- Он говорит, что через какое-то время она должна переехать к нам.
Она взяла меня за руку и пожала ее.
- Он прав! О, какой прекрасный конец получился у нашей драматической истории! Свадебные колокола! Это всегда было таким сказочным концом. "И после того зажили они душа в душу!" Это было моей самой любимой строчкой!
- Конец, как в сказке, - сказала я, - но жизнь отнюдь не сказка!
Она пристально посмотрела на меня, и снова меня охватило желание рассказать ей о Бомонте Гранвиле. Нет, не могу, никто не должен знать об этом! Я пообещала себе, что постараюсь забыть о его существовании и навсегда избавиться от воспоминаний о той ночи.
Ли пришлось съездить в Лондон. В королевский дворец он был не вхож, но был завсегдатаем кофеен, где можно было услышать самые свежие новости, так как там собирались королевские слуги, солдаты и политики, остряки и сплетники и говорили обо всем совершенно открыто.
Я не хотела, чтобы он ехал: я боялась, что что-нибудь случится с ним. С каждым днем я все больше понимала, как много он для меня значил. Я даже начала понимать, что мои отношения с Джоселином ни в коей мере нельзя было назвать страстью, как я себе это представляла. Джоселии был просто красивым юношей, оказавшимся в опасности. Мы были одни на острове - двое молодых людей, - и мы любили друг друга. Все произошло так быстро! Мы были влюблены и знали, что вскоре нас разлучат, поэтому воспользовались теми минутами. Мы говорили о свадьбе, и на одну ночь мы стали новобрачными. А теперь я начала думать, как бы пошло все дальше, если бы он бежал и мы поженились? Я понимала, что та растущая страсть, которую я испытываю к Ли, сильна и непоколебима, как любовь, которая связывала моих мать и отца. Это была настоящая любовь, любовь стойкая, которую ничто не в силах изменить, а совсем не легкий роман.
Только Ли я любила! Вот почему я боялась за него, когда он уехал в Лондон, вот почему я старалась побольше разузнать о том, что происходит, вот почему я начала бояться очередной гражданской войны или восстания, совсем как моя мать. И это было вовсе не потому, что мы как патриотки боялись за судьбу страны, а потому, что мы были женщинами, которые хотели уберечь своих мужей!
Это было как откровение Господне: я любила Ли, и мы должны были пожениться, он знал о Карлотте, и он все понял! Он собирался помочь мне, он будет ей прекрасным отцом! Давно я не чувствовала себя такой счастливой, но вскоре меня снова начали одолевать воспоминания о Бомонте Гранвиле: он приходил ко мне во сне. Сначала это был Ли, но, когда он подходил ближе, его лицо превращалось в лицо Бомонта Гранвиля. Я начала испытывать смутные опасения.
Приближался день нашей свадьбы. Дом весь кипел от приготовлений. Из кухни доносились запахи жареного мяса и пирогов. Моя мать пребывала в полном блаженстве. Она выбросила из головы все мысли о том, что в стране может разразиться беда. Ее семья была вокруг нее, Эдвин женился на девушке, которую она сама ему подыскала, и, по ее словам, она всегда хотела, чтобы мне достался Ли.
- Ли - настоящий мужчина, как твой отец, и ты будешь счастлива с ним. Он позаботится о тебе, к он уже давно тебя любит. Я так рада, дитя мое, что наконец-то и ты устроила свою жизнь!
Карлотта спала в моей комнате. Ей были очень любопытны все эти приготовления, и она большую часть времени проводила на кухне, наблюдая за поварами, а когда никто не видел, незаметно окунала в горшочки пальчик, чтобы попробовать на вкус. Они баловали ее там, но я знала, Элен без ума от того, что Карлотта рядом с ней, - она даже научила ее, как вынимать косточки из изюма.
Джаспера, естественно, ее очарование не коснулось. По-моему, он считал ее отпрыском самого дьявола - ее яркие одежды и очевидную красоту он совсем не одобрял. Ей тоже не нравился Джаспер, и она этого не скрывала. Она сказала ему, что сомневается, любит ли его сам Бог, что, думаю, было для Джаспера самым большим потрясением за многие годы.
Ночью она забиралась ко мне в кровать и разговаривала. "Когда я выйду замуж, - сказала я ей, - тебе больше нельзя будет спать со мной. Я буду спать в свадебных покоях, как все остальные невесты".
Она с вниманием выслушала мой рассказ.
- А когда я выйду замуж? - поинтересовалась она.
- Ну, до этого еще далеко, - сказала я.
- А у тебя будет ребенок? - спросила она.
- Не знаю.
- Обещай!
- Обещать что?
- Что когда у тебя появится ребенок, ты все равно будешь больше любить меня!
- Я всегда буду любить тебя, Карлотта!
- Нет, больше всех, - сказала она. - Я хочу, чтобы ты больше всех любила меня!
- Ну, нельзя такого обещать. Тебе придется подождать и убедиться самой.
Она задумалась и вскоре, продолжая размышлять на эту тему, заснула.
Мне подарили много подарков. Кристабель сшила несколько прелестных наволочек с изумительной вышивкой - она это хорошо умела делать. Вышитое белье я получила от Эмили Филпотс и Салли Нулленс, которые были вне себя от счастья, предвкушая появление новых детишек. Моя мать подарила мне рулон прекрасного шелка, из которого можно было сделать чудесные платья.
Один подарок привез мне домой какой-то нарочный, который не стал ждать ответа и не сказал, кто послал его. Это был плоский квадратный пакет. Буквально сгорая от любопытства, я отнесла его к себе в комнату и открыла.
Внутри находилась картина, написанная нежными красками и изображающая площадь Святого Марка в Венеции и ту лавку, где я купила себе туфли. Я сразу догадалась, кто послал ее, но даже если бы я сомневалась, то в углу стояли инициалы, при виде которых вновь ожили старые страхи, - Б. Г.
Я чуть не упала в обморок. Что бы это значило? Ясно, что это напоминание. Гранвиль говорил мне, что он все еще вхож в мою жизнь и что я еще не избавилась от него.
Картина лежала на моей кровати. Я отвернулась от нее: я не могла на нее смотреть. С каждой минутой меня все больше охватывали мрачные мысли.
Что еще он может мне сделать? Тогда я подумала, в какую ярость пришел бы Ли, если б узнал об этом. Уверена, он убил бы Бомонта Гранвиля. Один раз он это почти сделал, и за меньшую обиду.
Но Ли никогда не узнает об этом. Я подумала, видел ли кто-нибудь из нашей семьи нарочного? Мать могла бы спросить, что он привез. Можно ли мне показывать картину? "Это от одного человека, с которым мы познакомились в Венеции", - могла бы ответить я. И тогда бы ее увидел Ли, и он заметил бы эти инициалы.
Первым моим желанием было уничтожить картину, но я решила пока этого не делать. Я положила ее в ящик и закрыла сверху одеждой. Через несколько дней я избавлюсь от нее, и, если до тех пор никто не поинтересуется посыльным, значит, никто ничего не заметил.
Я постаралась успокоиться, прежде чем спуститься вниз. Мне удалось совладать с собой, но ужасная тень нависла над моим будущим.
***
Нарочного никто не заметил, и о том, что он привез, никаких вопросов не возникло. Несколько дней спустя я разорвала картину и сожгла ее в очаге. Как только я сделала это, то сразу почувствовала себя лучше.
"Это было сделано просто, чтобы позлить меня", - уверяла я себя, но ощущала беспокойство, оттого что Гранвиль знает о моей приближающейся свадьбе. Ли ездил в Лондон, и не было никаких причин держать свадьбу в секрете. Его знали многие, и, естественно, все интересовались, на ком он женится. Я была внучкой генерала Толуорти, хорошо известного воина, который облек себя славой на службе делу короля. Моим отцом был Карлтон Эверсли, близкий друг бывшего короля. Мы очень надеялись, что его имя не будет упоминаться в связи с восстанием Монмута, но, как я поняла, большая часть народа совершенно разочаровалась в нынешнем короле, поэтому мало кто питал к моему отцу враждебные чувства.
Как бы то ни было, на душе у меня полегчало, когда я уничтожила картину, и я попыталась выкинуть ее из головы.
Венчались мы в часовне Эверсли, но, даже когда мы вышли оттуда - моя рука в руке Ли, - я ощущала, что тайна эта, подобно камню, лежит между нами, и мне очень захотелось рассказать Ли о той страшной ночи. Но я знала, что, если я сделаю это, он не успокоится, пока не отомстит Бомонту Гранвилю, а это означает смерть кого-либо из них двоих.
Мысли о Бомонте Гранвиле постоянно терзали меня. Я любила Ли, я сгорала от страсти к нему, но все время рядом незримо присутствовал Бомонт Гранвиль. Ли чувствовал, что что-то происходит. Он никак не мог понять, в чем дело, и поэтому терзался. Вероятно, он считал, что я все еще горюю по Джоселину, но я не могла объяснить, что я люблю его, что я хочу его одного. Мне постоянно мешало, что я никак не могла забыть о той ночи в Дорчестере.
Даже несмотря на то, что у меня уже был ребенок, Ли все равно продолжал считать меня не вполне взрослой. Он был не уверен во мне и, как я догадывалась, был расстроен. Я понимала, что он места себе находить не будет, когда нам придется расстаться. Он много говорил о будущем: что очень плохо, когда муж и жена часто живут в разлуке, что неизбежно, когда муж военный, и, когда ситуация станет более стабильной, он, наверное, подаст в отставку. Мы не могли прожить всю жизнь в Эверсли-корте, так как он принадлежал Эдвину, его жене и детям, которые у них еще родятся, моим родителям и брату Карлу. Но был еще старенький Довер-хаус. Он очень был похож на Эверсли-корт, правда, чуть меньше, но с той же планировкой и построенный в те же елизаветинские времена. Ли мог выкупить его у Эверсли, и мы могли бы поселиться там. Он уже начал строить планы, как нам достроить его и как возделать землю: в его распоряжении находился хороший кусок плодородных земель.
- Я никуда не буду от тебя уезжать! - сказал он.
Я почувствовала его недоверие, и вновь мне захотелось признаться и рассказать ему о той ужасной ночи, которая навсегда изранила мою душу. Я хотела, чтобы он понял, что дело вовсе не в том, что я не люблю его, что все случившееся со мной доказало мне, что никогда и никого не смогу я полюбить так, как его. Но когда я опять подумала о возможных последствиях, я решила промолчать.
Харриет еще гостила у нас вместе с Карлоттой, Бенджи и Грегори. Она сказала, что хочет как можно больше побыть со своим сыном, а я этому была только рада: не только потому, что рядом будет Харриет, которая всегда была хорошей советчицей, но потому, что и Карлотта останется со мной еще немного.
Карлу к тому времени исполнилось шестнадцать, Бенджи был годом старше, так что они действительно уже совсем выросли и осенью уезжали в университет.
Ли без перерыва говорил о Довер-хаусе: за последние дни это стало его любимой темой разговора, но мой отец указал ему на то, что значительная часть тамошней земли потребует обработки и заботы, прежде чем начнет давать хорошие урожаи. Но тут Карл внезапно сказал:
- А почему бы вам не поселиться в Эндерби-холле, Ли? Хороший дом.., был, во всяком случае...
- Эндерби-холл... - задумчиво проговорил Ли. - А разве его еще никто не занял?