- Ну, а с некоторыми из первых испытателей парашютов я был уже знаком. Это Виктор Евсеев и Александр Кабанов. Летчик по специальности, виртуозно владевший пилотированием новейших истребителей, Евсеев был не менее выдающимся мастером и парашютного спорта. Установив в то время мировой рекорд затяжного прыжка, он также с воодушевлением готовился и к прыжку из стратосферы. Евсеев был испытателем опытных парашютов, вносил в это дело богатый опыт парашютиста-экспериментатора. Не менее замечательна деятельность в этой области, - продолжал Романюк, - и генерал-майора Кабанова. Его работы по испытаниям самолетов имеют крупное значение для авиации. Но он много времени уделял и прыжкам с парашютом, достиг в этом деле большого мастерства.
- Его я тоже хорошо знаю, Продолжительное время он руководил всей нашей испытательной работой... Василий Григорьевич, а какое было ваше первое испытание?
- Вы не хуже меня знаете, что советские парашютисты, так же как и советские летчики, испытывают не только отечественные, но и зарубежные конструкции. Первый из испытанных мною парашютов как раз и был заграничный парашют, изготовленный фирмой "Гофман". Задача испытаний заключалась в том, чтобы использовать все лучшее, что имел в себе данный экземпляр. Не помню уже, сколько прыжков я с ним выполнил, но эти первые мои испытания закончились хорошо. Потом я еще и еще испытывал иностранные парашюты...
- Какие ваши впечатления от испытаний заграничных парашютов?
- Заграничных?
- Да...
Отдельные заграничные парашюты, с которыми довелось работать, неудобны в эксплуатации и, по существу дела, не пригодны для прыжков с современных самолетов. Помню, особенно неудачным оказался испытанный мной один зарубежный парашют. Никогда я не прыгал с таким примитивным несовершенным парашютом, как этот. Прыжок с ним "врезался", как говорится, в мою память навсегда. Ну представь себе, я в воздухе. Выдернув вытяжное кольцо, по привычке бросаю вверх свой взгляд, чтобы убедиться в нормальном раскрытии купола. Но... из-за несовершенства конструкции подвесной системы купола мне не суждено было это увидеть! Крепление парашюта было устроено только в одной точке - на спине. На всем пути снижения к земле меня вращало и раскачивало. Попытки управлять парашютом ни к чему не привели.
Закончив испытание, я с чувством облегчения сбросил с себя этот парашют, твердо решив с ним больше никогда не прыгать.
- Вообще-то, пренебрегать...
- Да, - подхватил мою мысль Романюк, - пренебрегать испытанием и самого несовершенного иностранного парашюта не стоит: даже из примитивной конструкции можно извлечь ценную деталь, которая удачно дополнит новейший парашют. Я это знаю. Но уж больно осточертел мне этот парашют... А однажды был к нам доставлен трофейный парашют, который тоже следовало испытать. Его конструкция была своеобразной. Никто из нас еще такой не встречал. Было даже непонятным, как уложить этот парашют. Ведь никакой инструкции о том, как им пользоваться, не было. Тогда на помощь к нам пришел Николай Васильевич Низяев. Он принялся детально изучать парашют, часами не выпуская его из своих рук. И вскоре сумел все же уложить его.
- А кто должен был прыгать?
- Совершить прыжок следовало мне. И вот вместе с Низяевым уходим на аэродром. Там он еще раз проверил, насколько надежно подогнана каждая лямка, и по-отечески сказал: "Ну, что ж... Счастливого пути, товарищ Романюк! Прыжок будет выполнен благополучно!" Странное чувство охватило меня, когда я направился к самолету для выполнения прыжка. "Ведь парашют, которому я доверяю свою жизнь, - думал я, - захвачен у врага..." Но потом, вспомнив, что его уложил Николай Васильевич, я успокоился. А через два десятка минут трофейный парашют благополучно доставил меня на землю.
- И никаких, даже малейших ЧП?
- Никаких...
- Но вообще-то у вас были ЧП в воздухе, и, честно говоря, не раз...
- А почему в воздухе?
- Ну, а где? Не на земле же...
- Бывают и на земле! Обычно принято думать, что примечательные события, сопровождающие жизнь парашютиста, происходят с ним только в воздухе. Это неверно. Например, приземление - это очень ответственный момент парашютного прыжка. За время работы в качестве парашютиста мне приходилось приземляться в самой различной обстановке. Но одно из приземлений при испытании опытного парашюта, пожалуй, навсегда останется у меня в памяти.
- Это интересно... Расскажите...
- Мне предстояло совершить прыжок с высоты семь тысяч метров. Через некоторое время после отделения от самолета я раскрыл парашют. Раскрыл и снижаюсь. Но оказалось, что расчет на сбрасывание был сделан штурманом неточно и меня отнесло в район одной деревни. С высоты шестьсот - семьсот метров я заметил ровную поляну и, решив приземлиться на ней, открыл запасный парашют. Вверху ветерок был небольшой, но, когда мне оставалось снижаться двести - триста метров, он у земли значительно усилился, достигнув десяти двенадцати метров в секунду.
- Это уже не ветерок...
- Да, это уже не ветерок... И меня отнесло дальше поляны. Приземлился я на колхозном огороде. Погасить парашюты не удалось, и сейчас же после приземления они, наполненные воздухом, потащили меня по огороду. На краю огорода запасный парашют запутался в кольях. Однако силой наполненного воздухом главного парашюта сорвало и потянуло часть изгороди. И парашют потащил меня все дальше и дальше. Потащил через ложбину, камни, ухабистую дорогу... Скоростенка, скажу вам, была приличная. А навстречу мне бежала вся деревня: дети, женщины, старики... Как только парашют вынесло за пределы огорода, ветер поднял его кверху и бросил на провода телеграфной и электрической сети. Меня потянуло в воздух. Какое-то мгновение купол парашюта находился по одну сторону проводов, а я висел по другую. Затем произошло то, чего и надо было ожидать: электрические провода соединились с телеграфными и высекли целую молнию. Я инстинктивно закрыл глаза и в этот момент камнем полетел вниз. Раскрыв глаза, увидел порванные провода, сваленные два столба, все еще наполненный воздухом купол парашюта и группу колхозников. Испугавшись, что купол потянет меня дальше, я крикнул: "Держите парашют!" Когда поднялся с земли, то увидел, что добрая половина деревни лежит на нем. Встреча была радостной и восторженной. Убедившись, что парашют дальше меня не потянет, колхозники оставили его и приблизились ко мне...
- Зимой это произошло?
- Нет, летом. Был жаркий полдень, и вид человека, одетого в меховой комбинезон, шлем, меховые собачьи унты, сами понимаете, вызвал у колхозников искреннее недоумение. Помню, седенький старичок подошел ко мне вплотную, пригнулся, погладил рукой ворс унтов и, улыбнувшись, спросил: "И откуда тебя, сынок, принесло к нам? Свалился, как ангел с небес!"
- Сколько же метров вас волокло по земле?
- Вместе с колхозниками я прошел по тем местам, через которые меня проволок парашют. Расстояние от места приземления до телеграфных столбов равнялось примерно пятистам метрам.
- Ничего себе...
- Да "пропахал" порядком...
- Расскажите еще что-нибудь интересное. О свободном падении, например. Об автоматах, конструкторах...
- Когда я работал в строевой части инструктором парашютного дела, мною было подготовлено немало парашютистов-перворазрядников. Почти все они выполняли свои прыжки уверенно. Но был один товарищ, который закончил прыжок неудачно. Из-за растерянности он раскрыл парашют на очень маленькой высоте и повредил себе ноги. Были отдельные случаи неудачных прыжков и в других частях. Поэтому понятной была та радость, с которой я и мои товарищи встретили весть о конкурсе на лучший прибор, автоматически раскрывающий парашют. Такой прибор мог оказать неоценимую помощь, особенно при подготовке перворазников. Если не раскроет парашюта сам прыгающий, то за него раскроет прибор. Вот такая механика... И понятно, что каждый из нас, инструкторов, с нетерпением ждал результатов конкурса. Мне потом стало известно, что наши конструкторы приняли деятельное участие в этом конкурсе. Наконец, результаты конкурса были опубликованы. Первая премия была присуждена братьям Дорониным. Три брата... Их имена были для авиации еще неизвестны...
- Николай Доронин... - начал я.
- Владимир и Анатолий... - дополнил Романюк и продолжил:
- Задолго до испытания этих приборов я был приглашен на одно совещание. Там должны были демонстрировать свои приборы братья Доронины и конструктор Титов, прибор которого был удостоен второй премии. Я, конечно, не один ехал... И вот по дороге к нам подошли два молодых человека, одетых в форму железнодорожников. Тот, что был постарше, представился: "Николай Доронин..." Вот так я и мои товарищи познакомились с Дорониными, замечательными конструкторами парашютных приборов.
- Кто из них был инициатором и руководителем работы?
- Николай. Он руководил работой своих двух братьев по изобретению и вел дела, связанные с испытанием и изготовлением первых серийных экземпляров прибора.
- А кто испытывал в воздухе эти приборы?
- Испытания приборов братьев Дорониных и Титова в основном проводили Аминтаев, инженер Гульник и я. Совершил я тогда девятнадцать затяжных прыжков. Первый из них выполнялся с высоты тысяча двести метров, причем свободное падение не превышало по времени десяти секунд.
- Хорошо прибор Дорониных работал?
- Отлично работал! Затем высота увеличивалась и увеличивалась, а вместе с ней увеличивалось и время свободного падения. Наконец, я получил задание совершить прыжок с высоты семи тысяч метров; раскрыть парашют должен был полуавтомат через восемьдесят секунд после моего отделения от самолета. В пять часов утра я был на аэродроме. Погода была отличной. Вместе со мной на аэродром прибыли инженеры, Николай Доронин, летчики. А техники самолета прибыли еще раньше.
- С какой машины должны были прыгать?
- С бомбардировщика ДБ-3.
- Незадолго до старта летчик Калмыков, штурман Шашков, радист Павлов и я провели коротенькое предполетное совещание. Разрешив вопросы, которые могли возникнуть при выполнении задания, мы заняли свои места в кабинах... Когда солнце поднялось над горизонтом, Калмыков вырулил самолет на старт и взлетел. Калмыков набирал высоту, Шашков уточнял расчет на сбрасывание, а я сосредоточенно смотрел на доску радиста. Там должна загореться белая лампочка - сигнал: "Самолет набрал семь тысяч, парашютисту готовиться к прыжку"... И вот она, белая лампочка, загорелась! Сразу же включаю свой маленький кислородный приборчик. Люк самолета уже открыт радистом. Медленно подбираюсь к нему. В его просвет мне видны очертания местности. Тем временем на приборной доске загорается зеленая лампочка. Это сигнал от штурмана, означающий: "Прыгай!"
Опускаюсь в люк и, отделившись от самолета, включаю полуавтомат. Падаю с огромной скоростью. Упругий воздух обжигает холодом лицо. Мне нет нужды заботиться о раскрытии парашюта - его раскроет прибор в точно заданное время. И вот я падаю, падаю... При малейшем вращении тела движениями рук и ног его прекращаю. Несмотря на большие скорость и высоту, через очки хорошо вижу ориентиры на местности. Скорость увеличивается; я пролетаю не менее шестидесяти метров в секунду. А земля все ближе и ближе...
- Вы, конечно, прибор контролируете?
- Конечно, контролирую. Ведь испытания же... Наконец, я почувствовал сильный рывок, и мое падение сразу затормозилось. Парашют раскрылся полуавтоматом. Расчет на приземление был сделан точно, и я опустился на аэродроме, неподалеку от командиров, провожавших меня в воздух. Совершив этот прыжок, мы завершили последний этап в испытаниях прибора. Работал он отлично!
- Значит, все обошлось благополучно?
- Да, на этот раз все обошлось. Но, помню, однажды у меня парашют раскрылся не под воздействием полуавтомата, а сам... Я отделился от бомбардировщика, когда он летел на большой скорости. Сразу же началось беспорядочное вращение. Однако уже на пятой секунде мое тело стало управляемым. А на двадцать третьей секунде - прыгал тогда с шести тысяч метров и затяжка в раскрытии должна быть большей - я почувствовал сильный динамический удар. Мелькнула мысль: "Парашют раскрылся самопроизвольно".
Самочувствие было скверным. Оно усугублялось еще и физическим недомоганием: тело в подвесной системе занимало крайне невыгодное положение. Плотно застегнутый воротник мехового комбинезона сильно затруднял дыхание. Неясность положения волновала. Открыл запасный. Но положение не улучшилось. Воротник все туже обхватывал мое горло, а расстегнуть его не было никакой возможности. Временами дыхание совершенно прекращалось. Парашют, как назло, опустил меня на лес. В полусознательном состоянии я обхватил руками ствол сосны и встал, упершись ногами в ответвление. Сразу же почувствовал облегчение, свободно вздохнул всей грудью. Не без труда освободился на сосне от подвесной системы и спрыгнул на землю. Высоковато было... Смотрю: ко мне мчится Шацкий на мотоцикле. Зная, что я не курю, он все же предложил папиросу, сказав: "Потяни, Романюк, необходимо для успокоения нервов..."
- И что же с парашютом было?