На обоих берегах колонны противника, а ленты понтонов через реку нет. Скользнул еще раз взглядом по водной глади и на миг не поверил своим глазам: на середине реки по воде преспокойно двигаются два грузовика. Мост специально притоплен, чтобы скрыть его под водой! Придется целиться по машинам. Мой штурмовик с левым креном продолжает лезть вверх, внизу станица Николаевская. Еще чуть довернуть - и можно переводить в пикирование. Зенитки молчат - значит, им мешают свои истребители. А где Кладько? Бросил взгляд направо - моего ведомого уже взяли в клещи две пары истребителей, секут огнем, штурмовик дымит. Но Кладько продолжает лететь за мной... Пикирование. Целюсь по машине. Длинная очередь - рядом с машиной будто вскипела вода. Нажал на кнопку сброса бомб - ощутил под сиденьем четыре коротких толчка. Вывод из пике, снова взгляд назад: там огромный столб воды. Нет и Кладько...