Холобаев быстро зашагал к своему штурмовику. Мастер по вооружению младший сержант Комаха доложил летчику о боевой зарядке. Холобаев увидел под крыльями ИЛа восемь длинных "чушек" с ветрянками на заостренном конце и ракетным оперением сзади. Торопливо застегнул лямки парашюта, сел в кабину и начал вспоминать, как устанавливается электросбрасыватель для пуска "эрэсов" и сбрасывания бомб. Оглянувшись, заметил инженера полка по вооружению капитана Константина Дремлюка, махнул ему рукой. Тот подбежал, взобрался на центроплан.
- Как тут установить электросбрасыватель на бомбометание? - горячился Холобаев.
- А как собираетесь бомбить: одиночно, серией или залпом? - в свою очередь, спросил медлительный Дремлюк, проявляя олимпийское спокойствие.
- А черт его знает! Как обстановка покажет...
- Ну, тогда лучше поставим на одиночно. - И Дремлюк повернул рукоятку на нужное деление.
- А сбрасыватель "эрэсов"?
Дремлюк снова покрутил рукоятку с делениями вправо, влево... Потом нахлобучил на самые брови пилотку, поскреб пятерней затылок.
- Вот что, товарищ капитан, вы минуточку подождите, а я позову заводского инженера, он заодно и про "эрэсы" расскажет. - И Дремлюка словно ветром сдуло с крыла.
Но ждать было некогда: самолеты Спицына и Филиппова уже тронулись со стоянок. Холобаев запустил двигатель, дал газ, тоже порулил на старт. Позади самолета заклубилась пыль, полегла трава. Летчик оглянулся - вслед за самолетом, согнувшись в три погибели и придерживая руками головные уборы, бежали двое - Дремлюк и заводской инженер в серой клетчатой кепке. Уже на линии старта они вскарабкались на центроплан, уцепились с обеих сторон за борта кабины, склонились к летчику и начали объяснять ему что-то в оба уха. Холобаев успел спросить у заводского инженера.
- А как прицеливаться при пуске "эрэсов"?
- Да наводи вот это перекрестье на цель - и жарь!
- Ясно! Живо скатывайтесь, будем взлетать...
Не закрывая колпаков кабин, летчики поочередно подняли вверх руки - знак: "К взлету готов". Сигналили руками по старинке, как на прежних самолетах, хотя на штурмовиках были установлены рации. Сейчас о них никто и не вспомнил. Пробовали их настраивать еще в Богодухове, но в наушниках стоял такой треск, будто сало на сковородке жарилось. Из-за этого шума работу мотора не прослушаешь, тогда на радиосвязь махнули рукой.
Взлетели, построились клином, легли на расчетный курс, засекли время. "Как отличить противника? - думали летчики. - Линии фронта на карте нет, обстановка неясная, не ударить бы по своим..." А то, что и по самолету могут ударить зенитки, как-то никому и в голову не приходило. Холобаев, например, в броневую защиту штурмовика крепко поверил ещё перед вылетом на фронт. К нему на аэродром тогда прибежал сынишка: узнал, что отец улетает на войну, и всплакнул.
- Тебя там не убьют, папка?..
- Меня-то? - прищурил синие глаза отец. - На таком самолете?! Вот смотри! - он выхватил из кобуры пистолет, подошел к своему штурмовику и, не раздумывая, выстрелил в борт кабины. Потом нашел маленькое пятнышко - след от пули на свежей краске. Даже вмятинки не осталось. Показал сыну.
- Ну что, видел? А ты нюни распустил... - и крепко потрепал мальчонку за вихры.
Разумеется, Холобаев проделал этот "опыт" не столько для успокоения сына, сколько для себя самого, своих товарищей. С той самой минуты он так уверовал в прочность брони, что, взяв курс на Бобруйск, не думал об опасности, которая могла его там подстерегать.
Мотор работал ровно, показания приборов были нормальные. До Березины лететь порядочно. Пересекли несколько пустынных дорог. Лишь на одном из проселков заметили женщину с большим узлом на спине. С ней шел подросток. Увидев показавшиеся из-за леса самолеты, женщина схватила за руку мальчика и шарахнулась в кустарник. От брошенного на дорогу узла поднялась пыль... Потом под крылом промелькнула затерявшаяся в лесу животноводческая ферма. Ни скота, ни каких-либо признаков жизни... Вспомнилось строгое предупреждение полковника Науменко: "Все, что увидите восточнее Березины, не трогать". А тут и трогать-то нечего - повсюду гнетущая, настораживающая пустота.
Но вот и Березина. На восточном берегу войск не видно. Где же та сила, которая должна остановить фашистов на этом водном рубеже? Слева по курсу, на западном берегу виден Бобруйск, над ним зловеще клубится черный дым. Что там происходит?
Штурмовики неслись над самыми верхушками густого леса западнее Березины, где нужно искать противника. Летчики увеличили скорость, закрыли бронезаслонки маслорадиаторов, чтобы не пробило пулей или осколком. Есть такое указание в инструкции, чтобы перед атакой закрывать. Подошло расчетное время, начали разворот; левое крыло консолью чуть не чиркает по макушкам сосен, правое вздыбилось к небу. Еще не закончив маневр, выскочили на Слуцкое шоссе, а там колонна...
Впрочем, то, что увидели летчики, нельзя было назвать колонной. Это был сплошной поток техники: танки, тупоносые, крытые брезентом грузовики, тягачи с пушками и бронеавтомобили - в несколько рядов движутся в сторону Бобруйска. По обочинам дороги прыгают на кочках мотоциклы с колясками. И не видно ни начала, ни конца этой лавины. "Неужели наши отступают к Березине?" Вдруг заметили на танках белые кресты. Спохватились: противник!! Но почему так нахально-беспечны фашисты? Сидят на башнях танков и бронеавтомобилей с засученными до локтей рукавами, свесив ноги в открытые люки, не прячутся, не стреляют?
Вывод из разворота закончили как раз над самой колонной.
Летчики по нескольку раз нажали на кнопки, штурмовики облегченно вздрогнули. Бомбы сбросили на глазок, не целясь: по такому скопищу техники с малой высоты промазать просто невозможно - там яблоку негде упасть!
Разрывов своих бомб со взрывателями замедленного действия летчики наблюдать не могли, но в колонне началось замешательство. Холобаев увидел, как столкнулись два грузовика, один из них повалился в придорожную канаву, из других машин посыпались солдаты, мотоциклисты метнулись в стороны от дороги. И помчались к лесу. И тут же с земли к самолету потянулись светящиеся пунктиры. Их становилось все больше, и вскоре уже целые снопы стремительных искр пронизывали небо вокруг. Холобаев на какое-то время оцепенел - впервые увидел такое. Вздрогнул от короткого, но сильного щелчка, которого не услышал сквозь гул двигателя, а скорее ощутил всем телом. Тут же заметил на лобовом бронестекле белое пятнышко и расходившуюся от него лучистую изморозь. "Чем-то влепило! - и только теперь будто очнулся: - Надо же бить, бить!.." Пальцы зашарили по ручке управления, но не сразу нашли кнопку пуска "эрэсов". На что-то нажал. Из-под крыла вперед рванулся огненный хвост. Нажал еще и еще раз - опять срываются хвостатые кометы и мгновенно исчезают впереди. Где же взрываются "эрэсы"? Со злостью опять ткнул пальцем кнопку пуска, да так, что даже ручка управления подалась вперед, и самолет клюнул носом. На этот раз "эрэс" взорвался совсем недалеко, в самой гуще колонны. Да как взорвался! Летчик глазам своим не поверил: обломки большого грузовика, клочья брезента и еще чего-то поднялись в воздух и странно зависли, как в кадре замедленной киносъемки. Вот это влепил! Но войск впереди тьма, самолет обстреливают со всех сторон. Надо и ему бить, а чем? Вспомнил: "Пушками же!" Нажал на гашетку - пушки молчат. "А на ту ли гашетку жму? - усомнился Холобаев. - На ту. Может, задержка?" Двинул рычаг перезарядки, снова нажал на гашетку - пушки молчат по-прежнему. А цели непрерывно мелькают под самолетом. Мысленно ругнул Дремлюка: "Ну, погоди ты мне! Прилечу - спрошу с тебя за это! - и тут же вспомнил. - Так есть же еще пулеметы!"
Пока возился с перезарядкой, да в душе ругал Дремлюка, впереди уже показалась окраина Бобруйска. Дым тянуло ветром вкось, и он закрывал город. Холобаев круто развернулся от этой темени влево, пролетел низко над самыми крышами деревянных домов. Вырвался из дымной пелены на северную окраину города, а там тоже невиданное скопище войск. "И тут противник!" Взмыл вверх, потом с углом пошел к земле, нажал на гашетку - затрещали скорострельные пулеметы. Эх, до чего же они хорошо стригут фрицев разноцветными трассами! Вспыхнула автомашина. Еще одна загорелась... И вдруг что-то блеснуло рядом, послышался звенящий удар, и так тряхнуло штурмовик, что тяжелая бронекрышка над горловиной бензинового бака встала перед глазами вертикально. Только выровнял самолет - еще удар. Самолет провалился, летчик отделился от сиденья, привязные ремни врезались в плечи, а крышка бензобака вновь встала вертикально. Летчик понял - это зенитки. "Ну, видать, и тебе тоже крышка, Костя Холобаев!" Бросил самолет в одну сторону, в другую, продолжал стрелять длинными очередями, не щадя пулеметных стволов. "К чему их теперь беречь? Все равно в этом пекле добьют. Умирать - так с музыкой!"
Пулеметы уже смолкли - полторы тысячи патронов израсходованы, а Холобаев все еще продолжал швырять штурмовик то вверх, то вниз, направляя его на вражеские машины. Глядь - он уже над Березиной, горящий Бобруйск остался позади. Впереди зеленый лес, и там зримо ощущается тишина. Лишь мотор надрывно тянул высокую ноту.
Холобаев довернул самолет правее, установил курс на свой аэродром. Солнце теперь светило со стороны хвоста, и пучок света осветил кабину. По лобовому стеклу ползла масляная пленка, искрились капельки воды. Глянул на приборы: стрелка давления масла - у нуля, а температура воды и масла - на пределе, у красной черты. Летчик почувствовал едкий запах гари. "Ну, сейчас заклинит мотор, и я плюхнусь на лес".
Он сообразил, что он все еще летит на максимальных оборотах, а бронезаслонку маслорадиатора после атаки открыть забыл. От этого перегрелся двигатель! Двинул рукоятку заслонки от себя, сбавил обороты. Обшарил глазами лес - нужна поляна на случай вынужденной посадки, но ее нет. Температура воды начала постепенно снижаться, перестало ее выбивать. "Может быть, и до аэродрома дотяну... - подумал летчик. И только теперь спохватился. - А где же Спицын и Филиппов?" Но сколько ни вертел головой, их так и не увидел.
...Холобаев зарулил на стоянку к опушке леса, выключил мотор и сразу как-то обмяк. Привалился к спинке сиденья, закрыл глаза, руки устало повисли. На какое-то время он словно растворился в наступившей тишине. Только тиканье бортовых часов да жужжание гироскопа напоминало, что он - в кабине, а самолет прочно стоит на земле.
Потом он услышал голоса. К нему бежали летчики и техники. Кто-то приветственно подбросил вверх пилотку. И в Холобаеве вдруг шевельнулось чувство, которое испытывает человек, совершивший необычное, значительное. Еще бы! Он прилетел оттуда, где идет война. Он в числе первых летал за Березину. Нашел там противника и бил его как только мог. Был на волоске от гибели и готов был принять смерть как должное...
Летчик сдернул с головы шлем, освободился от парашютных лямок. Привстал на сиденье, уперся руками в переплеты фонаря, Привычно, легко перенес сразу обе ноги за борт кабины и... с грохотом провалился! Затрещал зацепившийся за что-то комбинезон, руку больно резануло. Подбежал Комаха, помог летчику выбраться из огромной дыры с рваными краями дюраля, зиявшей в центроплане. Холобаев отошел от самолета, посмотрел на пего со стороны и вначале не поверил своим глазам. Штурмовик был буквально изрешечен пробоинами разных размеров. Новенького красавца невозможно было узнать. Бронекорпус, на котором после выстрела в Богодухове оставалось еле заметное пятнышко, превратился в рванину, фюзеляж до самого хвоста был залит маслом. "Вот так расковыряли! - изумился летчик. - Как же я долетел на таком "решете"?"
Холобаева обступили. Кто-то спросил:
- Что же это?..
Он поднес к губам кровоточащую ладонь, зло сплюнул на траву, растер погон:
- Зенитки... - Потом спросил: - А Спицын и Филиппов прилетели?
- Прилетели! Уже докладывают.
- Ну пусть докладывают, а я потом... - Холобаев выхватил из чьих-то рук цигарку, смачно затянулся и выпустил густую струю сизого махорочного дыма.
К нему подошел инженер полка капитан Митин, положил ладони на плечи, сочувственно произнес:
- С боевым крещением тебя. Костя!
- А Спицына и Филиппова здорово побили? - спросил его Холобаев.
- По нескольку пулевых пробоин в крыльях.
- Значит, будут летать?
- Уже подвешивают бомбы. Завтра снова полетят.
- А что же с моим теперь? - он кивнул на самолет.
- Твой, как видишь, отлетался...
Подошел командир полка, молча пожал Холобаеву руку и тут же отдал распоряжение Митину:
- Немедленно затащить в ангар и никому не показывать!
Любопытствующие сразу разошлись. Около самолета остался один Холобаев.