...сказал с медленностью ожесточения (К)...
То есть, может быть
а) , или ; или же
б) , или же с квантором:
бб) медлительность черепахи>.
Лампа горела желтым загробным светом, Пиюся с удовольствием уничтожения потушил ее... (Ч)
Нормально было бы сказать:
а) >.
Платонов пытается разобраться подробнее еще и в конкретных причинах такого удовольствия:
аа) .
В платоновском выражении как бы само собой предполагается, что тушение лампы - ради экономии электричества - автоматически должно приносить удовольствие. Но попутно все-таки вызывает недоумение, что самому действию 'уничтожение' приписывается категория 'удовольствие'. Тем самым уничтожение понимается как нечто вроде известных видов удовольствия! Получается своего рода оксюморон. Обнаруживается даже какая-то пугающая привычность (или естественность - с точки зрения героя или повествователя) получения удовольствия от (всяких?) действий, направленных на уничтожение!
Подобного рода примеров (со словами жестокость и ожесточение) у Платонова довольно много. Вот еще один:
Вощев с жестокостью отчаяния своей жизни сжал лопату... (К)
Можно бы было сказать по-просту:
.
Но также, по платоновской, "наведенной", неявной логике, выходит, что у всякого отчаяния есть (или должна быть?) какая-то особая, характеризующая его проявление жестокость! (Имеется в виду просто крайняя степень проявления отчаяния, его пароксизм, или же все-таки что-то еще?)
Сравним, насколько привычны и естественны для нас, в отличие от вышеприведенного, с одной стороны, такие сочетания, как:
радость жизни // счастье материнства // удовольствия семейной жизни и т.п., а с другой стороны,
мучения смерти // страх наказания // стыд разоблачения // отвращение (перед) убийством и т.д.
Тут имеются в виду, очевидно, наиболее стандартные действия (или опять-таки ЛФ-слова) от указанных событий-ситуаций: радость - от жизни как таковой, то есть от всякой жизни, или просто уже от того, что человек жив; счастье, которое приносит с собой всякое материнство, или материнство как таковое; мучения, испытываемые при любой смерти, (от того, что происходит во время или непосредственно перед смертью); страх, который возникает у человека при ожидании (какого бы то ни было) возможного наказания и т.д. и т.п.
Примечательно, однако, что у описанного только что правила, т.е. сведения разнообразия проявления грамматических зависимостей - к одному-единственному, наиболее примитивному, упрощенному (как бы пролетарскому) синтаксическому отношению, имеется и обратная сторона. В том случае, если как раз генитив нормативен для данного, используемого Платоновым сочетания, то и он может быть заменен - уже, например, обратно на ту же атрибутивную связь. Вот пример:
Сафронов приоткрыл от разговорного шума один глаз... (К)
Выражение разговорный шум очевидно получено из исходного:
.
Вот еще один, но довольно сложный пример такой обратной трансформации из привычной генитивной конструкции в атрибутивную (и даже в предикативную):
Женщины, которых видит в городе Прушевский, ходили медленно, несмотря на свою молодость, - они, наверно, гуляли и ожидали звездного вечера; их ноги ступали с силой жадности, а телесные корпуса расширились и округлились, как резервуары будущего, - значит, будет еще будущее, значит, настоящее несчастно и далеко до конца (К).
Сила жадности - это примерно то же, что просто жадность или жадная сила, т.е.:
а) - или:
б) .
Это как раз типичное для Платонова сворачивание атрибутивного сочетания - в генитивную группу, но вот телесные корпуса - ровно обратная операция, т.е. разворачивание обычной в языке генитивной конструкции (корпус тела) в форму какого-то несуществующего в норме, остраненного атрибутивного сочетания, "корябающего" стандартное восприятие поэтизма, заставляющего звучать в глубине сознания такие обертоны, как :
в-ввв) и т.п.
Привходящие же смыслы для сочетаний будет еще будущее и настоящее было несчастно, в отличие от буквального 'они, эти женщины, в настоящий момент все (поголовно) были несчастны' - следующие:
г) ,
гг) .
При этом из конструируемых смыслов или с развертыванием номинативной группы в предикацию - на основе созвучия - возникает (брезжит, маячит, угадывается) следующая глубокомысленная сентенция:
е) !
Но зачем Платонову вообще нужны два рода преобразований - с одной стороны, приведение всех разнородных грамматических конструкций к единообразию, выравнивание в каком-то едином строю, нивелирование их "по ранжиру", а с другой, расподобление тех, которые нормально сведены к единству обычным употреблением в речи? В этом, как мне кажется, можно видеть его отклик на "веяние эпохи", т.е. как бы исполнение того "социального заказа", который, применительно к писателю, требовал создания нового языка, того языка, который был бы созвучен - "революционной эпохе" и внятно воспроизводил бы основные тенденции, в соответствии с которыми и "должно" развиваться общество. Нам сейчас, конечно, вольн( осуждать этих людей, пытавшихся выстроить новый мир - на пустом (или "расчищенном до основания") месте - среди чиста поля или в некоем котловане, - но сами-то эти люди, как правило, искренне верили в правоту и непогрешимость своих идеалов. Остается присоединиться к мнению такого стороннего наблюдателя всего происходящего во все эти безумные годы в России, каким был, например, биолог Н.В.Тимофеев-Ресовский, проведший (волею судьбы и отчасти - своею собственной) с 1925 по 1945 гг. в Германии. Вот как он, например, описывает (в своих воспоминаниях, уже после его возвращения на родину) работу советского транспорта - по контрасту с транспортом "нормальным" (а именно, в данном случае немецким):
"С этим я познакомился, только вернувшись в обширное наше Отечество, что, оказывается, не транспорт для людей, а люди для транспорта. Как и торговля не для людей, а люди для торговли, чтобы существовала советская торговля. И электричество-то наше не для публики, а публика для электричества. Вот. А там [в Германии] все для публики сделано. Там в часы пик и трамваи, и автобусы "бисы" ходят. Пройдет номер, и через минуту "бис" идет. Ежели сидячих мест нет, кондуктор высовывает морду и говорит: "Через минуту будет "бис". А чтобы такого, как у нас, как сельди в бочке напиханы были, друг другу ноги бы отдавливали, [такого не бывает]" (Тимофеев-Ресовский 1974-1978: 185-186).
Именно эта основная, и, надо сказать, конечно, глубоко "идеалистическая" мысль - что не весь мир - мир идей и вещей - создан для человека, а именно человек призван служить данному для него как бы извне миру идей, пронизывала всю жизнь людей в советской России более 70 лет в ХХ веке. И эту идею творчество Платонова доносит до нас со всей ее художественной наглядностью (и характерной для писателя преувеличенностью, "вывернутостью").
В заключение приведу еще несколько платоновских примеров оборотов с родительным, некоторые из которых дополнительно используют многозначность слова свой (все примеры - из незаконченного произведения "Технический роман"):
краснея от стыда своего возраста: то ли , то ли ;
произнес... в тревоге своей радости;
устранить... слезы трогательности из глаз;
сидели тихо, с умытыми лицами покорности невежеству;
тишина природной безнадежности: то ли , то ли ;
сжимал свое сердце в терпении ненависти: то есть или ;
почувствовал жар ярости во всем теле: то ли , то ли . Тут везде на заднем плане на основе двоящихся, троящихся и т.д. смыслов Платонов строит что-то вроде недискретного смысла.
Он намеренно нарушает привычный синтаксис внутри первоначально двучленного сочетания, и этим добивается неоднозначности подчинения вообще всех слов во фразе. Общий смысл при этом делается как бы неупорядоченным графом на множестве всех слов фразы, словно "подвешиваясь" в нашем сознании. Мы оказываемся вынуждены порождать этот смысл заново, снова и снова "прикидывая на него" разнообразные, в том или ином отношении подходящие обличья.
Вот последний пример: сердце... сбилось с такта своей гордости. Это может значить либо что а) и б) (но при этом смыслы а и б должны быть как-то взаимоувязаны!), либо что в) , или вв) . Кроме того, возможно имеется в виду и лермонтовское пустое сердце бьется ровно..., то есть что г) . Как будто гг) или ггг) !